Тень кондотьера

— Что ещё за хренотень? — встревожился я.

— Деталей не знаю. Знаю только, что опергруппа через пять минут выезжает его паковать. Я попытаюсь задержать, а потом рвану наперегонки.

Больше никаких вопросов я задавать не стал, кинул только:

— Понял, выезжаю.

А потом сложил трубку и завёл двигатель.

В посёлок Патроны я успел примчаться и раньше Уломы, и раньше опергруппы, пусть на несколько минут, но раньше. Примчался, а там действительно хренотень. Да ещё какая. Архипыч убил Шабетая Шамали.

Глава 10

То, что я увидел в одной из комнат второго этажа, повергло меня, мягко говоря, в глубокую печаль. А увидел я там вот что. Бездыханной Шабетай Шамали лежит на паркетном полу в луже крови и напоминает распотрошённую тряпичную куклу. Грудная клетка его от ключиц и дальше разломана как плоть переспевшего граната, а вывалившиеся наружу внутренности представляют собой нечто вроде рубленого фарша: где там легкие, пищевод, сердце и всё остальное, разобрать решительно не возможно, всё перемешалось в кровавом месиве. Архипыч, почему-то босой и голый по пояс, находится тут же, сидит у единственного окна на стуле в позе замерзающего в степи ямщика, глядит отсутствующим взглядом в одну точку на полу и выглядит жутко. Лицо, бороду, грудь его и руки покрывают бурые пятна крови и засохшие сгустки не понять чего, левая рука от кисти до локтя пошла волдырями, будто он сунул её в кипящее масло, а правая сжимает окровавленный разделочный нож. Обычный кухонный нож, тысячи их.

Несколько секунд мой мозг не хотел верить в тошнотворную реальность увиденного, а когда смирился и всё-таки поверил, я в отчаянье проорал:

— Какого ты, Серёга, натворил! А? Зачем? Белены объелся? Грёбнулся на старости лет?

Архипыч поначалу никак на мои вопли не отреагировал. Статуя статуей. Но когда я, уже не на шутку взбешённый, грубо ткнул его в плечо, медленно поднял отнюдь не безумный, вполне осмысленный взгляд и глуховато произнёс:

— Вот такая вот ерунда. — Тряхнул седой нечесаной шевелюрой и повторил: — Вот такая вот... Оплошал я, Егор.

То ли каялся, то ли извинялся, то ли ещё что.

А потом разжал ладонь и выронил нож.

В ту же секунду в комнату вломился Улома:

— Так, что тут у нас... — И замер на пороге. — Мать честна! Как же это ты так, командир? Как же это ты так? — Схватился за голову и закружил-заметался по комнате. Однако — бывалый опер как никак, а не барышня кисейная — уже скоро взял себя в руки и стал действовать: — Так, мужики, времени нет, работаем. Для начала труп нужно куда-нибудь заныкать.

Архипыч, продолжая пребывать мыслями в каких-то иных мирах, остался к предложению подчинённого абсолютно равнодушным, а я недоумённо пожал плечами:

— Куда ты, Боря, его тут спрячешь?

— Зачем тут, на соседний участок для начала снесём, потом увезём куда-нибудь подальше, — довёл до меня Улома пункты своего не слишком мудрёного плана. И, расположившись так, чтобы не перемазать в крови начищенные до пошлого парадного блеска ботинки, тут же схватил растерзанного Шабетая за ноги: — Давай, Егор, помогай, бери его за руки

— Сперва, наверное, во что-то замотать нужно, — не сдвинувшись с места, предложил я. — Так ты его далеко не унесёшь.

— Точно, — согласился Улома, метнулся к дивану и сорвал с него одеяло.

Но использовать его не успел, уже в следующий миг послышался дружный топот поднимающихся по лестнице людей, а потом до нас камнем, кинутым в распахнутую дверь, долетело:

— Всем оставаться на своих местах!

С этим недвусмысленным приказом в комнату ворвался, высокий, худощавый парень с умным капризным лицом и залысинами на высоком лбу. Я, признаться, не сразу распознал в нём Фёдора Воскобойников. Что и не удивительно: впервые увидел его в чёрно-оранжевом комбинезоне молотобойца, раньше он ходил исключительно в штатском. Комбинезон его выглядел "необжитым", новеньким, будто только-только получили его на складе.

