Зверь лютый. Книга 24. Гоньба

Земли с тех пор стали называться Ингермаландией (земля Ингегерды). Это одна из трёх известных мне версий происхождения этого названия.

Для освоения "жёнкиного приданого", Ярослав пошёл по этой, только что шведской, но вот со вчера — уже русской, Ингремаландии, где и основал, на старом эстонском городище, славный город Юрьев, названный по его, Ярослава, крёстному имени.

Позже городок прозывался Дерптом и Тарту. Там шастали крестоносцы и крестители, шведы и немцы. Но — Юрьев. Город Ярослава Мудрого, владение Новгородское. Как "пригород" должен платить дань Новгороду. Тут прорезались Московские князья — Иваны Грозные, Третий и Четвёртый. Власть в Новгороде переменилась, и Иван IV спрашивает:

— А где дань Юрьевская? Сачкуют-уклоняются? А ну-тка, пусть заплатят. Кто там в начальниках? Ливонский орден? Слышь, Орден. Отдавай-ка дань. За три ста лет.

Мда... Даже татаро-монголы не взыскивали дани более, чем "за двенадцать лет". Но наши подошли к вопросу творчески.

"Юрьевская дань" — повод для начала Ливонской войны. Которую Русь проиграла. Переоценив свои силы и недооценив готовности противников отдаться хоть кому, лишь бы не русским. Сперва Орден отдался Литве, потом Литва легла под Польшу. Нам, в отместку за ошибку государя, вторая, после Батыя, национальная гипер-катастрофа — "Смутное время". Не последняя.

По просьбе Ингегерды Рёгнвальд Ульвссон был назначен посадником Ладоги.

Ингегерда стала Святой Ириной, её норвежский жених — Святым Олафом, её муж Ярослав Хромой — Святым Ярославом Мудрым.

Кто с кем спал и в каком порядке — спорят долго: "святое семейство по-шведски" оставило большой след в истории Европы. А один из активных участников того сватовства — Рёгнвальд правил в Ладоге лет семь, после чего — помер, ему унаследовал сын, которого новгородцам пришлось вышибать силой...

Потомство этого "шведского брачного посла" — "абсорбировалось" и стало несколькими знатнейшими родами Новгорода, в частности — Мирославичами и Михалковичами. Так что Мстислав Великий сменил русско-датскую жену на русско-шведскую.

Ярослава Мудрого современники называли "тестем всей Европы", его правнук Мстислав Великий — имел ещё больше оснований для такого определения. Пять из восьми его дочерей вышли замуж в правящие дома Европы. Три были королевами, причём одна — дважды в разных странах. Четвёртая стала императрицей. Трое из шести сыновей Мстислава были женаты на европейских принцессах самого знатного происхождения.

Две Мстиславны вышли замуж за скандинавских правителей. Это связано, отчасти, с их прабабушкой, Гитой Уэссекской. Самого Мстислава на Западе называли Гаральдом — по его дедушке, Гарольду II Годвинсону (который — под Гастингсом...).

Короли Норвегии и Дании сохраняли претензии на английскую корону. Её ещё до Вильгельма Завоевателя, в 1013 году, завоевал король Дании и Норвегии Свен I Вилобородый (960-е-1014). Его сын Кнут Великий — король Англии в 1017-1035 г. "Самый эффективный король в англо-саксонской истории".

Супруга — потомок последнего англосаксонского короля — укрепляла позиции скандинавских монархов в английском вопросе.

Эту тему мы использовали позднее, работая с одним из внуков Мстислава. Очень толковый мужчина с хорошим чувством юмора, не смотря на тяжёлое детство и папу — католического святого. Один из самых эффективных правителей эпохи, король Дании, рождён и крещён на Руси.

К мачехе у старших детей Мстислава Великого отношение было... сложное.

После вокняжения Мстислава в Киеве Любава Дмитриевна стала Великой Княгиней. Как она киевскую аристократическую шпанку строила...! А как отыгралась на полоцких! За всё хорошее, начиная с ограбления Чародеем Новгородской Софии...

