— Забирай! — заявила она, весело скаля зубы. — Всего два раза пользовалась.
Подозрительно глянув на неё из-под нахмуренных бровей, храбрый воин извлёк из корзины ком тряпок.
Усмехнувшись ещё шире, Ника выразительно похлопала себя по платью чуть ниже живота. Притаившаяся за спиной хозяйки Риата натужно хихикнула.
Переводя взгляд с их нагло ухмылявшихся физиономий на свою руку, мародёр с отвращением отшвырнул клочки материи, разразившись длинной, злобной и абсолютно непонятной триадой. Рыча и скаля белые, совершенно вампирские зубы, рекламой лакалюта сверкавшие на заросшем чёрным волосом лице, мужчина ринулся прочь из фургона, на ходу вытирая ладонь о засаленные кожаные штаны.
Опасаясь оказаться сбитой с ног, девушка торопливо спустилась на землю и на всякий случай отошла в сторону.
— Эй! — резанул по ушам требовательный крик десятника. — Ты кто такая?
— Меня зовут Ника Юлиса Террина, — обернувшись, представилась путешественница, заметив, что воин, осматривавший фургон артистов, тоже прибарахлился, лишив урбу кувшина с остатками оливкового масла и каких-то тряпок.
— Откуда? — не дослушав ответа, требовательно поинтересовался командир стражей границы.
— Еду из Канакерна к родственникам в Радл, — выдала Ника легенду.
— Слышал я про каких-то Юлисов, — проворчал собеседник, и его акцент обозначился ещё сильнее. — Очень богатые люди. Ты им кто?
Девушка уже собралась назвать имена приёмного папаши и дедушки с его сенаторским достоинством, но в последний момент передумала. Очень ей не понравился насмешливо-презрительный взгляд старого воина. Будь перед ней радланин или любой другой цивилизованный человек, да хоть купец или даже легионер, она бы не колебалась. Но этот старый наёмник вряд ли испытывал большое почтение к имперской аристократии. Пришлось импровизировать на ходу.
— Мой отец был двоюродным братом Лацию Юлису Агилису из младших лотийских Юлисов.
В своё время Наставник заставлял её наизусть вызубрить свою родословную, так что запутаться в родственниках путешественница не опасалась.
— Почему едешь одна? — нахмурился воин.
— Я с ними, — возразила собеседница, указав на сбившихся в кучу артистов.
— Пхе! — зло и высокомерно фыркнул десятник, грозно встопорщив колючие седые усы. — Да разве порядочная девушка поедет с этими проходимцами! Ты шлюха и самозванка!
Ника вздрогнула, словно от удара в живот. Давненько её здесь так не обзывали. Она вновь почувствовала, как внутри всё сжалось, словно перед смертельно опасной схваткой. Всплеск нетерпеливого бешенства, едва не погубивший её в фургоне, уже прошёл. Разум работал на удивление чётко.
Но смолчать сейчас, значит, навсегда опустить себя и потерять уважение артистов, а самое главное — старый козёл тогда точно решит, что перед ним именно та, о ком он говорит, ибо ни одна аристократка подобные обвинений без ответа не оставит.
Вот только, судя по мрачно-звериной роже кавалериста, он не даст ей долго разглагольствовать и просто прибьёт за первые же обидные слова, не взирая ни на пол, ни на возраст, ни на происхождение. Здесь и сейчас на этой пустынной дороге он царь, бог и инспектор ДПС в одном лице.
— Кто тебе дал право..., — каждое слово приходилось буквально выталкивать из глотки, прибегая к помощи мышц живота, от чего речь звучала как-то особенно веско и значительно.
Глаза всадника вспыхнули зловещим хищным блеском, заросшая седым волосом верхняя губа приподнялась, обнажая зловещую щербатую ухмылку.
— Господин десятник! — внезапно вскричал Гу Менсин, бросаясь вперёд, словно закрывая собой девушку. — Госпожа Юлиса выехала из Канакерна со своим дядей Мерком Картеном. Только он заболел...
— А ты откуда знаешь, мошенник?! — кавалерист рявкнул так, что выступивший у путешественницы между лопаток пот собрался в капли, они заскользили по спине противно холодя кожу.
— Мы встретились с ними на постоялом дворе в Меведе, — стал торопливо объяснять толстяк.
— Это правда? — взгляд, который старый воин вперил в Нику, казалось, прожигал насквозь.
Вот только на неё подобные вещи уже давно не производили никакого впечатления.
— Господин Мерк Картен — двоюродный брат моей матери, — стараясь говорить, как можно спокойнее, сказала девушка. — Мы собрались к родственникам в Радл. К сожалению, он плохо себя почувствовал ещё в Канакерне, из-за чего мы не успели перейти через Рифейские горы, и пришлось пробираться южным путём. Я надеялась, что дядя поправился, но в Меведе болезнь вернулась, и он слёг.
— Мы как раз давали там представления, — вступил в разговор старший урбы. — И тоже жили на постоялом дворе Муция Сорела.
Десятник опять пристально посмотрел на путешественницу.
— Да, — не задумываясь подтвердила та. — Там дядя и умер, а мне пришлось ехать с урбой.
— Мошенники! — набатным колоколом загремел голос старого воина. — Обмануть меня решили?! Какой же приличный человек доверит свою родственницу первым подвернувшимся проходимцам?!
— Мой дядя прекрасно знал господина Гу Менсина и его актёров! — бесстрашно выкрикнула Ника. — Они всё лето устраивали представления в Канакерне! А других попутчиков, готовых ехать в Радл, дядя найти не успел, болезнь скрутила его слишком быстро. Он смог только добыть для меня несколько рекомендательных писем у своего знакомого.
— К кому? — как и следовало ожидать, тут же поинтересовался десятник.
— К Герату Влатусу купцу из Цилкага, к хозяину постоялого двора Кеду Дирку, к Минтару Рутлину Калвиту — командиру конной сотни Третьего Победоносного Пограничного легиона, — быстро отбарабанила девушка, благоразумно умолчав о командире конной стражи Гедора.
Заметив промелькнувшую по лицу собеседника тень недоверия, добавила:
— Ваш человек их видел, когда копался в моих вещах. Если хотите, я прикажу рабыне их принести.
Предлагая, она очень надеялась, что у Риаты хватит ума догадаться, какие письма можно показывать этому командиру бравых мародёров, а какие нет.
— Не нужно, — досадливо поморщился десятник, вновь уставившись на старшего урбы.
— Господин Картен обещал, что родственники госпожи Юлисы щедро заплатят, — торопливо проговорил тот. — Если мы поможем ей добраться до Радла.
— К кому ты туда едешь? — уже немного другим тоном поинтересовался старый козёл.
— К Итуру Септису Дауму регистору Трениума, — ответила путешественница, чувствуя, как ком в животе понемногу рассасывается. — У меня к нему письмо. Если желаете...
Собеседник раздражённо скривился, и девушка решила, что старый вояка, видимо, не шибко силён в грамоте.
Следующий вопрос подтвердил её предположение.
— Чем ты ещё сможешь подтвердить своё имя?
— Фамильным перстнем отца, — отчеканила Ника, понимая, что во-вот может остаться без него.
— Покажи! — решительно потребовал десятник.
Со вздохом сняв с шеи шнурок, девушка шагнула к смирно стоявшему коню и вложила кольцо в широкую, коричневую ладонь воина.
"Прощай, реликвия рода Юлисов, — хмыкнула она про себя, наблюдая, как пограничный страж пристально разглядывает вырезанный на золоте герб. — Тебя я больше не увижу".
На какой-то миг ей показалось, будто десятник сейчас опустит печатку в седельную сумку или просто сунет за пазуху. Но вместо этого воинский начальник легонько бросил перстень в сторону собеседницы, а когда та ловко поймала, одобрительно хмыкнул.
— Пусть боги хранят вас в дальней дороге госпожа Юлиса.
— Да не оставят они и вас своими милостями, господин десятник, — чуть поклонилась путешественница, с отвращением ощущая, как предательски дрожат колени.
Глядя вслед удалявшимся воинам затуманенными от выступивших слёз глазами, девушка в бессилии привалилась к колесу телеги.
— Ой, госпожа! — встрепенулась Риата, пытаясь её поддержать. — Страх-то какой! Я чуть не описалась!
Ника едва не ответила "я тоже", но вовремя прикусила язык. Отстранив рабыню, она шагнула к старому артисту и отвесила низкий поклон.
— Благодарю вас, господин Гу Менсин. Вы спасли мне жизнь.
— Но вы же помогли выручить наших мальчиков, — устало усмехнулся старший урбы. — А мы, служители Нолипа, добро не забываем.
— Я тоже! — тряхнула головой девушка. — Вы только что уменьшили сумму своего долга наполовину!
Артисты, с гомоном забиравшиеся в фургон, притихли.
— От всей суммы? — решил на всякий случай уточнить старый актёр.
— От того, что осталось! — разъяснила путешественница. — И никакой доли сверху!
— Да благословят вас боги, госпожа Юлиса! — довольно рассмеялся Гу Менсин. — Так мы скоро со всем долгом рассчитаемся.
Глава IV
Кажется, что-то пошло не так
Ведь надо ж так случиться -
Все беды вместе собрались!
Лопе Де Вега.
Дурочка
Квиноум, первый имперский город, вернее городок, а если совсем точно городишко, не произвёл на путешественницу положительного впечатления. Невысокий, потемневший от времени частокол с приземистыми, квадратными башнями окружал скопище разнокалиберных домиков. Деревянный храм и крошечная площадь форума, где копавшихся в пыли кур оказалось больше, чем людей. Откровенно скучавшие в лавках продавцы и сонная тишина кривых грязноватых улочек, нарушаемая редкими ударами молота, долетавших из городской кузницы.
Жизнь более-менее теплилась возле большого постоялого двора, который пристроился к высокой, деревянной вышке, заметно покосившейся в сторону. Присмотревшись, Ника заметила наверху огороженную перилами площадку, где лениво прохаживался воин и стоял большой трёхногий светильник в виде бронзового щита с кучей углей, из чего девушка сделала вывод, что это какая-то караульная служба, и тревожная сигнализация здесь всё же налажена.
Вслед за артистами остановила фургон и Риата. Из распахнутых ворот неторопливо выходили привязанные друг за другом мулы, нагруженные большими перевязанными верёвками тюками. Глянув на клонившееся к закату солнце, путешественница хмыкнула, гадая, кому это понадобилось покидать городок в столь позднее время?
Два десятка вьючных животных сопровождали пятеро вооружённых всадников самого разбойничьего вида. Когда последний из них проезжал мимо, мазнув рассеянным взглядом по закутанной в накидку девушке, впереди раздался громкий голос Гу Менсина. Старший урбы уже договаривался с владельцем заведения о ночлеге. Поскольку денег у артистов по-прежнему не хватало, толстяк лишь испрашивал разрешения поставить повозку на территории постоялого двора.
Когда Ника подошла к ним, хозяин убирал в кошель медяки, а старший урбы указывал Аннию Мару, куда ставить фургон.
Затянув завязки и убедившись, что денежки уже никуда не денутся, солидный мужчина средних лет в светло-коричневой тунике из грубого шерстяного сукна поднял глаза на девушку.
В томительном ожидании прошла примерно минута. Первой не выдержала гостья:
— Найдётся у вас приличная комната, господин?
— Комната есть, госпожа, — усмехнулся хозяин постоялого двора. — А насколько она приличная — не знаю.
Предупреждение оказалось совсем не лишним. Пройдя по крытой галерее вдоль одноэтажного строения с низкими дверьми и маленькими зарешеченными окнами, мужчина привёл потенциальную постоялицу в крошечную каморку с узкой кроватью, земляным полом и одинокой трёхногой табуреткой. Встревоженные брызнувшим сквозь раскрытую дверь солнечным светом, по стенам, срубленным из толстых потемневших брёвен, шустро забегали крупные чёрные тараканы.
При одном взгляде на это убожество путешественнице сделалось грустно.
— Остальные комнаты заняты, — со вздохом развёл руками хозяин в ответ на её жалобно— вопросительный взгляд. — Но завтра один из гостей уезжает.
— Сегодня я переночую в фургоне, — буркнула Ника, отворачиваясь.
Ванна оказалась под стать номерам: даже в вёдрах вода не только грязная, но ещё и вонючая до безобразия. Поэтому девушка во второй раз за всё время путешествия не стала мыться на постоялом дворе. Лишь местная кухня немного порадовала пирогами с тыквой и мёдом.
А на следующий день выяснилось, что перебираться в освободившуюся комнату нет никакого смысла. Урба собиралась дать здесь всего одно представление. То ли городские власти относились к заезжим артистам с предубеждением, то ли не понравилась местная публика. Но денег в счёт платежей Нике на этот раз не принесли. Впрочем, данное обстоятельство её нисколько не расстроило. Наоборот, она предпочла бы дать урбе рассрочку ещё на какое-то время, лишь бы не задерживаться на этом постоялом дворе, переполненном людьми, скотиной, насекомыми и вонью.
Пойманная на запястье блоха едва не ввергла девушку в панику. Весьма близко познакомившись с подобными паразитами в вигвамах аратачей, а потом на корабле, путешественница не горела желанием заполучить в собственность этих милых букашек.
Она лично осмотрела голову Риаты на предмет поиска насекомых, а потом потребовала от рабыни проделать данную процедуру с ней.
К счастью, неловкая блоха оказалась либо одиноким отшельником, либо разведчицей, не успевшей сообщить своим о новых порциях ходячего корма.
Разговорившись с невольницей, хозяйка с удивлением узнала, что блохи и даже вши встречаются у довольно состоятельных людей, и вовсе не считаются чем-то позорным или из ряда вон выходящим. Наоборот, кое-кто считает наличие у человека небольшого числа насекомых признаком здоровья.
— Я слышала, госпожа, — осторожно проговорила Риата. — Будто какой-то древний либрийский мудрец писал, что у больных людей букашки не живут. У них кровь плохая.
— Дурак он, а не мудрец! — возмущённо фыркнула хозяйка, отвлекаясь от наблюдения за местным рабом, безуспешно пытавшимся поймать вёрткую курицу. — Помнишь того старика нищего, который напал на нас возле Иокдама? Не очень-то он походил на здорового. А от вшей у него аж борода шевелилась.
Ника отвела взгляд от распахнутой двери фургона и посмотрелась в зеркальце, укреплённое на одной из корзин.
— Блохи, вши с клопами и даже комары могут переносить болезнь от одного человека к другому.
— Это как, госпожа? — удивилась невольница, на миг перестав возиться с её причёской. — Разве не боги насылают на нас болезни?
Девушка едва не рассмеялась, но вовремя прикусила язык, вспомнив, с каким пиететом относятся в этом мире к небожителям, хмыкнув, проговорила:
— Власть богов безмерна, но кое-что зависит и от человека. Если объешься гнилыми сливами, то живот заболит у тебя по воле богов или от собственной глупости? Если спрыгнешь с высокой скалы на острые камни, кто будет виноват в твоей смерти?
— Исми, богиня безумия, может заставить человека совершить самый безрассудный поступок, — ловко вывернулась из её логической ловушки Риата.
— Только, если он сам идиот! — буркнула хозяйка, жестом приказывая рабыне замолчать.
Погружаться в малопонятные ей самой рассуждения местных философов о свободе воли и предопределённости судьбы путешественнице не хотелось.
Однако этот разговор, видимо, сильно заинтересовал невольницу, затронув какую-то струнку в душе, потому что вечером, помогая хозяйке умываться, она неожиданно проговорила:
