Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
'Как же в тебя и тебе искренне верят, Первоотец, — подумала я, — мне даже завидно. Когда сталкиваешься с такой искренней и беззаветной верой, поневоле проникаешься'. Но самое восхитительно-страшное и странное, что я почувствовала в этот миг: не только человек, жрец, верит в своего бога и своему богу. Еще и он, Первоотец, платит Шерифу той же монетой. Может, поэтому и не спешит раздавать знамения, которые мне, чужачке, столь необходимы в качестве материального доказательства нематериального.
Их в храме всегда было двое: жрец и бог — вне зависимости то того, сколько народу толпилось под сводами и искало милости Первоотца. И в других местах ничего не менялось: всегда он, бог, был рядом со жрецом. Расстояние не имело значения. Исключением стали лишь Пустоши, где слишком сильно потоптался Ушедший, но и они не смогли поколебать веры Шерифа.
Снова пришли на ум слышанные когда-то и не понятые до конца слова: храм в сердце. Да... для Шерифа все было так. Он полагался на Первоотца, и Первоотец тоже рассчитывал на своего жреца. Мы, множество людей, всегда нуждались и будем нуждаться в подтверждении: знамениях, наставлениях, правилах, Шерифу же оно обыкновенно не требовалось. Потому он так задумчив и почти растерян был недавно в лесу, запрашивая прямые указания к действию.
'Хорош', — в очередной раз подумала я, отступая за колонну в тень, откуда можно было еще полюбоваться молитвенным свечением Шерифа и четким профилем его лица так, чтобы он не заметил меня. Вмешиваться было невместно!
Чуть слышно скрипнула дверь, в храм вошел Кирт, повертел головой и двинулся к жрецу. Тот пока ничего не замечал. Полуприкрыв глаза, витал в эмпиреях и довитался. Прямо из воздуха над пегой от белых волосков в каштановых прядках головой мужчины возникло свечение, и упали два лепестка насыщенно-золотого цвета. Упали и запутались в волосах мужчины. Он не заметил, зато увидел Кирт и тихо поздоровался:
— Будь! Жрец, а ведь тебя только что благословили.
Шериф удивленно повел плечами и повернулся к щитовику:
— Будь!
При движении золотые лепестки слетели с головы и закружились в воздухе, очень неохотно приближаясь к полу. Жрец протянул руку и спокойно забрал цветочные знаки.
— О, брачное благословение. Ничего, что ты жрец? У вас вроде нечасты союзы, — удивленно присвистнул Кирт.
— По собственной прихоти — никогда, по воле Первоотца, соединенной с зовом сердца, — да, — загадочно ответил Шериф, словно что-то цитируя.
— Когда ты лапуле скажешь? — не удержался от любопытства щитовик, почему-то даже не усомнившись в выборе.
— Зачем? — мягко улыбнулся жрец, полуприкрыв глаза. — Золотые лепестки хизаля не приказ, а лишь дозволение. Я не чувствую в лирте сердечной склонности, спит ее сердце, спрятанное за высокими стенами душевного льда. Ни к чему сейчас лишние тревоги. Главное у нас — общее дело.
— Ну-ну, — хмыкнул Кирт. — Смотри, уведут!
— Если моя — вернется, нет — пусть будет счастлива с избранником, — по-прежнему мягко, но уже с прохладцей, ответил Шериф, пусть и признавая право на увод, однако четко показывая, насколько ему не по вкусу придется такой поворот событий.
— Эк у тебя просто, кобылу мне... — осекся Кирт, проглатывая любимое присловье, вылетевшее не к месту.
— Все действительно просто. Порой больно, но просто.
— Не всегда так бывает, — думая о чем-то своем, мрачно возразил щитовик, однако развивать спор не стал. Оставил жреца в покое и пошел бродить по храму в одиночестве, не нарушаемом присутствием местных жрецов. Те, как нам объяснили, стекались в храм после обеда, чтобы дать с утра паломникам возможность побыть наедине с богом. Те носители коричневых плащей, которым требовался посредник или консультация, могли явиться в храм позднее. Мы трое, независимо друг от друга, оказались единственными ранними пташками. Другие паломники в обители были, но утром изволили почивать. Наверное, придерживались старого правила: кто рано встанет, тот весь день зевает.