Овдовев, она осталась жить в Киеве. Тихо-мирно, во вдовьем платке... Но хватку — не потеряла. Во всяком случае, Изя Блескучий (ей — пасынок) просил её переговорить с зятем. Чтобы тот, будучи Великим Князем, отдал Новгород другому её пасынку.

Князь — князю так... родственник. А вот отказать такой тёще... самоубийц нет.

Прикиньте — какой мощности была эта вдовица, если зять и не пикнул. Даже против собственных династических интересов. Хотя остальных рюриковичей ловко стравливал. А по временам — нехорошо прикалывался.

Потом случились всякие пертурбации. Старший из Ольговичей (её зять) — помер, войско изменило, братца зятева Игоря Ольговича — толпа киевлян насмерть забила. И притащила, мёртвого и голого, к ней на двор. Как кошка приносит задавленную мышку к хозяйскому порогу — похвастать своим успехом.

Изя пару-тройку раз — победил, пару-тройку — чудом спасся, Вячко из Турова то приглашали, то вышибали... Жизнь в столице бьёт ключом. Как минимум — ножиком. И Любава Дмитриевна во всём этом.

Уже через десятилетия, её племянник Мстислав Изяславич (Жиздор), став Великим князем Киевским, будет писать бедной сирой вдовице, монашке Вышгородского монастыря, своей тётушке:

"Или ты уйдёшь с Вышгорода, или я уйду с Киева".

Истерика Великого Князя выглядит... забавно. Любава Дмитриевна с Вышгорода не ушла. Плевала смиренная инокиня на вопли Великого Князя. А Жиздору с Киева — пришлось бежать.

Однажды в Киеве вокняжился Юрий Долгорукий.

Лучшим подтверждением общественного веса этой женщины является то, что она немедленно сбежала. Из Киева в Венгрию. Там у неё дочка замужем за королём мадьярским сидит.

Тоже дама... в мамашку: гаркнет — троны валятся. Как Изя на Киев идёт — из Венгрии войско присоединяется — сестрица с Дуная братцу на Днепр подарочки подкидывает. А уж что она устроила в РИ бедным чехам...

Жена короля, дважды королевская тёща, мать двух королей. Был бы и третий сынок королём, да попался. После неудачного побега из "мест лишения свободы", организованного, кстати, матушкой, получил пожизненное, вышел по амнистии, собрал войско в две тысячи дворян и тут же отправился в Иерусалим — маман проведать. Она уже туда перебралась.

Как всякая нормальная русская аристократка шведского происхождения с мадьярским гражданством, она пожелала умереть на исторической родине. В смысле: на родине нашего, знаете ли, Иисуса Христа.

Я потом с ней имел дело, очень... решительная женщина.

Погостив у мадьяр годик, Любава Дмитриевна вернулась к своему любимому ребёночку — сыночку Владимиру. Во Владимир-Волынский.

Вот этот Владимир — не город, а — человек, и называется Мачечич.

Последыш — родился в год смерти отца. Маменькин сынок, жадюга и неудачник.

Вместе с братьями воевал против Долгорукого. Соучаствовал в преступлении противу Закона Русскаго — "лествицы". После ухитрился повоевать в союзе с галичанами против собственного племянника Жиздора. За что был бит и изгнан с Руси. Бросил семью в плену, убежал к сестрёнке в Венгрию, но ни король Венгрии, ни Великий Князь Киевский помогать не стали. Вернувшись на Русь, оказался без удела, воевал на стороне Изи Давайдовича.

У этого Изи по временам собирался просто букет неудачников благородного происхождения. Про Олега Черниговского, про Ивана Берладника — я уже...

Естественно, Мачечич снова был бит. За компанию. Бежал, скрывался. При неизвестных обстоятельствах завладел Слуцком. Типа — тиснул ненароком городок у родни из кармана. Уж на что Ростик никогда не затевал раздоров, но тут и он не выдержал: вышиб Мачечича из Слуцка. Но пожалел невдалого — отдал ему Треполье под Киевом.

Дальше летописи отмечают его трусость, клятвопреступления, жадность...

