Королевишна ещё что-то вякала, но Настька, не слушая, ополоснула руки и ушла.
-Ну ты, Аверченко и сильна! — воскликнула баскетболистка, — Я думала, сейчас они тебя... -Дурь это, неужели по-другому нельзя добиваться кого-то, тем более Миха мне как братик. Противно как!
Надо отдать должное, узнав, что красавец из "бедной" семьи, Марианна успокоилась, правда, по общаге долго гуляли слухи, что она просто отшила наглого нищего серба.
Серб же никак не комментировал эти слухи и выпады в свой адрес, пожимая плечами и невозмутимо отвечая:
-Не занима ме!
А Настьке говорил:
-Заштото така дурна воспитана дэва? Настя, ты Дашке не кажи про тако. -Не кажу, не кажу. Спасибо, папка мой и Минька научили приемчикам, вон баскетболисты тоже попробовали со мной побороться!!
Михайлик засмеялся — было дело. Ребята, узнав, что Настька справилась с тремя девицами, упросили её на 'слабо' побороться с ними поодиночке... приложившись спиной на маты, восхищенно крутили головами:-Сильна!
И не задевали больше Аверченко ни девицы, ни ребята — товарищи по команде постарались рассказать про её приемчики, а в общаге все быстро становится известным.
Саша, выслушав дочку, похвалил, что сумела за себя постоять, но и пожурил:
-Насть, можно было и не доводить до драки!
-Папочка, ты мой самый славный, это вы с Минькой такие невозмутимые, а я как мамулька, мгновенно вспыхиваю. Я вот все думаю, раз у меня такой взрывной характер, значит, где-то ходит мой такой же спокойный Авер? А и пусть ещё лет пять-семь где-то ходит, пока не до него.
Ждали Миньку с северов, он на каникулах рванул посмотреть, что за работа на тюменском севере. Юра, тот самый вертолетчик, что когда-то блуждал вместе с Ванькой по афганским горам, посоветовал приехать, ознакомиться зимой, по зимнику вполне удобно было проехать. Летом к ним добраться можно было, как в песне, "только самолетом можно долететь". Вот и полетел Мишук из Питера самолетом до Ханты-Мансийска, а оттуда с колонной грузовых машин до места. Пробыл там четыре дня, внимательно и сосредоточенно осмотрел все, долго выспрашивал Юрия и остальных работающих там мужиков -интересовался всем, что очень понравилось работягам.
. -Слышь, Юрий Палыч, — сказал ему один из пожилых диспетчеров — списанный на землю вертолетчик Кузьмин, отзывающийся на Кузьмича, — а парнишка-то толковый и серьезный, если рискнет к нам, то и мы и он не прогадаем.
— Да мне друган про него давно говорил, и, на самом деле, серьезный парень!
Уже прощаясь с Мишуком, сказал:
-Надумаешь к нам — будем рады, чем можем — поможем и подскажем. У нас, видишь ли, молодые не приживаются, скучно им — глушь, людей редко увидишь, если только по рации услышишь, но опыт неоценимый приобретешь. Тебя после наших северов с руками, как говорится, оторвут, да и зарплата у нас неплохая. Ты холостой, вот и набежит, пока ты тут работать будешь, на квартиру-машину...
-Спасибо, Юрий Павлович! Я подумаю, с родителями посоветуюсь, диплом вот надо написать и защититься.
-Добро, к средине июля ждем от тебя решения, пока будем держать место, а там, брат, извини: да — да, нет — нет. Север, он незаметно в душу вползает, это юга с морем мгновенно в себя влюбляют, а тут... Жду отпуска, думаю, ну все — ну на хрен эти снега, морозы, это короткое лето, эту тундру, эти болота, комарье — всё, больше не вернусь... Ага, месяц — больше не выдерживаю, тоскую по этим вот березкам, что чуть выше колена, по этому скудному пейзажу, цветочки вот иван-чай, да дохлые ромашки, а душа замирает по всему этому... и опять до следующего отпуска. Север, если ты годик тут пробыл — он не отпускает, не всех конечно, но таких как я — точно. Ведь полетал, повидал сверху Россию-матушку и не только, а душа здесь угомонилась. Хотя нет, в отпуск рвану на Камчатку — вот ещё где мечтаю побывать давненько, друг-сослуживец там осел, зовет, хвастается, что шикарнее места нет на земле, посмотрим. Думай, Михаил, мы тебе показали все как есть, без прикрас.