Следом за адъютантом Ледовитого порог комнаты один за другим переступили ребята не столь субтильные — Володя "Нырок" Щеглов и ещё два боевых мага, имена которых я не знал. Один из них был Светлым, другой — Тёмным. Оба эти бойца, также одетые в форменные комбинезоны и к тому же вооруженные мечами инхипами, состояли, насколько я помнил, в штате подразделения силовой поддержки департамента внутренних расследований.

— Что за делегация? — уронив одеяло на кровать, поинтересовался Улома. И не дожидаясь ответа, а заодно и упреждая вопросы, показал рукой на несчастного Шабетая: — А у нас тут вот... Как говорится, при задержании.

— Помолчите, господин подполковник, — попросил, даже скорее потребовал запыхавшийся Воскобойников. Потом уставился на труп и на какое-то время — ещё бы, то ещё зрелище — потерял дар речи. Впрочем, достаточно быстро справился с собой, отвёл взгляд в сторону и достал из кармана вчетверо сложенный лист. — У меня приказ.

— Что ещё за приказ? — старательно делая вид, что действительно ничего не понимает, уточнил находчивый Улома.

— Вас же, кажется, попросил помолчать, господин подполковник, — напомнил Воскобойников. Да таким тоном напомнил, будто от расшалившегося школяра приструнил.

Улома подобного отношения к себе, да ещё и при таких обстоятельствах, конечно, стерпеть не мог. Недовольно крякнул и, передёрнув могучими плечами так, что хрустнули кости, грозно пошёл на адъютанта:

— Слушай ты, капитан...

Ничего хорошего его решительный вид для штабного бюрократа не предвещал. Напротив, предвещал ему крупные неприятности. Однако тут очень вовремя в разгорающуюся перепалку, которая вполне могла перерасти в банальный мордобой, вмешался Володя Нырок.

— Брат, не нагнетай, — попросил он Улому очень спокойно и по-товарищески.

Тот посмотрел на него недовольно, мол, ты-то чего, Володя, лезешь, но к совету прислушался и замер на месте. Воскобойников поблагодарил Нырка быстрым кивком и, собираясь прочесть содержание приказа с листа, начал с завидным хладнокровием его разворачивать. Однако в какой-то момент вновь покосился на труп, красноречиво хмыкнул и спрятал бумагу в карман. После чего уставился на безучастного ко всему этому действу Архипыча немигающим взглядом змеи и объяснил всё своими словами:

— Господин полковник, вы обвиняетесь в укрывательстве особого опасного преступника. На данный момент — пока в укрывательстве. Нам приказано арестовать вас и сопроводить в штаб-квартиру. Орден подписан кондотьером, санкция Одного Из Трёх имеется. Прошу встать и пройти с нами.

Архипыч отреагировал на его слова спокойно, а вот и без того переминающийся от негодования с ноги на ногу Улома — остро. Очень остро.

— Арестовать? — всполошился он. — Кого арестовать? Белова арестовать? Ты чего городишь, капитан?

— Это приказ, — сухо, не глядя на кипятившегося молотобойца, сказал Воскобойников.

— Да засунь ты свой приказ, знаешь куда?

Адъютант болезненно сморщился, а Нырок вновь попросил:

— Боря, не нагнетай.

— А я, Володя, не нагнетаю, — покосился на него Улома. — Просто понять не могу, что за ерунда происходит. Разве не понятно, что шеф выпилил трикстера при попытке к бегству? О каком укрывательстве тут вообще речь идёт? Господа, вы что? Задержание проходило. Задержание. Парень попытался оказать сопротивление, ну и... Ну и вот.

— Разберёмся, — пообещал Нырок.

Улома одобрительно кивнул:

— Правильно, разберитесь. Сначала разберитесь, а потом...

— Никак нет, — резко перебил его Воскобойников. — Мы выполним приказ, а разбираться будут те, кому положено. И прекратите препятствия чинить. У нас, господин подполковник, позвольте вам напомнить, неприкосновенных нет. Если кто-то бросил тень на честное имя молотобойца, он должен понести наказания. Пусть даже эту тень бросил и почётный кондотьер.

После этих обидных, но произнесённых без особой эмоциональности, с канцелярским равнодушием, слов, он вытащил наручники и направился к Архипычу.

