После Пламени. Ангбанд

— Поддаешься, — холодно сказал он, глядя в лицо нолдо. — Зачем?

— Мелькор, прошу тебя, давай остановимся. Хватит!

— Нет! — Восставший скрипнул зубами. — Нет, не хватит! Мы продолжим. Сейчас! И не вздумай...

Он не договорил — поднял клинок и шагнул к Феанору. Тот отскочил назад, держа меч опущенным.

— Мелькор, послу...

— Зачем — ты — поддавался?! — яростно выдохнул Вала.

— Мелькор, не надо! Мы слишком увлекаемся. Оба. Это уже не игра!

Некоторое время Восставший молчал, глядя как будто сквозь Феанора.

— Я не причиню тебе вреда, — процедил он наконец. — Продолжим.

26

Лучше бы ты прямо сказал, что я перестал быть достойным противником. Отказался бы фехтовать сразу. Это, по крайней мере, было бы честно. Но — лгать мне! Притворяться! Обмануть доверие!

Я еле сдерживаюсь: мне хочется ударить тебя всерьез, убить, уничтожить. Не клинком — силой Поющего. Пусть даже потом я буду жалеть об этом. Пусть краем сознания я понимаю, что ты, возможно, хотел помочь.

Помочь? Не-ет, это не помощь! Это... подачка тому, кто утратил былые возможности. Ненужное утешение. Непрошенная жалость. Не дружеское участие — взгляд свысока. Да с чего ты решил, что имеешь на это право?! Ты... Воплощенный!

Мне, — со звоном сталкиваются клинки, — не нуж-жна, — скрежет стали о сталь, — твоя жалость!

Мне не нужен такой друг!

В глазах темно. От ярости? От боли? Теперь, когда почти не осталось сил, ее уже не ослабить, не заглушить. Рукоять кажется раскаленной, ее невыносимо держать, но невозможно и бросить. Не разжать сведенные судорогой пальцы — будто прилипла рука к мечу, приросла намертво.

В глазах темно. И не думаешь уже ни о чем. Просто рубишься — исступленно, не видя противника, лишь по Музыке угадывая, где он и каким будет следующее движение. Словно больше ничего не осталось в мире. Только боль. Только бешенство. Только эта настырная мелодия — там, почти на острие моего меча. Так близко.

Мелодия моего... врага! Сломать ее, разорвать, уничтожить — и станет легче. Утихнет боль.

27

Так ты не собираешься причинять мне вред, Мелькор? Только вот голос тебя выдает. И взгляд. Ты ненавидишь меня! За то, что я — мастер и воин, а ты — калека, ни на что уже не способный. За то, что я, вопреки всему, верен своему народу. За то, что я никогда не изменял себе. Ты завидуешь мне! И еще — боишься. Знаешь, что я никогда не подчинюсь тебе.

Ты и беглецов к оркам привел нарочно. Думал, что я не узнаю? Или наоборот — ждал, что я кинусь следом, прямо под копья твоих воинов? Чужими руками хотел убить меня — не вышло. Теперь сам решил. Что ж, попробуй! Со мной-то справиться будет потруднее, чем с отцом. Или с Маэдросом.

По чьей вине началась война, которую ты так старательно и безуспешно пытаешься остановить, Вала? Скольких нолдор замучили твои орки? Ты-то, конечно, не отказал себе в удовольствии сосчитать черепа. Будь твоя воля, ты бы весь мир превратил в Ангбанд!

Очень хочется пустить в ход Пламя. Полюбоваться, как ты будешь корчиться в огне. Так твои приспешники поступают с пленными?

Нет, это было бы слишком просто. Сначала ты убедишься в своем полном бессилии, в том, что разучился даже держать меч. И лишь потом я нанесу последний удар. А лучше несколько.

28

Саурон, размышлявший, стоит ли сразу поговорить с Мелькором или сначала выслушать доклад начальника заставы, вздрогнул: чужая ненависть накатила тяжелой волной, подчинив Музыку Ангбанда. Стены крепости дрогнули, вырастая выше. Окна сузились, превращаясь в бойницы. Ворота замкнулись наглухо. Ловушки на подступах к твердыне пришли в готовность.