В Ханты-Мансийске на обратном пути Мишук успел прикупить своим девушкам: мамульке и Настьке по унтам ручной работы, папке и Филюньке по шапке, бабулям — меховые рукавицы, себе жилетку, Стоядиновичам по сувениру из кусочков меха — не забыл никого, домой приехал с двадцатью рублями. Все вещи, расшитые причудливыми узорами из бисера, вызвали бурю восторга, батя и мелкий тут же стали щеголять в новых шапках.
Дома Аверы долго вели разговоры, родители не давили на сына, зная, что их разумный мальчик сам решит, что ему больше подходит, тем более, время было в запасе. Алька и баба Рита только тревожились, как в жуткие морозы там выжить можно, если у них в минус сорок пять дети не ходили в школу и не ездили на работу в лес лесорубы, то на северах-то было ещё холоднее.
-Мам, зато опыт и практика какая, с таким опытом в гражданской авиации всегда устроиться можно будет. Посмотрим, как все получится, диплом впереди, а потом будем думать. Приятель вон в Казань на авиационный завод собрался, меня подбивает, в ВКС тоже как бы приглашают, выбор имеется.
Ванька в очередном разговоре обо всем с Авером выдал:
-Саш, ты это, не злись, но вот я давно хочу тебе сказать, что воспитание, оно и из дебила делает человека, и наоборот. Алюня твоя как порох, этот... биологический — перекати-поле, а Минька у нас — славный, серьезный мужик вырос. Чистый ты, вот что значит замечательный пример перед глазами. Я тобой просто горжусь, и рад, что у меня такой капитальный друг. Ты и на меня до сих пор, как холодная вода на горячие камни, остужаешь. Я не мыслю, как это без Аверова совета жить? Не, я мальчик большой, даже слишком, своим умом живу, но ты для меня — баальшой авторитет. -Вань, ты чего? — удивился Авер. — Я всегда такой занудный был, мы с тобой и Витьком большую часть жизни не рядом, но можно сказать, плечом к плечу идем. Сроднились, да и жены у нас подобрались нормальные, никаких трений или зависти там...
-Во, я и говорю — везунчик я, вы у меня есть с Витьком и коза-дереза, а ты не занудный, а разумно-душевный.
Попала в больницу, два дня — и уже не вышла всеми любимая третья бабуля — Антоновна. Сынок её, приехавший на следующий день, ходил как потерянный, а на кладбище долго стоял над свежим холмиком, не видя и не слыша никого. -Виноват, ой как же я перед матерью виноват! — горевал он вечером. Проняло мужика — слушая собравшихся помянуть его мамку, он все больше мрачнел, узнал-то много нового и хорошего про неё. Хватило мужества встать и признаться в этом перед людьми, жившими с его матерью бок о бок и видевшими её сердечность.
-Ты шибко-то не убивайся, ей теперь совсем хорошо, ничё не болит, а то, что осознал, так она там радуется, сердце твое очерствевшее проняло, значит, не совсем пропашшый!-подвела итог баба Рита.
Сынок пробыл в городе до девяти дней, домик мамкин продавать не стал-сказал приедет по теплу и будет всё лето в нем жить. Все свои не такие уж большие накопления она конечно же, завещала своим названным внукам — Аверченкам.
Алька, державшаяся на людях, поздно вечером, когда детки уже спали — Мишук уезжал утром, а Настюшка в ночь — расплакалась:
-Саш, все понимаю, они стареют, но как же тяжело их отпускать! Она же меня глупую, беременную, с первых дней и приняла, и полюбила. Минька у неё на руках вырос, мне папашку родного не жалко, а Антоновна... она же двадцать два года, без пары месяцев, была с нами. Они так быстро постарели, мамки наши уже в годах, тяжело как.