Я еще постояла, прокручивая в голове нечаянно услышанный разговор. Симпатия ко мне Шерифа, конечно, радовала. Покажите мне ту женщину, которой будет неприятно знать, что она привлекательна? Даже если не любим сами, знать, что любят нас — всегда отрадно. Карябало другое. Горения неистовой страсти в жреце не чувствовалось. Задевало сознание того, что мне, даже если жрец и сподобится сделать признание, а я на него отвечу, суждено всегда быть второй после служению Первоотцу. Оно мне надо? И зачем это надо Первоотцу? Надо настолько, чтобы кивки, цветочки и улыбки во снах раздавать. Чтобы пригрести под себя девицу, видящую печати смерти? Ответа на вопросы пока не находилось. Может, прав жрец, ледышка я, отмороженная смертью и черными пятнами, потому и идет все так, а не иначе...
Из храма я вышла лишь через десяток минут после того, как его покинули жрец и щитовик. Показываться им на глаза не хотелось. Ненужные подозрения, вопросы, выяснения... Зачем, если можно тихонько уйти. Мало ли, где я ходила. Может, вообще заблудилась, пока искала кухню или трапезную. Обитель — местечко простое, тут блюда поутру в номера не разносят, все сами, ножками, ножками и ложками, ложками.
Поскольку в компании имелся собственный жрец, донимать нас душеспасительными беседами местная братия не стремилась. Все прелести общения с коллегами выпали на долю Шерифа. Он как ушел после завтрака общаться, так его продержали или сам продержался аж до позднего обеда.
За это время мы обошли храм, все храмовые постройки, постояли на невысокой, метра в два, стене, окружавшей обитель, даже понаблюдали за повседневными трудами жрецов и всех тех паломников, которые решили пожить в Обители долее дня или здесь свое паломничество завершали. Такие должны были своим трудом или звонкой монетой, а лучше и тем и другим, потрудиться ради процветания Обители Первоотца Милосердного. Мы работать не рвались и отбыли сразу после 'обзорной экскурсии'.
ГЛАВА 16. Ах, какие ножки!
Отбыв обязательную туристическо-божественную повинность, наша компания взяла курс на Валисанту. Плащи паломников на всякий случай не снимали до самой границы, чтобы не давать пищи слухам. Конечно, нас могли и не опознать спустя год, да и внешне мы теперь не очень походили на служанку принцессы, саму принцессу и ее щитовиков, но береженого бог бережет. Таиться мы перестали, лишь миновав таможенный пост Валисанты. Там Шериф совершенно честно объяснил скучающим стражам, что мы возвращаемся из паломничества, скромно умолчав о том, что к коренным жителям страны мы никакого отношения не имеем. Все-таки здорово, когда нет засилья бюрократии. Паспортов, подорожных и прочей макулатуры для того, чтобы проехать из одной точки Фальмира в другую, никто не требовал. У жреца документами были 'усы, лапы и хвост' — то есть его хламида с пояском и четки, у щитовиков медальоны телохранителей, у Фили родовой перстень, которым, конечно, юный принц светить не собирался. У Кимеи знаком служебного соответствия являлась татуировка на запястье какого-то магического толка, которая за время нахождения моей души в чужом теле выцвела до едва различимого состояния. Наверное, мне объявили служебное несоответствие или признали вышедшей в отставку по болезни. И то правда, какая из меня служанка? Не приучена я перед кем-то прогибаться, никому бы собой так, как лапуля Ким, помыкать не позволила.
