После Пламени. Венец Феанора

21

"Больно... Значит, все-таки жив".

Сил открыть глаза не было. Тело казалось тяжелым — даже пальцем не шевельнуть. К горлу то и дело подкатывала тошнота. Левую руку Феанор не чувствовал. Правая сторона лица горела, словно обожженная.

"Где..."

Мысль оборвалась. Нолдо снова провалился в забытье.

Потом мир вернулся — дергающей болью в щеке, странным тяжелым запахом, мягкостью меха под пальцами.

— Мелькор?

Феанор закашлялся. Облизал пересохшие губы, попробовал заговорить снова:

— Мелькор... я победил. Я убил ее.

Тишина. Один?!

Нолдо сцепил зубы, приподнялся на правом локте, с усилием разлепил веки и попробовал осмотреться.

Оказалось, что лежит он на постели из шкур, разложенной на полу небольшой пещеры. На стенах — пара изрядно чадящих факелов.

"Меч... где он?!"

Феанор перевернулся на живот, зашарил вокруг здоровой рукой, почувствовал под пальцами знакомую вязь узора на ножнах и облегченно вздохнул. Клинок лежал на полу рядом. Хорошо.

Нолдо нащупал рукоять и уснул, положив на нее ладонь.

22

Ага, вот этот в самый раз будет! Я выбрала крупного оленя с роскошными рогами и заложила вираж, готовясь спикировать на добычу.

"Как он?"

От неожиданности я не успела вовремя повернуть и на всей скорости врезалась в растущую на склоне сосну. Спасибо, хоть не в скалу! Дождем посыпались иголки и шишки, олени опрометью кинулись в заросли, а я, инстинктивно сменив облик, сползла вниз по стволу, обдирая ладони о шершавую кору.

"Что с Феанором?" — нетерпеливо переспросил Властелин.

Я уселась на землю, привалившись спиной к злополучной сосне и едва не плача от досады.

"Таринвитис, что случилось?!" — похоже, он не на шутку встревожился.

Виски заломило от грубого напора чужой воли: Мелькор, который обычно относился к нам бережно, сейчас не церемонился. Как будто мне мало было всего остального!

Строго говоря, я не имела права сейчас покидать селение, да я и не отлучилась бы, но попытка передать этому нолдо силу едва не стоила мне развоплощения. Казалось, я коснулась чего-то отвратительного до дрожи, и это что-то намертво присосалось ко мне, вытягивая жизнь. Феанор был без сознания, но то, что затаилось в нем, не дремало. И оно было голодно!

"Твой нолдо жив, — отозвалась я, не скрывая горечи. — И я тоже, как ни странно."

Мелькор замолчал.

Теперь я понимала, почему он не захотел забрать раненого в Ангбанд. Но что же он меня не предупредил об опасности? Не похоже на него, ох, не похоже!

"Дождись, пока Феанор придет в себя, проследи, чтобы он ни в чем не нуждался и немедленно возвращайся в Ангбанд", — распорядился Вала.

Его осанвэ было очень сухим, лишенным и намека на эмоции. Из чего я моментально сделала вывод, что эмоции-то как раз есть. И сильные.

"Да, Властелин", — ответила я столь же бесстрастно.

Поднялась, лизнула исцарапанную ладонь. Лечиться сейчас не было сил. Сперва следовало добыть какую-нибудь живность, напиться теплой крови и привести себя в порядок. Остальное — после.

Больше мне никто не мешал, и охота наконец удалась. Я как раз начала закусывать свежепойманным зайцем, когда с противоположного склона потянулся к небу столб дыма. Сигнал.

Ничего, подождут. Всё равно, пока я в себя не приду, проку от меня не больше, чем от орка в игре на арфе.

23

"Твой нолдо жив, и я тоже, как ни странно..."

Значит, мои опасения оправдались. Унголианта уничтожена, но часть ее сущности осталась в Пламенном, которого она ранила. Поэтому я и не хотел возвращать его в Ангбанд. И не мог приблизиться к нему сам. Мое присутствие могло оказаться для него губительным. Усилить ту отраву, которая разъедала его тело. Проклятая тварь слишком хорошо приспособилась питаться моей силой.