"Владимир Мстиславич (Мачечич — авт.) явился в Дорогобуж, дав обещание и семье покойного князя и боярам, что не сделает им ничего дурного. Но, войдя в город, отнял имения у бояр Владимира Андреевича (Добренького — авт.) и изгнал его вдову из города" — один из примеров.

Более клиническое.

Торжественно хоронят его родственника-князя, просят вороных коней под катафалк. А фиг вам! "Мертвому кони не надобны. А мне сгодятся".

Это ж не языческие времена! Коней уже не режут на могилах! Это ж только покататься! — Не дам!

Будут ещё разные измены, перебежки. Но конец ему (в РИ) светит выдающийся:

"Владимир умер, княжив менее трех месяцев, не дождавшись насильственного изгнания с великого стола".

Ждал-ждал... и не дождался. Не дожив до 40 лет, но в "шапке Мономаха".

Следует ли эту "удачу" относить к результатам деятельности "смоленских потьмушников"?

Дело в том, что именно пресловутая парочка смоленских княжичей: Давыд Попрыгунчик и Мстислав Храбрый и призывала, тайно от Боголюбского и волынских князей, Мачечича на стол Киевский.

После убийства Глеба Перепёлки в Киеве, братья-смоленцы "сидели в несознавке" — лили слёзы, били поклоны и отстаивали молебны. Наслаждаясь доставшейся властью. Пока Боголюбский не "вызнал подноготную". Под братьями резко "запахло жареным", и они сразу вспомнили про законность:

— А кто среди мономашичей по родству старший?

— Дык... этот... выкидыш. Мачечич.

— Ну и давай его сюда. Бармы великокняжеские таскать.

Боголюбский незамедлительно рявкнул в ответ на такое непотребство.

Что Мачечич сдаст своих союзников — было понятно сразу. Ситуация напряглась — смоленские произвели зачистку? Чтобы не получить "нож в спину" от собственноручно сделанного государя.

Вот этот персонаж будет нашим Великим Князем. По "Закону Русскому".

"Жизнь многих людей в России была бы невыносима, если бы не повсеместное неисполнение закона".

Повторяюсь? — А жо поделаешь? Правда же.

Закон на Руси не есть абсолют с автоматом. Многое зависит от репутации, личности, происхождения, численности войск, толщины кошелька... Но — должно быть "пристойно", "в рамках".

Мачечич — имеет право. Но не может. Талантов — нет, сил — не приобрёл, репутацию "доброго князя" — утратил. Это все понимают, отчего начинается типично русский конфликт: закон против смысла.

* * *

— Почему проехали на красный свет?

— Так не было же никого! Смысл-то стоять — какой?

* * *

Ещё один фактор, сильно влияющий на кандидатуру в общерусские государи — население столицы.

Понятно, что жителей Подола никто спрашивать не будет:

— Чего это? Там людишки подлые обретаются.

В Киеве — две сотни боярских семей. С их слугами и клиентами. Митрополичий двор и монастыри. Серьёзные купцы, свои и иноземные.

"Киевляне" — две сотни семей "олигархов" и примкнувшие к ним — всегда против сильного князя.

Единственное исключение — призывание Мономаха. Единственная причина — "подлый" народ.

Как бы не пытался монах-летописец обосновать народное возмущение происками "жидов-нехристей которые Христа продали и ныне с православных три шкуры дерут", но "еврейский" погром в Киеве мгновенно перешёл в погром "боярский". Народ вполне понимал, откуда "ноги растут". И куда "денюжки текут". Вбивая их, людей русских, в нищету, в холопы.

"В кредитовании не трудно дать денег, трудно их вернуть".

Боярские "славные витязи" являлись "коллекторами", вымогателями, взыскивающими "плохие кредиты".

Били бы киевляне иноземцев-иноверцев — нужды звать Переяславльского князя не было. Тем более, Мономаху великокняжеский стол — не "по лествице". С очевидным следствием — новой династической усобицей. С новой войной, в которой вятшим придётся принимать участие. Но когда свои же "сограждане" пришли с Подола на Гору, когда твоё родовое гнездо боярское полыхает весело, когда майно, поколениями копленное, дымом уходит... И ведь от своих-то, от "людей меньших" — не оборониться, не спрятаться.