Хорошо, что для пропуска через пост хватило пары слов жреца и наших плащей. Никто не разглядел в нас великих злодеев, злоумышляющих против короны Валисанты. И правильно, мы ничего против короны не имели, нашей целью был, если помните, — трон и только трон. Причем в самом буквальном смысле этого слова, ни одно седалище, его занимающее, не должно было пострадать. Это по идее. Пьянчуга-менестрель сказал о том, что ключ хранился в троне. Вряд ли Ольрэн превратил в нужную нам вещь весь царственный предмет мебели. Слишком извращенная шутка юмора даже для него. Негабарит, опять же, к массовому коллекционированию плохо приспособлен. Но чтобы понять, какая часть трона нам нужна, следовало для начала на него поглядеть, а лучше пощупать. Вернее, поглядеть и потрогать Фиилору. Остальным же, и мне в особенности, оставалось надеяться, что нам не придется, как Остапу Бендеру с Кисой Воробьяниновым, варварски потрошить ценный царственный стул или кресло. Вот такая шутка юмора уже была бы в духе Ушедшего.
Найти свободную комнату в столичной гостинице в канун государственного праздника нечего было и мечтать, будь ты хоть три раза принц Радильярский инкогнито и девица с лицом ее высочества Симелии Ламильянской. Потому пришлось довольствоваться двумя комнатушками 'Пригородной'. Эти-то с трудом, едва ли не со скандалом, выцарапали у хозяина харчевни, стоящей в получасе езды от столицы. Трех комнат, бия себя пяткой в грудь, мужчина дать не смог. Не помогли ни глазки Фили, ни грозно хмурящиеся щитовики, ни увещевания Шерифа. Комнат просто не имелось в наличии. Дороги были забиты, страна бурлила. Нет, ожидалась тут не революция любого оттенка, а, как я уже сказала, ежегодный большой праздник. День Цветов отмечался в честь Первоматери по всем городам и весям Валисанты.
В этот день каждый житель страны старался превратить свой двор, дом и самого себя в цветник. Живые цветы в горшочках, вазонах, на клумбах, на коврах газонов, на плащах, шляпах и одежде дарили повсеместное ощущение буйного яркого праздника.
Сия флористическая феерия была нам на руку. Столица Валисанты, носящая одноименное название, тоже праздновала с размахом, купаясь в цветах. Шляпы и плащи, превращенные в передвижные клумбы, будто нарочно создавались для сокрытия любых лиц и прятали оные не хуже коричневых плащей паломников или специальных масок. А уж если присовокупить к этому манеру валисантцев и гостей праздника расписывать физиономии красками в цвет букетов на одежде, то узнать друг друга без труда не смогли бы и родственники. Этот бедламный антураж идеально подходил для поиска ключа. Оставался сущий пустяк — подобраться к трону так, чтобы не оказаться потом в тюрьме, и найти нужный артефакт. Пустячо-о-к-с...
Именно над тем, как добраться до царственного стула, произвести столярные работы и не угодить в лапы стражи, мы и ломали головы до вечера. Особых идей не было, поскольку катастрофически не хватало информации. Проникнуть во дворец под видом слуг или торговцев? Пробраться под покровом тьмы тайком? Подкупить стражу? Перспективы и обстоятельства были туманны. Раскрывать инкогнито и просить содействия — невозможно, в этом случает придется выдавать и Филю на руки заждавшейся невесте. Жалко парня!
В тяжких раздумьях спустились мы к ужину. Стоило занять место за столом, как к нам, о чем-то перетерев с замученным наплывом клиентов трактирщиком, нахально присел какой-то прыщавый юнец в довольно дорогой путевой одежде.
— Будьте, лирты! Прошу, выслушайте и помогите! Я готов выкупить ваши комнаты в трактире по цене вдесятеро большей, чем вы заплатили! — набросился на нас Прыщик с выгодным коммерческим предложением.
— Нет, — хмуро проронил Шериф.
— Вы не понимаете, лирт, я готов заплатить свою цену немедля, мою сестру снедает тоска, лишь надежда на то, что радость святого праздника Первоматери пробудит в ней радость жизни, привела меня сюда! — продолжил горячиться юнец, косясь на бледную девушку, жавшуюся уголке за столиком у окна.
— Вы ей лучше вместо веселья грамотную травницу организуйте или уж сразу о повитухах позаботьтесь, — вставила я свои пять копеек в беседу, пока щитовики не ринулись бить морду лица нахалу. — Тогда и с весельем проблем не будет.