Улома аж задохнулся от возмущения:

— Тень? Честное имя? Кондотьер? — И тут же встал на пути капитана: — А ну-ка, фифа московская, притормози.

В ту же секунду в комнате всё пришло в движение, и в результате перегруппировки сил Нырок и другой Тёмный маг, присоединились к покрасневшему от злости адъютанту, а рядом с Уломой встали Светлый маг и я.

Молчаливое противостояние длилось несколько долгих секунд и не знаю, чем бы эта тревожная игра "Кто раньше моргнёт" в итоге закончилась, если бы Архипыч не пресёк её решительно.

— А ну-ка отставить дурдом! — гаркнул он зычно. Затем, чуть снизив тон, очень рассудительным голосом сказал сначала Уломе: — Борис, прекрати петушиться, ты мне нужен на свободе. — А потом, поднимаясь со стула, Воскобойникову: — Капитан, выполняйте приказ.

И наведя таким образом формальный мост через эмоционально заряженную трясину, вытянул обе руки вперёд.

После того, как адъютант с невозмутимой миной клацнул наручниками, Архипыч нашёл меня глазами и попросил:

— Егор, передай Антону, что ночи липа пламени земли оленя заливов проклятьем рода любви лишена.

Произнёс вот такие вот слова, показавшиеся мне сущей галиматьёй, после чего распорядился принести какую-нибудь одежду и, не дожидаясь исполнение просьбы, пошёл напролом сквозь растерявшуюся толпу, как атомный ледоход "Ленин" сквозь ледяные торосы. За ним к выходу поспешили Воскобойников, Нырок и Светлый маг. Следом потянулись мы с Уломой. На пороге я задержался, кинул прощальный взгляд на растерзанного Шабетая Шамали и произнёс от чистого сердца:

— Прости, дружище.

Тёмный маг, который по приказу адъютанта остался охранять место происшествия, посмотрел на меня удивлённо, но ничего не сказал. Впрочем, что он мог мне в данной ситуации сказать? Он даже не понял ничего.

Спустя десять минут, спецгруппа усадила Архипыча в чёрный автомобиль, строгим дизайном похожий на катафалк, и отправилась в город. Воскобойников вернулся в дом. Мы с Уломой остались у распахнутой настежь калитки вдвоём.

— Егор-братишка, — спросил молотобоец, провожая "Мерседес" негодующим взглядом, — а что это такое тебе шеф завернул?

— Это он не мне, это он Антону, — напомнил я. — Для меня же как бред прозвучало. Для остальных присутствующих, полагаю, тоже.

— Может, того, заговаривается? Может, малость не в себе?

— Вряд ли, на сумасшедшего не больно похож. Вон как грамотно всех нас в чувство привёл.

— А я разве говорю, что сумасшедший? Конечно, не сумасшедший, только вот... — Тут Улома замолк и молчал некоторое время, почёсывая стриженный затылок. В голове его происходила какая-то трудная работа, проделать которую до конца не получилось. Сужу по тому, что он, так и не продолжив фразу, потрепал меня дружески по плечу: — А ты, Егор-братишка, молоток.

— Ты это о чём? — спросил я, сунув руку в карман за сигаретами.

— О том, что на нашу сторону встал.

— Это я машинально, чтоб шансы уровнять. А если по уму, к Тёмным нужно было примкнуть.

— Ты чего, Егор? — искренне поразился Улома.

— А того, — буркнул я. — Ты видел, что твой босс с трикстером сотворил?

— Этот трикстер тебе что, родственник?

— Нет.

— А чего тогда ты так о нём кручинишься?

Я сначала, клацнув зажигалкой, прикурил, сделал несколько нервных затяжек и только после этого ответил:

— Не кручинюсь я, Боря, я... Просто неприятно мне всё это. До ужаса неприятно. Да и в толк теперь взять не могу, у нас как тут нынче: битва за жизнь или жизнь ради битв?

— Погоди-погоди, — нахмурился Улома, — ты что думаешь, шеф из удовольствия его выпилил? Вот так вот просто заманил к себе и тупо выпилил? Ты так думаешь?

— Он его не заманивал. Чтоб ты знал, это я его сюда привёз.

— Ты?

— Да, представь себе, я. Сегодня ночью привёз. Вычислил, задержал и привёз. И заметь, живым привёз. По-хорошему приглядеть попросил, пока кое-какие обстоятельства не прояснятся. И вот оно что из этого вышло. Спасибо. Учат нас вирмы, учат людям не доверять, а мы, как последние...