Киевская господа довольно спокойно воспринимала приход чужаков: волынцев или суздальцев, смоленцев или черниговцев. Но свой народ... смерть неминучая.

Тут-то и потребовались и дружина Переяславльская, и умище Мономахово.

Полвека прошло, киевская господа память о тех делах утратила. Они и "сами с усами". Так и будут жить. Пока не придёт Батый. И не оторвёт "усы". Вместе с головами.

Не нужен им сильный князь. Господа — против. Против любого. Против Долгорукого, против Ростика, против Боголюбского... Против него — особенно. Потому что он ещё и "правдоруб". Ищет "правду" и рубит виновных. Куда более последователен в этом занятии, чем Долгорукий, куда менее дипломатичен, чем Ростик.

Придёт. Найдёт. Казнит.

Святорусский вариант "veni, vidi, vici".

Поднимет все дела, все измены и крамолы, которые творились в Киеве последние десятилетия. Взыщет, не взирая на лица и выгоды. Бешеный.

Другой оттенок — "Мономахова тренога".

Мономах утверждал свои решения тройственным согласием: горожан, дружины и "чёрных клобуков".

Между "чёрными клобуками" на Роси — торками, берендеями, печенегами, и "белыми клобуками" — степными половцами — кровная вражда. Столетие войн. У Долгорукого — первая жена половчанка, Аеповна. Его старшие сыновья — полуполовцы. Множество "настоящих" половцев служит им. Не по найму, хотя им, конечно, платят. А — "по праву родства". Активно участвуют в походах против других русских князей.

Пустить Юрьевичей в Киев — приставить "чёрным клобукам" на Роси нож в спину.

Видимо, после вокняжения Боголюбского в Киеве и случится (в РИ) исход берендеев с Роси на Волынь, отмеченный там рядом топонимов типа "Берендеево болото".

Киев против Юрия и Юрьевичей — всегда. Рось — аналогично. От "Мономаховой треноги" остаётся одна "ножка" — княжеская дружина. Уже не "табуретка", а "жёрдочка". Чем это заканчивается — показала ночная резня в Раю. Когда, после убийства Долгорукого, киевляне вырезали суздальских вместе с их семьями.

Управлять Киевом "по-княжески", "от дружины" — как самому на кол лезть.

Боголюбский это понимает. Поэтому очень не хочет идти туда. В "кубло гадючее". Где и нож под ребро сунут, и чашу с ядом поднесут. Где будет масса льстивых, приторных, липких... людей. Которые поднабрались хитростей и подлостей у византийцев, у "гречников", которых он так не любит. Которые в этих обманах, интригах, недомолвках — живут и процветают. А он, который умнее, храбрее их всех — запутается в словесах лживых, как в тенетах паучиных.

С ним — Покров Богородицы! С ним — правда и праведность! Но ведь обойдут же! Обманут, отведут глаза, зальют уши...

* * *

— Не хочу! Не пойду! Пусть этот... Мачечич правит! Пресвятая Богородица! Ведь кубло же! Ведь всякая гниль, всякая гадость туда со всей Руси бежит! Дятел хоть как-то их укорачивал. У меня столько терпения нет! Не могу! Смотреть в их гляделки бесстыжие, речи их льстивые слушать... А они людей наших, семьи их — в Раю в куски рвали хохоча...!

— Что не хочешь — хорошо. Но — надо. Сходишь — вернёшься. Сюда. "Не место красит человека, а человек место". Слышал? — Мудрость народная. Стол великокняжеский там, где Великий Князь. А не где дерева повапленные.

Андрей ошарашено уставился на меня.

"Так не бывает!". Великий Князь — всегда Киевский! Спокон веку! Опять Ванька-лысый про небывальщину с невидальщиной толкует! Но... если подумать... и, главное, решиться...

Тем более — прецеденты были. Ярослав Хромец был Великим Князем. Но десять лет сидел в Новгороде. Пока братец в Чернигове не помер.