— Алюнь, никто этого не может избежать, что дед, что Антоновна. Думаю, наши детки продлили их невеселую жизнь, вспомни только, что Настька у неё вытворяла, а Антоновна лишь посмеивалась. Наши дети их любили искренне, не за что-то, они это тоже видели и ощущали. Не плачь, жена моя непредсказуемая, они этот слезопад не одобрили бы...
-Чаго этта ты, Альк, рявешь, як бялуга, чаго зазря ноешь, у мяне жеж усе хорошо! — пробурчал Авер с дедовскими интонациями.
Алька улыбнулась сквозь слезы:
-У тябе не выходить, от сынок мой, Ванька, этта да, могёть як я гаворить! Саш, может, летом у Чаховку дойдЕм?
-Дойдем, дойдем, сродственникам усем Хвилиппа покажем, кажуть у Цвятковскую родню пошел!
В дверь спальни стукнул Мишук:
-Можно? Мам, не плачь, самому тошно, а чаго этта вы як дед гаворите?
-Иди сюда, мальчик наш сурьёзный!!
Мишук сел посредине, мамка тут же прижалась к нему, а батя обнял за плечи.
-Ребёнок, а плечики-то у тебя, ширше, чем у мяне у этом возрасту.
И долго сидели Аверы, обнявшись, вспоминая дедовы словечки, Минькины проделки...
Кошки у Антоновны, едва завидев его — разбегались. Нет, он их не мучил, а схватив в охапку, не желал отпускать, несмотря на громкое мяуканье и царапины.
-Ну любил я их так сильно, знал же, что убегут и не появятся, вот и держал изо всех сил, — смеялся сын. — Родители мои, я что хочу сказать-то? Я вас люблю, вы у меня такие... — он помолчал, подбирая подходящее слово...
-Клёвые, Минь? — хитренько посмотрела на него из-под обнимающей её руки Алька.
-Да, мам, самое мое любимое слово, точно — клёвые. Пошел я спать!
Ребенок ушел, а Аверы сидели, обнявшись.
-Какого мы с тобой, Альбина Михайловна, сына вырастили, самому завидно, я в его возрасте намного дурее был.
-Ну так, папин пример перед глазами, он-то тебя за два дня распознал, а потом уже автоматически подражать начал, ты хитрушка. Я же помню, как после твоего появлени, отошла на второй план у сыночка. Хотя, знаешь, как боялась, что ты как-то изменишься...
-Ага, типа показуха с моей стороны?
-Ну где-то была такая мысль, — не стала кривить душой Алька. — Глупыш, у меня всю жизнь картинка перед глазами стоит: наш храбрый мужичок в окружении галдящих, более старших, замызганных каких-то детей: кулачки сжаты, губы дрожат, слезинка на щеке, а не отступает, как такого не полюбить? У сына нашего талант — людей к себе располагать, не внешним обликом, нет, он изнутри очень надежный, что ли?
— Есть в кого!
К восьмому марта приехала на нэделю Манана. -'Какой жюткий халадрыга, как ви виживаете? Бедние люди, фрукт не растет, э? Валинки, шуб... нэ, у нас лючче!!
В Медведке ахала и охала увидев столько снега, Плешковы нарядили отчаянно мерзнущую южную гостью в валенки, оставшуюся от Наташки шубейку, дали теплую шаль. Замотанная по самые глаза Манана с покрасневшим носом веселила народ в магазине.
-Варя, зачем такой холод, скажи? У мэне нос сичас отвалится, э. Бизабразие, как ви тут можете жит?Вах, зачем деточка марожне покупаит? Ест? Сичас? На улиц? Савсем ничго нэ панимаю, вах, какие смелие люди здес живут!Какой такой сэвер? Да ти што, савсэм зима суровий, э? Варя, нада идти дамой, мине холодина ваш нэ нравится.
Пробыв неделю, собралась домой, сказав, что намерзлась сильно, и будет отгреваться до августа после таких "жистоких марозов", а и было-то всего минус двадцать в ночь, а днем пригревало солнышко и мороз падал до пятнадцати-двенадцати градусов, тепло по местным меркам — весной пахло.
Минька ушел на диплом, Настюшка и Михайлик втянулись в студенческую жизнь, Филюньку местный художник учил всему, что знал сам, но с сожалением говорил Аверу:
-Мальчик, несомненно, талантливый, ему бы в художественную школу!
