Новое место жительства

— Бей — оппа! Опа! Вот так! И так!

— Смотри, точно в центр...

— Теперь давайте двое на двое! Жека, не подпирай столб, не упадёт!

— И-и-и... аххх! И-и-и... аххх!

— Вот так поворачиваешь — смотри, вот так — и он сам из руки вылетает...

Те, кто сторонится такого — из страха боли, из какого-то высокомерия, или, как говорится, не дай бог, потому, что кто-то из взрослых сказал, что это "не креативно", что это "дикарство" или наговорил ещё каких-то умных слов про "неагрессивность" — просто дураки, которые живут в коробке с ватой и там же помрут. Даже если коробка стоит миллион баксов — это ничего не меняет.

А те, кто учит мальчишек сторониться — по-моему, настоящие растлители и убийцы. Убийцы душ. Трусливые гады, готовые отрубить пацану ноги и руки из боязни, что он может сломать себе шею.

Ха. Но тут таких нет. Не завезли, как сказал Юрка про других гадов.

При мысли об этом мне стало весело, и я решил посмотреть ещё ближе. Никто на меня никакого особого внимания не обращал. Зрители и болельщики то и дело становились участниками тренировки, участники занимали их места... А ещё через миг я заметил Яна.

Князь, казалось, находится одновременно повсюду — он шутил, подбадривал, показывал, как надо что-то делать, отвечал на шутки и подколки, смеялся, чокался с кем-то кружкой... Всё происходящее ничуть не походило на унылые-лишь-бы-отделаться тренировки по обязанности — и на показательно-неистово-освирепелые "месилова" "профессионалов" тоже ничуть не смахивало. Оставалось полное ощущение того, что всем ребятам вокруг просто-напросто доставляет чистейшее удовольствие заниматься тем, чем они занимаются, и они делают это потому же, почему дышат — без этого нельзя жить и этого не замечаешь. Почти отовсюду слышались смех и одобрительные выкрики. Вот они достигли апофигея, так сказать — Ян верхом мчался галопом к двум свежим ростовым мишеням, держа в руках пару длинных, блестящих узорным металлом, пистолетов. Шарахнул гулкий, резкий двойной выстрел, рвануло в стороны клубы синеватого дыма, Ян промчался между мишеней — в тех остались солидные щепастые дыры. Точно в центре "голов". Князь гарцевал в десятке шагов, держа оружие дымящимися стволами вверх, и кто-то уже собирался повторить сделанное им...

...А я вдруг сообразил отчётливо, что именно мне всё это напоминает. Год назад у меня был короткий период увлечения мангой. В числе просмотренных лент с глазастыми героями и героинями был 25-серийный "Берсерк", достаточно примитивный и предсказуемый сериал. Но, как ни крути, а Дубовая напоминала мне Банду Ястреба. Все здесь друзья, даже если и соперники, все видят смысл жизнь в схватках и сражениях, все одушевлены идеей, которую дал им горячо любимый командир.

Милорд Гриффит. Личность из тех, кого искусствоведы и психологи называют "противоречивыми", а проще — тот ещё мерзавец.

Но Ян ничуть не похож на мерзавца. И Юрка о нём говорит... хотя как раз Юрка говорит о нём сдержанно, хоть и приязненно...

... — А, Владька! — голос Яна заставил меня вздрогнуть — задумавшись и засмотревшись, я не заметил, как он подошёл ко мне. Мокрый, без рубашки, растираясь полотенцем. — С прибытием! Заглянул-таки к нам?!

— Я думал, ты на капитуле будешь, — я пожал протянутую руку — предплечье. Ян поднял плечи в искреннем удивлении:

— Зачем? Вопрос кругосветки как таковой меня не интересует. Я заранее "за", а так — это дело не моё. Совершенно... — его глаза обежали меня с ног до головы. — Моё дело — динамит, как говорится! — Ян блеснул белыми зубами, я невольно ответил улыбкой. — Хочешь попробовать тут что-нибудь? — он кивнул на как ни в чём не бывало занимающихся своими делами ребят. — Со мной? Если твоя возьмёт — подарю меч. Отличный, у нас таких ещё мало. А моя — пойдёшь ко мне в дружину, идёт?

Я стиснул зубы. Смерил Яна взглядом и ответил весело:

— Нет, с таким закладом не стану. Что мне с мечом делать, я им и пользоваться-то толком не умею.

Ян засмеялся, бросил полотенце на плечо и предложил:

— Тогда просто так. Ради удовольствия. Хочешь что-нибудь?

— А давай поборемся, — предложил я. Хотя ещё секунду назад не собирался этого говорить. Ян шевельнул бровями, а я заметил, что вокруг нас потихоньку начинают собираться побросавшие свои дела дружинники.

— Просто борьба? Без ударов?

— Ну да, — кивнул я. — Кто кого положит. Один раз.

— Идёт, — быстро ответил он и топнул ногой. — Вот тут прямо.

— Идёт, — точно так же ответил я, расстёгивая ремень и скидывая камуфляж, а потом стягивая майку. Кто-то принял у меня эти вещи. Ян пригнулся, расставив руки:

— Давай, — подбодрил он весело. Глаза у него довольно поблёскивали — предстоящая схватка заранее доставляла ему удовольствие.

Первую же мою попытку захвата он сбил — и от лёгкого, как могло показаться, шлепка ладони у меня заныло запястье. А в следующий миг я попал в захват двух стремительных стальных манипуляторов — рук Яна. И не полетел наземь только потому, что всё-таки мои тренеры не даром получали денежки матери.

В глазах Яна на миг мелькнуло удивление. И я, воспользовавшись этим мигом, крутнулся, выворачиваясь — и швырнул его через себя с поворотом.

— Уйах! — выдохнули все вокруг единым духом. Ян должен был упасть на спину и ещё с полминуты как минимум лежать, пытаясь сообразить, где верх, где низ и вздохнуть нормально. Вместо этого он упал на четвереньки, как кошка, сразу же рванулся вперёд-вверх — но я успел его перехватить и кинуть ещё раз. Но теперь — сам упал сверху, чтобы припечатать его к земле... и каким-то образом оказался именно что на земле — не на Яне. А он очутился у меня на спине — и я ощутил, как трещат сразу плечо, локоть и запястье.

Выкинув вперёд левую руку, я собирался ударить по земле, признавая поражение — но вместо этого сам не понял, как и почему попытался схватить противника за волосы. Не поймал, зато рука, кажется, отделилась от тела — уже даже не больно, боль уплыла куда-то в сторону.

— Сдаёшься? — голос Яна был спокойным. Я ударил головой назад и ещё раз попытался его схватить свободной рукой. Ответом были звёздочки в глазах... и они исчезли только когда я понял, что стою на ногах, а Ян меня поддерживает. Ребята, наблюдавшие за схваткой, расходились, живо её обсуждая — на меня никто не бросил ни единого насмешливого взгляда и не сказал ни одного колкого слова.

— Пусти, — я высвободился, пошевелил рукой. Немного резануло плечо, но боль сразу ушла. — Я что, сказал "сдаюсь"?

— Нет, — Ян улыбнулся и посмотрел на меня внимательно и остро. Его взгляд чем-то напоминал взгляд Ромки-Маркиза. Но Ромка смотрел так на человека один раз — при первой встрече, оценивая. Ян, похоже, оценивал всех и всегда снова и снова... — Владька, я тебе вот что хочу предложить. Ты не думай, я Юрку уважаю, очень уважаю. И весь Орден. И признаю их заслуги. Но тебе-то там что? Ты же в первую очередь боец. Я ведь вижу. Не исследователь, не преобразователь, не техник-механик, не экспериментатор — боец. Иди ко мне. Друзья — так мы тут все друзья, и Капитул, кстати, от тебя не отвернётся, если ты ко мне придёшь. Приключения — их у меня для тебя хватит на любой вкус. И всё ощутимо, — он протянул над землёй руку, пошевелил пальцами. — Всё можно взять самому и потрогать руками. Это у меня. Это здесь только у меня, Владька. По рукам?

Если бы он протянул руку мне — было бы плохо. Но он ждал, что я скажу. Ждал, глядя на меня, но не протягивая руки первым — тогда мне было бы трудней намного.

— Я не люблю повторения пройденного, — тихо сказал я. — Даже если пройденная тема была очень интересной. Я люблю новое. Даже если не всё в нём понимаю. А ты, я думаю, сообразил, о чём я.

Ян чуть склонил голову к плечу. В глазах его появилось... нет, это была не враждебность, к счастью — сожаление появилось. Он и правда понял мои слова о повторении пройденного.

— Я сообразил... Жаль, — вздохнул он. — Но ты в любой момент можешь передумать... — он отвернулся и крикнул только-только соскочившему с коня мальчишке с гитарой. — Илья, ну-ка, последнюю!

Мальчишка, как ни в чём не бывало, перебросил гитару удобней и, ударив по струнам, звонко начал:

— Меня научили в школе

Закону "моё — не твоё",

А когда я всему научился,

Я понял, что это не все.

У одних был вкусный завтрак,

Другие кусали кулак.

Вот так я впервые усвоил

Понятие "классовый враг"!..

Ян, подойдя к нему, подхватил, отбивая такт ногой:

— Я понял, как и откуда

Противоречья взялись.

Так и будет всегда, покуда

Дождь падает сверху вниз...

Мне подали мои вещи. Одеваясь, я слушал, как поют уже несколько человек:

... — Напрасно ты будешь стремиться

Замазать вражду, маляр!

Здесь нам обоим не поместиться,

Нам тесен земной шар.

Что бы ни было, помнить нужно:

Пока мне жизнь дорога,

Мне навеки пребудет чуждо

Дело классового врага.

Соглашений с ним не приемлю

Нигде, никогда, никак.

Дождь падает с неба на землю,

И ты — мой классовый враг! (1.)

1.Бертольд Брехт. Песня о классовом враге.

И тут я увидел Юрку.

Наверное, он подошёл уже давно и теперь стоял среди прочих, скрестив руки на груди и глядя на меня. Мой кузен переоделся в камуфляж и выделялся среди остальных — лучше бы оставил прежнюю парадную одежду... Увидев, что я на него гляжу, он улыбнулся и кивнул, но, когда я подошёл, то обнаружил, что у него грустные глаза. Даже чуть красноватые, как будто он... да нет, не может быть! Но я встревожился и первым делом спросил:

— Что случилось, Юр?! Отказали в полёте?! — и сам испугался. Однако Юрка покачал головой — медленно и печально:

— Нет... наоборот... Сперва опять начали сомневаться, а тут ещё Назар влезла... А потом сразу все "за" проголосовали. Решено уже, в начале июля вылетаем на восток. Только знаешь... — он уже шёл в сторону от толпы, и я невольно двигался следом, — ...знаешь, лучше бы всё отменили, чем такой ценой убеждать!

В его голосе прозвучала тоска. И я настойчиво, почти разозлившись, спросил снова:

— Да что случилось-то?!

— Брэдбери умер, — еле слышно сказал Юрка и отвёл глаза. Мне показалось, что в воздухе что-то лопнуло — разорвалась невидимая серебряная струна, и теперь её стремительно и упруго скрутившиеся завитки ещё поют, дрожат угасающим прощальным голосом; больше ей никогда не зазвучать... Фамилия показалась мне знакомой, но всё-таки я не мог вспомнить, кто это и переспросил неуверенно:

— Брэдбери... кто это?

Юрка ошарашенно, почти зло посмотрел на меня. Моргнул. Тихо выдохнул. Прикрыл глаза и сказал — явно не свои слова, по памяти, то, что в неё врезалось:

— Умер Брэдбери... Электрический пёс выдохнул последнее облачко пара на оконное стекло, перестали светиться оранжевыми огоньками тыквы из осенней страны, никто больше не напишет красоту лилии, мутной заводи, синего неба, сочного яблока в полуденном зное, спокойной истомы и холодного лимонада. Города на Марсе тихо осядут под гнетом лет, марсиане застынут на дне мраморных бассейнов под толщами вод и времени... Тишина, мэтр, тишина без слов.

Юрка вдруг тихо всхлипнул — и безутешно расплакался. Ошарашенный, я быстро огляделся, неуверенно и осторожно положил руку ему на плечи. Он глотал слёзы и бормотал:

— Несправедливо... как наказание какое-то... мразь живёт... желудки на ножках, кошельки на колёсиках живут... без смысла, без совести, без мечты — живут, жрут, ржут, срут... а он... а тут... такое тут... Владька, несправедливо, Владька... Как он сказал: "Люди — идиоты. Они сделали кучу глупостей: придумывали костюмы для собак, должность рекламного менеджера и штуки вроде iPhone, не получив взамен ничего, кроме кислого послевкусия. А вот если бы мы развивали науку, осваивали Луну, Марс, Венеру... Кто знает, каким был бы мир тогда?" Кто знает, Владька?! Тишина, тишина без слов...

— Писатель, я вспомнил, — кивнул я, стараясь делать вид, что ничего такого не замечаю. — Мы даже в школе читали что-то... Но я, если честно, не помню почти...

— Умер... — горько сказал Юрка, мазнув рукой по глазам. — Мы как раз доспорились до крика. Входит Ромка, он только-только прилетел, запоздал, ну и говорит с порога: "Ребята, Брэдбери умер." Как будто небо рухнуло... Я встал в тишине и говорю: "Надо лететь. Ради его памяти — надо лететь туда, где никто не был!" И разревелся... Я честно не хотел этот аргумент использовать. Я про аргументы и не думал. Так сказалось... ну и все тут же проголосовали за полёт...

— Потом дашь почитать что-нибудь его? — спросил я скомканно. Юрка кивнул. Опять потёр глаза; я сказал:

— Не три, красные будут.

Он слабо улыбнулся:

— Я тыщу лет не плакал... Ромка потом ещё рассказывал... он читал на том форуме, где про это было... Я наизусть запомнил, сразу. Писатель есть такой, Верещагин, я кое-что читал...

— А, знаю такого, мне он нравится, — вставил я. Юрка кивнул:

— Ну вот, и ты про него знаешь... Он там написал, на этом форуме... вот так написал: "Космос потерял актуальность... Рэй Брэдбери потерял актуальность... совесть и честь потеряли актуальность... ...во всяком случае — НЕ ДЛЯ МЕНЯ! ...Бутылочка с Воздухом Мечты кончилась... Или просто Дуг Сполдинг (1.) был уже слишком стар? Или... да идите к чёрту, не умер он!!! НЕ УМЕР!!! Это наш мир потерял актуальность — из него уходят певцы, мечтатели, воины... Остаются корпорации. Да. Но ненадолго. Монстры, загрызшие юную Мечту Человечества, будут повержены новыми певцами, мечтателями и воинами. Они будут золотоглазыми. Они будут знать, что Книги не сжигают. Они вырастут в Гринтаунах, где вино из одуванчиков и рассказы старого полковника... Мы ещё услышим, как в летнем вечере стучат сандалеты бегущего за мороженым в лавочку мальчишки — и от этого звука скорчится, взвоет и распадётся на бессильные лоскутья напыщенная, мнящая себя Великой мразь — Глобальная Тьма, окутавшая наш мир. Может быть, мальчишку будут звать Рэй." И стихи чьи-то ещё вставил... — Юрка опять прикрыл глаза и чётко, ясно прочёл без запинки:

— Когда уходит Писатель —

Безмолвно, в начале лета;

Когда уходит Писатель —

Без капельниц и больниц,

Когда уходит Писатель,

Пустеет всегда планета:

Не слышно ни шума сосен,

Ни пения певчих птиц.

Ещё ведь совсем недавно

Все было нормально вроде:

Нежаркий и в меру пыльный,

Но все-таки летний час...

Но так защемляет сердце,

Когда Писатель уходит,

Золотоглазый и смуглый,

Уходит пешком на Марс.

Когда уходит Писатель —

Решительно, без возврата,

И вкус мятных капель детства

К гортани присох не вдруг,

Нам хочется громко крикнуть:

"Уходишь от нас куда ты?

Скорей поверни обратно,

Вернись, пока можно, Дуг!" (2.)

Когда уходит Писатель,

Пустеет слегка планета.

Останутся только книги —

Ведь он уйдёт налегке,

Останется лучик солнца

Набравшего силу Лета