Оставлять Феанора без помощи было очень рискованно, но и пытаться лечить — не меньше. Я не знал, что произойдет, когда Таринвитис коснется Пламенного. Надеялся, что всё же она — не я. Рассчитывал на разницу мелодий. Потому и не предупредил майэ: страх и отвращение, даже подавленные, могли изменить ее Музыку. И вместо того, чтобы поделиться с раненым силой, моя посланница добила бы его.

Но тревожась о Феаноре, я недооценил опасность, грозившую Тарис. И невольно обманул доверие майэ.

Я стиснул зубы от досады и стыда за свою оплошность. Я легко пожертвовал бы любым из орков, кроме тех, что из первого поколения, правда. Но майар! Я всегда старался беречь их, даже свободой ради них пожертвовал. Я тосковал по ним в Амане. Мы были не просто друзьями и сподвижниками — одним целым. Горстка Поющих, которые, несмотря ни на что, воплощали свою Тему. Только горстка.

24

Феанор пошевелился и поднял веки. Теперь это получилось легче. То ли сон придал нолдо сил, то ли целители постарались. Левая рука все еще не слушалась, в висках пульсировала боль. И глаз... Пламенный осторожно коснулся его пальцами — цел. Только видеть перестал. Совсем.

Пальцы скользнули выше и вздрогнули, наткнувшись на сплетение металлических нитей. Венец! Нолдо облегченно вздохнул. Венец оказался на месте, с его помощью можно было ускорить заживление ран. Позже: слишком сильно хотелось еще хоть немного отдохнуть. И попить.

Пламенный заставил себя сесть. Осмотрелся, борясь с дурнотой.

Пещера была пуста, только в углу рядом со сложенным из камней очагом возилась темная фигура. Пахло дымом, похоже, какими-то снадобьями и чем-то еще, неприятно знакомым. Орки!

— Где Мелькор? — хрипло спросил Феанор. — Позови его.

На Ангбанд это душное подземелье не походило, но Пламенный был совершенно уверен, что Вала где-то поблизости.

Орк, копошившийся у очага, повернулся на голос, коротко рыкнул, вскочил и моментально скрылся в черном проеме, ведущем, похоже, в другую пещеру.

Феанор поднялся с лежащих на полу шкур, пошатываясь, подошел к очагу и уселся рядом с ним, черпая из пламени силы. Одежды на мастере не было, только плечо замотано какими-то липкими тряпками. Нолдо с отвращением сорвал вонючую повязку и бросил в огонь. Надо будет хорошенько промыть рану.

— Встал Фенырг зачем? — голос, который раздался у него за спиной, был непривычно высоким для орка. — Лежать время. Ходить плохо.

Женщина, надо же! Хотя... появляются же как-то на свет эти существа.

— Принеси мне воды, — потребовал Феанор. — Только чистой. И поживее!

Язык орков Ангбанда был мастеру отчасти знаком и напоминал искаженный валарин. Наречие обитателей пещеры походило на него, оставалось надеяться, что это сходство достаточно.

Орчанка склонила голову набок и озадаченно сморщила нос, отчего верхняя губа приподнялась, обнажая острые желтоватые клыки, правда, не такие длинные, как у мужчин. Подумав, она вышла и вскоре вернулась с глубокой глиняной плошкой, в которой что-то дымилось.

— Вода. Густая. Хорошо.

Она протянула посудину Феанору и снова растянула губы, показывая клыки. Мастер недоверчиво принюхался.

— Зачем ты мне бульон притащила? — нолдо раздраженно сунул плошку обратно. — Мне вода нужна. Вода, а не мясо!

Серо-зеленые глаза орчанки удивленно расширились.

— Просил Фенырг воду — принесла Шагри воду. Это вода из зайца, что добыл Снырг за Бурым Клыком. Чистая — зайца больше нет, съели, — орчанка быстро облизнулась. — А из мяса воды не делают. Мясо так едят, хорошо. Но мяса нет, долго нет.

Нет мяса... А заяц, значит, не мясо? Феанора передернуло от подозрения, что эти орки называли "мясом". Точнее — кого.

— Не хочу воду из зайца! — заявил он, тщательно выговаривая слова в надежде, что его наконец поймут. — Из родника хочу!