Майа вскочил. Несколько летучих мышей, повинуясь мысленному приказу, взмыли в небо: Саурон смотрел сейчас их глазами.

Ни одного сигнального огня. Никакой армии, собирающейся идти на штурм. И орки на заставах были спокойны.

Ангбанду ничего не угрожало, а значит, причина тревоги могла быть только одна. Саурон заставил крылатых разведчиков спуститься ниже, выискивая Мелькора. И зарычал от ярости, увидев, что происходит и понимая, что опоздал.

Нолдо все-таки напал на того, кого лживо называл другом. Этого следовало ожидать после случившегося на заставе. Надо было предупредить Властелина о предательстве. Убедить. Или хоть оберегать его тайно.

Феанор занес клинок. Майа видел, что Мелькор уже с трудом держит меч и не успеет отразить удар. Нацеленный в голову. Смертельный для плоти.

"Силой бей!" — не выдержал Саурон, но мысленный крик ушел в пустоту.

Первый Помощник бросился к окну. Тяжелая рама с грохотом вылетела из креплений — он вышиб ее в прыжке. И еле успел выбросить в стороны широкие кожистые крылья, поймать ими восходящий поток воздуха, рвануться вверх — уже от самой земли. Полностью изменять тело было некогда: Саурон мчался туда, где Феанор только что лишил Властелина облика. Облика, к которому тот был теперь привязан больше, чем майар. И которым пожертвовал, опасаясь причинить вред Ангбанду. Иначе ударил бы нолдо силой Поющего.

Что ж, Мелькор развоплощен. Возможно — надолго. Но и Феанору осталось жить считанные мгновения.

29

Да что же я делаю?! Словно в дурном сне, я видел, как опускается Наромбар, а клинок Мелькора слишком далеко, чтобы парировать.

Кажется, я кричал, отчаянно пытаясь вывернуть руку, отвести в сторону свистящую в воздухе сталь...

Удалось! Меч ушел вбок, распоров плечо Валы. Я разжал пальцы — клинок со звоном упал на камни.

— Я не хотел, — губы шевелились, а голоса не было, только горло засаднило. И еще совершенно кончились силы.

Я отошел в сторону, пошатываясь, словно это меня ранили. Уселся на землю и зажмурился.

Что нашло на меня? Что на нас обоих нашло?!

Я не думал сейчас, что Мелькор может захотеть рассчитаться со мной за этот удар. Мне было все равно.

— В чем дело, Саурон? — голос Валы вывел меня из оцепенения. Холодный, подчеркнуто спокойный голос.

Я повернул голову и встретился взглядом с... морда у этой твари была волчья и тело тоже — кроме огромных крыльев, которые сейчас стремительно уменьшались в размерах. Глаза майа горели ненавистью, клыки в ощеренной пасти казались несоразмерно длинными. Он припал к земле, готовясь к прыжку, и я подумал, что Наромбар лежит в нескольких шагах. Мне не успеть. Или...

— Не трогать, — все тем же ледяным тоном скомандовал Мелькор, становясь между Сауроном и мной. — Я сам разберусь.

По его руке стекала кровь и капала на землю.

Волк помедлил, потом повернулся к Восставшему и опустил голову, слегка прижимая уши. Некоторое время оба стояли молча, не глядя на меня. Потом Саурон взлетел, почти мгновенно обернувшись летучей мышью. Ветер, поднятый черными крыльями, разбросал мелкие камешки.

30

Что мы наделали! Мы готовы были убить друг друга — и из-за чего? Из-за неудачной попытки Феанора пощадить мое самолюбие? Из-за случайной размолвки? Случайной ли?

— Покажи плечо, — голос Пламенного звучит хрипло, как будто нолдо сорвал его.

Может, и действительно сорвал. Он, кажется, кричал что-то. Остановить пытался. Меня? Себя?

Я перевожу взгляд на руку: рана до сих пор не затянулась, хотя от нее уже не должно было и следа остаться. Но даже кровь все еще идет.

— Странно, — говорю я вслух, просто чтобы что-то сказать. Чтобы Феанор по интонации понял, что нелепая ссора, едва не доведшая нас до беды, позади. Но общаться мысленно мне все же не хочется. Думаю, и ему тоже. — Почему так долго?