Не договорив, я в сердцах махнул рукой.

За всех людей Улома оправдываться не стал, однако за начальника своего и друга встал горой:

— Не верю я, Егор-братишка, что Архипыч вот так вот просто с катушек слетел. Хоть убей, не верю.

— Глазам своим не доверяешь?

— Глазам доверяю. Но, согласись, смотреть — ещё не значит видеть. Шеф даже самых отъявленных уродов никогда пальцем не трогал на допросах. Никогда-никогда не трогал. Никогда и никого. Чего бы он вдруг на этот раз... Нет, Егор-братишка, здесь что-то не так. Я шефу, как себе верю.

— Блажен кто верует, тепло ему на свете.

Сделав последнюю затяжку, я нетерпеливо выцарапал из смятой пачки новую сигарету, прикурил от чинарика и пульнул его в сторону. А Улома тем временем отошёл к служебному "Хаммеру", вытащил и накинул на себя моряцкий бушлат. К слову говоря, бушлат не слишком сочетался с его цивильным костюмом, но молотобойца это, кажется, не слишком смкщало.

Когда Улома вернулся к калитке, я поинтересовался у него:

— Как догадался мне позвонить?

— Это не я догадался, это Архипыч, — ответил он, поправляя ворот. — Когда дежурный шепнул, что дерьмо попало на пропеллер, я тотчас шефу на мобилу. Ахтунг, говорю, ховайся. А он в ответ — "понял". И бац, сразу отключился. Но тут же перезвонил и попросил тебе сообщить... Слушай, а ведь кто-то про этого трикстера тук-тук в контору. Гадом буду.

— Пучок частиц прошёл половину кольца коллайдера?

— Чего?

— Говорю, только-только дошло?

— Ага, только что... А ты что... — Наклонившись, Улома заглянул мне в лицо, в надежде увидеть что-то за тёмными очками. Ничего, кончено, не увидел, но всё равно начал пытать: — Эй, Егор-братишка, а ты, похоже, знаешь, кто крыса. Ведь так? А ну давай колись.

— Вообще-то, догадываюсь, — признался я.

Заметно оживившись, Улома схватил меня за руку:

— Кто?

— Пока ничего не скажу, сначала проверю. А потом ещё раз проверю. А потом перепроверю.

— Ну-ну, проверь-перепроверь. Только когда определишься, не забудь результатом поделиться. Я этого гада...

— Не забуду, — пообещал я, освобождая руку от его крепкого захвата. После чего бросил на землю недокуренную сигарету и раздавил её носком ботинка. — Пора мне.

— Уже поехал?

— А ты что, решил остаться?

Улома кивнул:

— Пока, пожалуй, останусь. Воскобойников, Федюня наш прыткий, экспертов вызвал, потолкаюсь промеж них, послушаю, что скажут. Потом скачками в контору. Присмотрю, чтобы шеф под пресс не попал. Этот жмурик, он хоть и трикстер травленный, но ведь Тёмный. Как бы наши Тёмные не возбудились чрезмерно на этот счёт сгоряча. Светлый Тёмного обнулил... У нас такое... Ну ты, братишка, понимаешь.

— Понимаю, что ж тут не понять, — сказал я, после чего попросил: — Узнаешь, чего нового, звони.

— Это обязательно, — протягивая руку, пообещал Улома. — Но и ты не забудь.

Я промолчал, но руку его пожал крепко.

Ошарашенный и, скажем прямо, несколько подавленный я по дороге до города путано размышлял сразу о многих и многом. И в первую голову, разумеется, о Шабетае Шамали. А как иначе, если остро чувствовал свою перед ним вину. Хотя в чём она, моя вина, честно говоря, не очень понимал. Точнее совсем не понимал. Ведь ничего предосудительного не совершил, добра человеку желал, хотел ему, запутавшемуся в вязкой тине противоречивой реальности, искренне помочь и обошёлся с ним по совести. Казалось бы, ни в чём, абсолютно ни в чём не виноват. Да только обязательно ли нужно быть виноватым, чтоб чувствовать свою вину? В моём случае — вот такой вот имею мешающий спокойно жить изъян драконьей души — нет, совершенно не обязательно. К сожалению. А может, — кто его там знает? — и к счастью.