— Ч-ч-чш-то-о-о? — взревел раненным ослом Прыщик.
— Я подробностей не знаю, с кем из ваших друзей она настолько хм, подружилась, чтоб сейчас печалиться, — пошевелила я пальцами, чувствуя себя в полной безопасности под прикрытием дабл Кей и жреца. Филька ойкнул испуганным зайчиком, когда до него дошел смысл моих слов. Прыщик покраснел, следом побледнел так, что россыпь алых гнойничков на лице стала еще более яркой. Он открывал и закрывал рот, на несколько мгновений утратив дар речи. Из горла после ослиного рева вырвалось лишь:
— Хр-р-р.
— Не ярись, лирт, прежде побеседуй с сестрой, — мягко посоветовал Шериф, опуская руку на плечо нахала. Рука с тонким запястьем придавила рвущегося в бой юнца чугунной тяжестью.
— Вот-вот, вы б этот вопрос поскорей решили, пока сестричка сама скинуть ребеночка не решилась да не померла по глупости, — завершила я раздачу добрых советов и ткнула двузубой вилкой в рубленую котлету, ставя точку в беседе. Или, все-таки восклицательный знак?
Дабл Кей переглянулись, слаженно встали, зафиксировав с двух сторон Прыщика, и вежливо отнесли за столик к сестре, где Кирт начал беседу жизнерадостным:
— Будь! Ты, лирта, не бойся, брат про ребеночка знает, поможет!
Лирта открыла рот и выронила кружку, которую держала в пальчиках, пытаясь отыскать в глубинах напитка ответ на извечный и, наверное, межмировой вопрос: 'Что делать?' Издав облегченный всхлип, девушка кинулась брату на шею. Тот пошатнулся под весом вестей и родственницы, но устоял на ногах, даже не продолжил скандала.
— Судя по всему, больше на наши комнаты никто не претендует, — умиротворенно констатировала я, чуть помолчала, присматриваясь, и добавила: — И девица целее будет.
Черные пятна на той исчезли. Других резких-дерзких клиентов, претендующих на наши комнаты и готовых переплатить вдесятеро за исполнение мечты, до самого праздника более не объявлялось.
А мы интенсивно готовились! Для начала решили попытаться провести разведку боем на местности. Пробраться ко дворцу, а может и во дворец под маскировочным прикрытием праздника.
Порылись в безразмерном гардеробе Фиилора. Там, в актерской его части, отыскались не только цветные ленты, а и искусственные цветы, упакованные так хитро, чтобы поделки распушались, стоило их несколько раз встряхнуть. Еще нашлась коробочка с гримом.
Праздник наша компания встречала во всеоружии при боевом макияже. Неожиданно таланты к нательной живописи обнаружились у Керта. Заложил его Кирт, пришлось братцу-рисовальщику поставить творческий дар на службу коллективу. Никто иной приложить руку к коробке с гримом и сотворить не мечту Хичкока, а эффектную маскарадную раскраску, оказался не способен.
Таким образом в день 'Х' Филя стал маргариткой, я белой розой, Керт васильком, Кирт колокольчиком, а Шериф, понятное дело, гвоздикой. У случайного разносчика еще цветных лент прикупили вдобавок к имеющимся у принца. Ловкие пальчики Кимеи, вооруженные иголочкой, накрутили на шляпах и плащах такого, что нас, не раздев и не отмыв, теперь не узнала бы и родная мама.
В День Цветов мы получили холодный завтрак, потому что из трактира в столицу уже успели сбежать почти все слуги. Настолько не терпелось народу начать бух..., эх, пусть будет праздновать.
Карету и лошадей волочь в город, где и яблоку вскоре негде будет упасть, никакого смысла не было. Выход нашелся быстро! Мы нахально воспользовались щедрым предложением хозяина 'Пригородной'. Толстячок чувствовал легкий призрак вины за приставучего Прыщика, домогавшегося наших комнат и возжелал реабилитироваться методом извоза. А может, побаивался, как бы щитовики ему темную не устроили?.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |