Звёздная пыль... На сапогах!

И подходит, как у нас принято — в обстановке строгой секретности, время испытания нашей надежды. Объект 'Луч' наконец-то вышел из пеленок теории.

Грязная-грязная степь. Не просто слякотью, а невидимой, неосязаемой — но такой опасной грязью. Сколько лет пройдет, пока затянутся раны. Неразумные человечки много раз вызывали тут демона звездного пламени.

А мы еще собираемся чуть нагадить. Действительно — всего чуток...

' — Готовность. Две минуты.' Толпился народ вокруг пультов, парой коротких слов разогнал здешний командир всех по местам.А там горят светодиодные панели, телеэкраны. Переключают кнопки на пультах инженеры — привычная обстановка. Так же привычно глядятся выведенные на центральный экран циферки. И слова в шлемофонах — заботливо розданных всем гостям.

' — Десять секунд, есть протяжка...' — звучат команды почти так, как мы готовим к старту ракеты.

Уткнувшиеся в пульты операторы, одетые в странные костюмы и наушники — продолжали проверку. Хм, скафандры радиохимической защиты на нас тоже натянули.

Но, всплыло из глуби памяти воспоминание — как похоже на фильму, пуск главного калибра фантастической 'Звезды'...

' — Есть продувка, есть подача рабочего тела' — радостный голос возвестил что-то, непонятное нам. Просто для привычных химических двигателей эти слова означают совсем другое, тут операции продолжались. Напряглись все высокие гости, одетые в скафандры. А волнение местной команды было просто непередаваемое! Как я их понимаю...

Безликая фигура в гермошлеме управляла стихией, легкими щелчками тумблеров.

' — Реактор норма, активация... Есть!' — постепенно стали отворачиваться от активной зоны регулирующие, наполовину бериллиевые стержни. И началось.

' — Поток нольтри, повышается.'

' — Подача предварительная... Есть!' — там, за толстым свинцовым стеклом, выплеснулся в небо толстый факел выхлопа. Серое зимнее казахстанское небо, серые низкие облака — озарились заревом. Скакнули вверх ровные, красные огоньки светодиодных столбиков.

' — Поток нольшесть, норма. Подача полная...' — алый выхлоп раскаленного водорода достал до облаков, тающих на глазах.

Главнокомандующий этим чудом принял немного театральную позу, громко вопросил:

' — Импульс?'

' — Восемь дробь три...' — сурово ответил товарищ ???.

Валентин Петрович очень любит красивые моменты, гордо смотря на экраны — заявил...

' — Пуск!'

Но спокойно инженеры нажимали кнопки, шли рапорты.

' — Поток нольсемь, поле включено.' — отмороженные жидким водородом заработали сверхпроводящие катушки.

' — Есть пуск!' — выстрелились в сферу рабочей зоны маленькие кусочки металла.

И попали под невидимый, яростный поток нейтронов. Закрутились, испарившись — и превратившись в бублик ослепительной плазмы. Мощнейшее электромагнитное поле не давало коснутся стенок, держало... А раскаленный уже, после прохождения реактора водород попадал в маленький филиал ада.

' — Есть активация, поток девяносто!' — остаток слов, команд и подтверждений просто не услышали. Рвущийся в небо факел пронзила фиолетовая струя, рев оглушил...

Это еще не двигатель, даже не тестовый прототип. Просто демонстрационный макет, 'Луч-ДМ'. Но игла выхлопа, со страшной скоростью и грохотом дотянувшаяся до стратосферы впечатляла. Много лет пройдет, пока эту технологию доведут до применения, но потрясенные товарищи смотрели в небо — где рождался рукотворный антициклон. И родное солнышко осветило полигон, заблистало на тающей снежной каше, радуге испарений.

' — Импульс?' — Стоящий в гордой позе Глушко, как мне кажется, старался подражать героям античности. Прометей, однако...

Странное у меня отношение к этому человеку. Отличный конструктор, но очень плохой товарищ. Не признает никого, оспаривающего и подвергающего сомнению его 'власть'. Тяжело то как, работать с такими 'гениями'. Все равно им — строить дворцы или разрушать. //Строить Энергию или разрушать Н-1/

Циферки на экранах перестали меняться, ослепительная струя за окном стабилизировалась. К шуму уже привыкли

' — Скорость истечения тридцать один... Тридцать два!'

— Ааааа!!! — вопль шел из глубины души. Толстые в неуклюжих защитных костюмах — обнимались. Пусть первые опыты, пусть. Но то, что мы видим — чудо!

' — Потеря активного тела пятнадцать процентов' — спокойно сказал оператор.

Чччерт! Грязное все-таки чудо-чудовище... С каждой секундой неизмеримо маленькие атомы активной зоны вырываются из плена магнитных полей, уносятся вместе с потоком плазмы. Уф, как грязно... Хорошо не плутоний в активной зоне, тот и так смертельно ядовит. Эх, работать и работать еще — не бывает чудесных двигателей.

' — Реакция в норме, эксперимент номер 45 прекращаем... Поле стоп!' — резко заглох луч, выплеснулись с последним потоком разъяренные частицы сверхтяжелого металла. Теперь, без возбуждающего нейтронного потока они моментально остынут. И упадут тут, посреди изгаженной людьми степи.

' Есть глушение реактора, поток тридцатьпять, уменьшается. Продувка. Температура реактора норма, продувка завершена...' — Все, эксперимент закончен. Мы все еще оставались в бункере, за толстым стеклом светило в искусственную прореху в облаках ласковое солнышко...

' — Ну, Серега — держи!' — товарищ Глушко, как всем показалось, был в полном восторге. Как в молодости, и наш шеф тоже...

'... Валька, ты... Ты смог! Это же... Ключ!!!' Впервые вижу, как пытаются поцеловаться, стукаясь шлемами, люди в скафандрах.

// Хз куда встанет, но 1977 год точно/

' — Готов приступить к выполнению задания!' — Довольное лицо пилота, откинутое зеркальное забрало гермошлема отражало белую, иссушенную степь. Нашу дружную толпу, маршала, сказавшего напутственные слова...

' — Удачи, товарищ...' — просто обнял молодого собрата пожилой, седой уже человек.

' — Начинаем, пошел!' — уже совсем не по торжественному, просто работали ребята. По длинной лестнице новоиспеченный выпускник взбирался сам, лишь на верхней площадке двое ребят-сослуживцев, хлопнув по традиции по заднице, помогли — крепкими руками, поддержав, забраться на место. Задвинули блистер, защелкнули крепления, проверили все — и выдернули последние красные флажочки. Простой совсем способ контроля, но какой действенный. Долго удивлялись гости из-за-океана, потом сами стали использовать.

Второй заправщик — толстый, серебристый, покрытый инеем, медленно отъезжал от белой стрелы. Ледяная кислородная дымка струилась из цистерны и дренажных клапанов носителя. Ну а первый автозаправщик давно уехал, мечта алкоголика — простейшая химическая формула. Регулярно закрашиваемые слова постоянно обновляли курсанты — 'ОН', просто Це2АжпятьразОН. Ну да, этиловый спирт. Как учили в школе 'метил и этил пропили бутил'. Старое совсем топливо, малоэффективное.

Первая в мире баллистическая ракета, способная нести ядреный заряд — долго державшая под прицелом базы НАТО в Европе, полетевшая еще в год смерти Вождя... Уже десятилетия применяется для самых мирных целей. Метеорология, биология, астрофизика — да много применений можно подобрать для дешевой, наштампованной когда-то в большом количестве болванки. Ну а самое практичное применение предложил когда-то товарищ Микоян. До готовности 'Птицы счастья' еще далеко, отдельные детали испытывают. И, в том числе — макеты. Действующие, со всей аппаратурой, средствами управления. А набранных в группу космонавтов-пилотов надо проверять. Вот так крохотный прототип залетал регулярно.

Жаркое небо первого полигона, однако. Капустин Яр, первый наш космодром — тут еще с сороковых годов испытывали, тщательно обработав напильником, порождения сумрачного германского гения. Да, давно это было — война, Большая Война. Бесноватый фюрер, чуя своей проклятой шкурой поражение выделил таки финансы. И, мечты энтузиастов-ракетчиков сбылись — как всегда бывает с мечтами, не так. Баллистические ФАУ-2, они же А-4 падали на Лондон. И на другие английские, французские города — неся тонны взрывчатой смерти. На подземных заводах трудились рабы, умирая и выдавая на поверхность продукцию... Бред это был, конкретный. Стоимость одной 'вундервафли' была сравнима с ценой хорошего серийного истребителя. Ценность была скорее психологическая — нет защиты от падающей с космической скоростью смерти! Хорошо, что наци не додумались до другой, концентрированной, атомной мегасмерти...

Ну а этот носитель, великая — но совершенно не знаменитая 'пятерка', Р-5... Ее собрат, американский 'Редстоун' выводил на орбиту спутники, подбрасывал на пару сотен километров ввысь первых астронавтов. Когда 'ракетный Барон', Вернер фон Браун впервые увидел птичку — его слова было крайне трудно переводить. От волнения перешедший на родной германский, часто ругательный... Основной смысл был такой — 'Как?', 'Почему?, и 'Какого... Вы не запустили Спутник еще в пятьдесят четвертом?'.

Можно было понять человека, увидел высшую степень развития своего детища, спиртово-кислородной Фау. Когда-то, сбежав к американцам, делал ракеты. И, естественно, продолжил прежнюю работу. Максимально форсировал, улучшил технологию. Получившаяся ракета прославилась за океаном. Вот только наш результат его потряс... Мы получили в конце войны несколько кусочков монстра, конкуренты утащили из под носа все заводы. Разбомбили Пенемюнде, первый космодром в истории, однако. Но совсем быстро совершили чудо — разрушенная страна яростно боролась за выживание, любой ценой... Первая советская баллистическая ракета полетела в сорок седьмом. Американцы тогда продолжали пускать захваченные в Европе ракеты, не задумываясь о новых, хватало захваченного железа. А дальше началась борьба — невидимая, неслышимая для всего мира. Смысл в которой был один — кто, когда, как — успеет. Пока генералы чертили планы ядерных бомбардировок нашей страны, летчики, в далекой Корее, навешали САКу по рогам. Стратегическое авиационное командование честно доложило — не получится забомбить красных, силенок не хватит... Нужны ракеты.

Ну а наш Главный подошел к делу обстоятельно. Получив кусочки чужой технологии сперва ее просто повторили, весьма разумно. А потом обработали напильником как следует! Оружие возмездия гансов летало на три сотни, 'Пятерочка' на тыщу триста километров. С тем же двигателем, с тем же топливом. АмериканоНемецкий 'Редстоун' летал всего на шесть сотен. Так что 'коричневый' товарищ Браун был поражен — создатель машины, получившей максимальное развитие уже без его контроля.

Совсем недавно ему врачи объявили диагноз. И приговор — рак. Опять гептил, всего полгода осталось жить человеку. Хорошему, не смотря на нацистские награды. Ведь когда-то посидел он в Гестапо, ожидая расстрела. Всего лишь за попытку использовать несколько ракет для исследования Космоса. Прекрасно осознающий ограниченность времени пришел он в Советское посольство. С простой, но сильно озадачившей дипломатов просьбой. Всего-лишь посетить космодромы, пообщаться с давними соперниками, принять гражданство ГДР — и умереть на Родине.

Долго ходил вокруг Р-5, обнял и даже, как показалось, поцеловал дюраль носителя. Все удалились на безопасное расстояние, звучали привычные команды. Выхлестнуло, разбиваясь о пирамиду рассекателя, спиртовое пламя. Как сказал один генерал — 'эти бы тонны моим бойцам — никаких ракет не надо, любой город снесут!!!'

Но поднималась в Небо серебристая стрелка, с наконечником крохотного крылатого корабля. Прижимаемый перегрузкой к катапультному креслу сидел там курсант — ставший уже летчиком-космонавтом. Через пять минут он взлетит на четыреста километров, посмотрит на Дом, родную планету с высоты. Через пятнадцать минут войдет в атмосферу. Новенький, экспериментальный — но уже космический 'МиГ' встретит ярость плотных слоев атмосферы титановой шкурой и, пройдя на гиперзвуковой скорости тысячи километров, сядет на полосу Тюра-Тама. Огромную, недавно построенную — крошка 'Спираль' будет казаться мухой.

И еще один, проверенный, выбранный из многих пилот будет готов. Готов, насколько возможно для человека, существа — состоящего из плоти и кости. Летать там — в чернобелой пустоте, смертельной для всего живого. Видеть неприкрытое сияние светила. Такой ласковый лучик Солнца дома — превращается в яростный протуберанец, потоки излучения. Стоит только глянуть — и можешь ослепнуть. Почти как на вспышку термоядерного взрыва посмотреть. Хм. Так оно и есть...

// Добавлю потом, как Муза придет — переход. И вот — самый грустный кусочек. Написанный давно. Его продолжение — и многие другие кусочки погибли. При весьма мистических обстоятельствах. До сих пор хожу задумчивый.../

'... И сейчас готовятся к первому входу в плотные слои атмосферы. Скорость корабля превышает...' — аккуратно обошел оператора с телепушкой, снимающего увлеченно тараторящую молодую симпатичную журналистку. Болтала, впрочем, она по английски.

Прошел на свое рабочее место, одел наушники. Пробежал глазами по экранам, все в порядке. Сотрудники компьютерного отдела ЦУП-а спокойно продолжали контроль, не нуждаясь в начальственном пригляде.

Час назад космонавты отстыковали жилой отсек и перевели корабль на траекторию попадания. От громадины массой почти полкилотонны, собранной когда-то на орбите, домой вернется только трехтонный спускач. Ну и еще болтающийся на солнечной орбите жилой блок. Вдруг, может быть — спустя многие годы, его тоже приведут домой, в музей сдать. Но эту заботу мы оставим потомкам. Вспомнилось, как недавно служба слежения заметила подлетающий к Земле неопознанный объект, по тревоге были подняты новорожденные силы UNSC. Тревога оказалась ложной, после десятилетнего болтания в межпланетном пространстве вернулась к Земле третья ступень от американского 'Сатурна'. После недолгих споров состоялись маленькие учения — бедный бочонок испарился в пятидесяти тысячах километров от родного мира.

Но пора за работу, пошел контроль программы последней коррекции. Для успешного возвращения падающий, со скоростью в пятнадцать километров в секунду корабль должен попасть в игольное ушко. Узенький, всего десяток километров, коридор входа. Как говориться, шаг влево, шаг вправо карается — либо кремацией, либо мумифицированием и вечным полетом в пустоте.

Все, центр обработал данные и выдал параметры. Движок в последний раз включился, выплюнув пару десятков килограмм горючки.

' — Хорошо идете, хорошо... Попадаем в коридорчик, попадаем!' — от волнения товарищ Перминов заговорил так странно, немного сюсюкая — у многих на лице появились улыбки. Все хорошо, ура! Позади путь длиной в миллиард с лишкой километров, встреча с тремя мирами. И вот теперь ребята возвращаются домой, остался последний шаг...

' — Высота двестидвадцать, коридор норма. Отделение ПАО' — четко, по военному отрапортовал командир корабля.

На пульте мигнули и погасли огоньки контроля систем приборно-агрегатного отсека, обнулились циферки топливомера. От корабля сейчас осталась только 'фара' спускаемого аппарата. Но тяжелыми, свинцовыми глыбами упали на нас слова, спокойно прозвучавшие в динамиках...