Он пошевелил пальцами, пытаясь изобразить родник. Орчанка неожиданно оживилась, закивала и медленно, с явным удовольствием, осмотрела Пламенного с ног до головы. Затем, пристально глядя в лицо нолдо влажно поблескивающими глазами, дважды облизнулась. От этого взгляда Феанору почему-то стало противно.

— Ну, иди уже! — рявкнул он. — Что стоишь?

Вместо того, чтобы выполнить приказание, Шагри потянула носом, раздувая ноздри, подошла к Пламенному почти вплотную и медленно провела языком по его щеке. Нолдо чуть не стошнило. С гневным криком он отшвырнул от себя орчанку и принялся вытирать лицо, вздрагивая от отвращения.

Шагри остановилась, потирая ушибленное плечо и глядя на Феанора с недоумением и обидой. Потом в ее глазах появилось что-то, похожее на сочувствие, и она кивнула.

— Раны болят, да. Лежать время, — орчанка показала на шкуры. — Слабый Фенырг сейчас. Пей воду чистую из зайца. Станет Фенырг сильный — будем вместе.

25

Ух, изб-бавился наконец! Интересно, дошло до нее, что мне нужно, или опять какую-нибудь гадость притащит?

И где Мелькор, хотел бы я знать?! Даже на мысленный зов не откликается. И это после всего, что я для него сделал!

Что вообще происходит? Почему я здесь?! Почему меня не доставили в Ангбанд? Куда исчез Ломенуз?

Орчанка эта называла меня по имени. На свой лад, конечно, но все-таки. Значит, сюда меня не балроги принесли. И не конь. Возможно, кто-то из майар. Но тогда почему он бросил меня? Ослушался Мелькора? Замыслил какую-нибудь пакость?

— Ты у своих, — раздался негромкий голос.

Не орочий.

Я с сожалением оторвал взгляд от пламени и посмотрел на провал, служивший выходом из пещеры.

Ага, явилась! Эта майэ навещала меня когда-то после боя с балрогами. Таринвитис, кажется. Неприятное у нее лицо, хоть и красивое. И взгляд тяжелый.

Отвечать я не стал. Молча смотрел на нее и ждал продолжения.

— Эти орки подчиняются Властелину, — снова заговорила Таринвитис. — Им приказано заботиться о тебе, пока ты отдыхаешь.

— О, да! Я заметил эту заботу! — зло скривился я. — У них и глотка воды не выпросишь.

— У тебя будет все необходимое, — она оставалась возмутительно спокойной. — Я распоряжусь.

— Мне нужен Мелькор! — отрезал я. — И больше никто.

Майэ пожала плечами и вышла.

Я кое-как поднялся, доковылял до шкур, повалился на них и уткнулся лицом в мех.

26

Я стоял у окна, рассеянно глядя на низко клубящиеся тучи.

"Феанор жив, и я тоже".

Да, Феанор жив. Все еще жив. Это значит, что замысел мой, возможно, удался. А Таринвитис... я поговорю с ней, она поймет, что у меня не было другого выхода.

Да, но когда Пламенный очнется, что он подумает? Что я его бросил на произвол судьбы? Вообще-то, он должен догадаться, в чем дело, но будет ли он способен ясно мыслить в его нынешнем состоянии?

Я прошелся по комнате. Личный разговор придется отложить, ничего не поделаешь. Даже осанвэ сейчас опасно. Передать послание через Таринвитис? Не лучшее, конечно, решение: Феанор недолюбливает моих майар, и, к сожалению, они отвечают тем же. Но хотя бы так.

Я уселся в кресло. Тевильдо осторожно приблизился ко мне, потерся об ногу. Я мягко провел ладонью по дымчатой шерсти, пощекотал Кота за ухом. Тот замурлыкал, блаженно жмурясь.

Таринвитис передаст слова. Но нужно что-то еще. Приятное Феанору. Знак внимания.

И тут я тихо засмеялся, сообразив, что нужно сделать. Было бы над чем ломать голову! Решение-то — вот оно, на поверхности!

27

Крупный угольно-черный ворон в несколько прыжков достиг середины пещеры, по-хозяйски осмотрелся и деловито направился к шкурам, на которых ничком лежал нолдо. Некоторое время птица внимательно наблюдала за раненым. Потом осторожно потянула Феанора клювом за ухо.

Тот поднял голову — и хмыкнул, встретив знакомый взгляд.

Ворон подскочил к плошке с бульоном, которую Шагри оставила на полу возле очага. Сунул в нее клюв, словно пробуя варево. Отпрыгнул. Недовольно замотал головой.

— И что все это значит? — угрюмо осведомился нолдо.

Ворон задумчиво склонил голову набок, но ответить не успел. В пещеру вошла Шагри с глиняным кувшином.

— Принесла кровь, — доложила орчанка, опасливо косясь на птицу. — Кровь земли из потока, что возле сломанного колючего дерева. Приказала госпожа Тарити.

— Ну, вот, ты видишь?! — простонал Феанор. — Теперь она мне кровь притащила!

Ворон вразвалочку подошел к раненому и, глядя на орчанку, выразительно постучал клювом по полу. Шагри осторожно поставила кувшин рядом с ложем. Феанор недоверчиво заглянул в него.

— Да здесь же вода! Хм... интересно, эти орки когда-нибудь моют посуду?

Впрочем, на другое питье рассчитывать не приходилось. Нолдо жадно припал к воде.

Шагри дождалась, пока кувшин опустел, забрала его и молча вышла. Тут же появилась Таринвитис. Ворон взлетел ей на плечо и не мигая уставился в лицо Пламенному. Майэ заговорила. Медленно, с паузами, словно повторяя вслух что-то, слышное ей одной:

— Я не забуду того, что ты сделал для Эндорэ. Ангбанд ждет тебя. Но пока ты не исцелишься от ран, нанесенных Унголиантой, тебе нельзя к нему приближаться. Я не рискую даже говорить с тобой: сейчас это для тебя опасно. Но я позабочусь о тебе. У тебя будет все необходимое, чтобы восстановить силы. А потом ты сможешь вернуться.

— Ладно, — сдержанно кивнул Феанор.

Майэ продолжила — уже обычным тоном:

— Шагри сейчас принесет еще воды. За медом и ягодами я послала. Мяса тебе действительно пока...

— Я не останусь здесь! — решительно прервал ее нолдо. — Мне нужна моя одежда. И конь. С остальным я справлюсь сам. Один.

Таринвитис немного помолчала, словно прислушиваясь, и вышла. Ворон по-прежнему сидел на ее плече.

Шагри вернулась в сопровождении еще пары орчанок. Перед Феанором поставили уже знакомый кувшин с водой. Рядом пристроили одежду. Шагри с очень серьезным и старательным видом разложила рядом с кувшином обещанную майэ снедь, после чего женщины удалились, так и не проронив ни слова. Похоже, им запретили разговаривать с нолдо.

Мастер посмотрел на мед в грязной миске, на ягоды, половина из которых оказалась раздавлена, поморщился и взялся за одежду. Она выглядела совсем новой, словно Феанор не мчался через горящий лес, не бился с Унголиантой. А может, и была новой.

Одежда, которую нолдо приходилось носить в Ангбанде, вся казалась одинаковой, даже если различалась по фасону и цвету. Она не теплела под пальцами. В ней не было памяти о личности мастерицы, ткавшей полотно и кроившей его. Не было любви и заботы, которые вкладывали в каждый стежок эльфийки. Просто одежда, спетая кем-то из майар по приказу Мелькора. Удобная, прочная. Мертвая. Сначала Феанор чувствовал себя в ней неуютно. Потом привык.

Нолдо закончил одеваться, опоясался мечом, поправил Венец и вышел.

28

Феанор уехал, и я снова смогла заняться делом, от которого меня оторвал неожиданный приказ Властелина.

Надо было отобрать подходящих орчат для Ангбанда. Мы делали это раз в год: Дети Диссонанса плодились быстро, и созревали гораздо раньше квенди, оставаясь в то же время бессмертными. Через дюжину лет после рождения юный орк уже сам был способен давать потомство. Если бы мы не забирали часть молодняка, рано или поздно земля не смогла бы прокормить верные нам племена.