Ближайшие были в Перми, или в Екатеринбурге. И чтобы отдать своего младшего в интернат и далеко от себя... даже речи не могло быть. Саша с Алюней находили в интернете все, что появлялось о рисовании, и Филюшка старательно и самостоятельно учился всему новому. Рисовал ребенок и впрямь для своих девяти лет очень даже неплохо, на конкурсе детского рисунка в области занял первое место.
Саньке Чертову исполнился годик. Мальчик начал ходить, Ванька категорически не пускал Натаху на работу:
— Будешь с Санькой до трех лет дома, мамулька за ним не уследит, а в ясли такого мелкого отдавать, чтоб болел — ни фига!!
Старшие Чертовы заканчивали школу. Димуля определился с выбором — решил попытаться в авиационный, а Дарья Ивановна категорически сказала:
-В институт — Димка, я вон, возле дома в техникум пойду. Хватит мне двух с половиной лет, самый лучший диплом — удачно выйти замуж.
-Но, высшее образование, оно... — заикнулся Ванька.
-Да? А чёт ты мамку нашу углядел совсем малолеткой — после школы сразу. -Ну, мамка. Мамка ваша, она такая одна.
-И я такая одна — для Стоядиновича.
-Где ты и где он, далековато, вот приглянется ему другая, и чё тогда?
-Он не ты! Это ты до мамки охмурял всех, — припечатала дочка.— А Стоядинович никуда не денется от меня, я его давным-давно выбрала. А надо будет высшее ваше — заочно отучусь.
-Не, ну ты борзая, дочь, откуда можешь знать, какой я был, я всегда хороший...
-Ну да, ну да... на два дня вон в Гусь приезжал с дядь Авером и то там даму сердца завел.
-Откуда ты..?
-Да оттуда! Мы там, в Гусе на речке зависали, а тетки про тебя речь вели, громко разговаривали, мы и услышали.
-Я всегда знал, что смесь меня и конопушки будет гремучей, хорошо, хоть Диман посерьезнее некоторых.
А вечером горился Аверу:
-Уела меня Дашка, по-полной, вот детки выросли, а?
-Как теща говорит, Вань, 'кто садился — тот и родился'. У нас все детки тоже разные, Минька — надёжа, Настя — порох, взрывается в минуту, а младшенький — это бальзам на сердце, он на треть я, а две трети — Цветковы, даже не Алюня, а Серый. И что-то дедово в нем явно есть, вроде ласковый котенок, а если сказал "не буду" — бесполезно уговаривать.
-Во, и я себя надеждой тешу, что Сашка будет мне усладой на старости лет. Мы, смотри, все трое себе после сорока по мелкому родили, ты пораньше, но у всех и почти взрослые дети, и по малышу имеется, Витек, правда, дочку не смог.
Тонков ближе к весне начал прибаливать — дали знать о себе застуженные ещё в Афгане почки, прикупил таблетки, но лучше как-то не становилось. Всё тянул, не хотелось идти в больницу — всю эту тягомотину вновь проходить: анализы, обследования... всякую прочую бурду. И умудрился на корпоративе в преддверии женского дня добавить себе проблем, постояв покурив у входной двери — пару раз обдало сквозняком. Через неделю загремел с острой почечной недостаточностью в больницу с высокой температурой и прочими "радостями".
Вечером Соня очень удивилась — папка с ней не засиделся:
-Я пойду, прилягу, дочка, что-то меня знобит!
-Да, пап, я тут немного поиграю и тоже пойду спать.
Часа через два в комнату заглянула Алина:
-Соня, время, иди, говори отцу спокойной ночи и спать!!
Через несколько минут послышался торопливый топот дочки, с глазами полными слез, она ворвалась в комнату матери.
-Мам, там папка, он... что-то бормочет, весь горячий такой. Мамочка, он... я так боюсь, — дочка заплакала.
-Сонь, успокойся, сейчас посмотрим, что и как, вызовем неотложку. Что ты, не плачь!!
Алина впервые зашла в спальню Тонкова: весь красный и в поту он метался на кровати, а услышав бессвязные слова, мгновенно подобралась:
-Сонь, пошли звонить, вызывать 'Скорую'.