— Да сейчас я, сейчас, — с досадой отзывается Пламенный. — Залечу все.

— При чем тут ты? — я все еще избегаю смотреть на него. — Странно, что вообще приходится лечить.

Оказывается, меч все еще у меня в руке. Я вкладываю его в ножны. С третьей попытки.

— Мелькор... — теперь голос Феанора звучит виновато. — Да, я увлекся. Я был неосторожен. Я не хотел... этого. Позволь я помогу тебе.

— Да. Спасибо.

Рана пустяковая, но Пламенному будет легче, если он исправит свою оплошность. Раз уж плоть почему-то не срастается сама, разумнее ей помочь. Должно быть, это из-за того, что я измотан. Боль в руках можно терпеть, но она отнимает силы. И что еще хуже, из-за нее слишком легко потерять над собой контроль. Я вспыльчив, да, но я никогда прежде не позволял гневу завладеть мной во время боя. Тем более — на тренировке.

Холодно. Холодно на ветру в мокрой рубахе. Холодно от усталости и от боли. Согреться ничего не стоит, но какой смысл? От мыслей все равно холоднее.

Когда-то мы с Феанором любили состязаться в фехтовании и были одинаково искусны в нем. Когда-то мы доверяли друг другу. И понимали один другого — нам ни слова, ни осанвэ не требовались.

Теперь... рано или поздно я восстановлю былую точность движений. Верну утраченное мастерство. Но никогда больше не скрещу клинки в дружеском поединке с Пламенным. И вряд ли положусь на него в бою.

31

Вид у Саурона был такой мрачный, что у Шабрука тоскливо заныло в животе.

— Докладывай, — отрывисто приказал Повелитель, глядя поверх головы десятника.

Шабрук доложил. Повелитель Фенырг напал на дозорных при исполнении. Двоих убил. Орки сражались храбро, но ведь во власти Великих не только оружие. Силы были слишком неравны. Шабрук заговорил с Феныргом и тем самым сумел предотвратить гибель пятой западной заставы и дальнейшее уничтожение орков, принадлежащих Арг-баду и лично Властелину Мелгыру. Повелитель Фенырг сказал, что пришел проверить, насколько хорошо орки ловят пленных. Но черепа считать не захотел. Зато грозился лишить заставщиков глаз.

Тут Саурон перевел взгляд на десятника, и тот отчаянно пожалел, что успел подняться из рядовых. Тем, конечно, менее сытно, зато и от Великих подальше. А своя шкура дороже дополнительного пайка.

— Значит, глаз грозился лишить? — Повелитель улыбнулся, обнажив непривычно длинные, похожие на волчьи, клыки. — Дозорных Ангбанда?

Шабрук подтвердил. И осторожно перевел дыхание, сообразив, что Великий, похоже, гневается не на него.

— Повелитель Фенырг очень рассердился, когда ему сказали, что он похож на квын-хая, — доложил десятник.

Что Фенырг не один из Великих, догадывались все, кто посообразительнее. И не только из-за его запаха и внешнего сходства с квынами. По взглядам Повелителей, по обрывкам их разговоров ясно было, что для них Фенырг — снага, которого не велено трогать. Такое случалось порой, если кто-нибудь из Великих поручал что-то одному из орков. И спрашивал с выбранного тоже сам, минуя командиров. Но при этом гвардеец все равно оставался гвардейцем, десятник десятником, а снага снагой.

Повелитель хмыкнул и задумался. Надолго. Наконец, снова взглянул на Шабрука.

— Можешь идти, рядовой...

Орк отсалютовал. Что ж, хорошо хоть обратно на кухню не отправили.

— ...гвардии, — закончил фразу Саурон.

32

— Этот мир мой! — гремел Мелегоруз. — Мой по праву.

— Единый сказал: мы все станем жизнью Арды. Ты не вправе решать судьбу мира. Ты лишь один из многих, - стоял на своем Владыка Ветров.

— Этот мир — наша Песнь. И прежде всего — моя, - не уступал Восставший. - Я поведу ее дальше. Вы можете подпеть мне, если хотите.

— Я назвал бы тебя - Сагуронуз.