Лютобор почувствовав холод в груди, понял, что не будет никакого костра. Путислав убьёт Лавра прямо сейчас. Решив, что не хочет на это смотреть, он отвернулся и даже подпрыгнул, от ударившего по ушам зычного окрика.

— Да ты в уме ли воевода?! Столько напраслины нагромоздил! — Лекарь поднялся перед боярином неожиданно высокий и крепкий. Гордо расправив плечи, он развёл руки в стороны и этим напомнил Лютобору могучий дуб, какой он видел на языческом капище близ города Коломна. Даже голос Лавра показался ему не человеческой речью, а гневным скрипом старого дерева раскачиваемого ветром. — Я дал зелье твоему сыну! Но ты вспомни, я это сделал с благословения преподобного отче! И всё своё лечение осенял крестом и молитвой! Какое здесь может быть колдовство?!

— Да ты молился! Но был ли ты искренен?

— Отец...

— Мои молитвы от чистого сердца! Иного Господь не допустил бы! Покарал бы меня, отняв лекарский дар, и никого бы я не исцелил...

— Отец...

— Ну, значит, так оно и случилось! Вот от чего мой сын, вроде как жив, а в себя не приходит! Погубил ты его...

— Да тише вы оба! — Прокл подбежал к спорщикам и встал между ними. Боярин пораженный такой наглостью слуги, замолчал на полуслове и в наступившей тишине отчетливо прозвучал слабый, но уверенный шепот.

— Отец, подойди...

— Изяслав проснулся, слава тебе Господи! — Лавр из могучего исполина, вновь обратился в самого себя, и будто забыв обо всём остальном, склонился над раненым.

Путислав вдруг утратил свой устрашающий облик, обмяк и как то неуверенно шагнул к постели сына.

Лютобору от счастья хотелось крикнуть что-нибудь радостное, подбежать к брату, тормошить его, разговаривать с ним. Он и сделал бы это, но присутствие Лавра и Прокла требовало вести себя, так как подобает бояричу. Стараясь унять прыгающее в груди сердце, он стоял за спиной дяди и из-под его локтя смотрел на то, как лекарь в свете маленького бронзового светильника осматривал Изяслава. Тот поначалу лишь щурился от света. И даже когда глаза к нему привыкли, какое-то время смотрел прямо перед собой. На вопрос отца о самочувствии слабо шевелил губами.

— Да дай же ты ему испить! — В сердцах воскликнул Лавр. Приняв чашку у Прокла, сам поднёс её раненому. Позволил сделать два глотка и тот час отнял.

— Потерпи. Сейчас тебе сразу много нельзя. — Сказал он и, выждав немного времени, дал еще пару глотков. Сделав их, Изяслав даже как будто стал глубже дышать. Взор его прояснился и он, склонив на бок голову, посмотрел на стоявших перед ним людей. Увидел отца и чуть-чуть, краешком рта, улыбнулся. Перевёл взгляд на чашу в руках Лавра и едва слышно прошептал.

— Еще.

Теперь лекарь позволил ему сделать столько глотков, сколько он захотел. Изяслав быстро утолив жажду, какое то время молча смотрел прямо перед собой, потом набрал в грудь воздуха и на одном выдохе, едва различимо вымолвил.

— Здравы будьте батюшка, и ты славный воин Лавр. — Лютобора он, скорее всего не видел и поэтому с ним не поздоровался. Но тот не обиделся. Стоял за спиной дяди и радовался тому, что его брат возвращается к жизни. А Изяслав неожиданно попросил есть. Этой самой обычной просьбе, Путислав, Лавр и Прокл обрадовались больше чем Лютобор самому дорогому подарку в своей жизни. Когда отец привел его к конскому выгону и указал на примерно годовалого жеребёнка гнедой масти.

— Вверяю его твоим заботам. Хочу, что бы ты вырастил из него боевого коня и верного друга.

Лютобор во все глаза смотрел на подарок. Тот на тонких ногах скакал по выгону, сердитым глазом косился на докучающих слепней и, норовя стегануть их длинным хвостом, драчливо взбрыкивал задом. Нового хозяина он не замечал, а Лютобор решил, что наречёт своего аргамака Буяном. Конь с таким именем был у его прадеда. Сам прадед был могучим и очень славным воином. Он чуть-чуть не дожил до первого правнука, но заповедал назвать его в честь себя. Похоже, вместе с именем Изяслав унаследовал от него так же силу духа и крепость тела. Иначе не смог бы бороться с недугом. Проглотив несколько ложек мясного отвара, он немного полежал, потом зевнул и закрыл глаза. Путислав тут же встревожился.

— Чего это он?

— Спит. — Улыбнулся Лавр и обернулся к Проклу. — Горшок с едой пока не убирай. Чую, Изяслав ночью еще есть попросит. И хорошо, стало быть, пошел на поправку.

Путислав смотрел на сына взглядом полным сомнения и надежды. Потом положил ладонь на плечо лекаря, и не глядя в глаза, кивнул:

— Слава Богу! — И всё тем же неуверенным шагом направился в красный угол и встал на колени перед Божьей Матерью.

— Благодарим тебя, Господи Боже наш, о всех благодеяниях твоих от первого возраста до настоящего, во мне недостойном рабе твоём...

После первых же слов Лютобор присоединился к нему. Встал рядом, творил молитву и с каждым повторённым вслед за дядей словом, чувствовал исходящую от него, уверенность в том, что нечто страшное, все эти дни ждавшее на пороге их дома, наконец, отступило.

Путислав после первой молитвы, начал вторую, потом третью и четвёртую, а Лютобор следовал за ним, пока вдруг не заметил, что молитвы начали повторяться и ему уже не терпится встать и посмотреть как там Изяслав. Он хотел так, и сделать, но увидел у себя за спиной Лавра и Прокла молящихся вместе с дядей. Встать и идти, значило побеспокоить, кого-то из них и отвлечь от священного действия. Не решаясь на это, отрок, смиряя своё нетерпение, принялся повторять за взрослыми.

— И сподоби нас всегда благодарить и славить Тебя, вместе с безначальным твоим отцом и всесвятым и благим и единосущным Твоим Духом. Аминь.

Произнеся это, Путислав поднялся. Трижды с поклоном осенил себя крестным знамением. Лютобор заметил, что остальные выжидающе замерев, смотрят на боярина и когда тот к ним обернулся, подумал, что никогда прежде не видел его таким благостно-умиротворённым. Дядя же, улыбнувшись посмотрел на Лавра:

— Встань друг! — И когда тот поднялся на ноги, ободряюще похлопал его по плечу. — Мезеню, лекарскому делу, как следует, учи. Всему что сам знаешь! Чтобы со временем стал он не хуже тебя. Кроме того, учи уму-разуму! Несмышлён он и от этого многие беды!

На лице Лавра появилось выражение благодарности. Он явно собирался рухнуть на колени. Путислав пресёк эту попытку, силой удержав его на ногах:

— Зла я на него не держу. Такая вот у меня для тебя милость, за все, что ты сделал для моего сына. — Путислав помолчал, глядя на лекаря, который принялся отвешивать поклоны и продолжил. — Паче того, когда будет надобность, проси у Прокла холопов в подмогу. Он не откажет. — Боярин посмотрел на слугу и тот заверил, что пособит по возможности лекарю.

— Одного то я ему уже дал! Тебя о том, правда, не известил, не хотел докучать столь малою малостью. Человек нужен для ухода за раненым Жилятой. Я думал, что тебе это будет по сердцу. — Прокл говорил, слегка склонив голову, при этом чутко наблюдая за Путиславом. Заметив в его глазах сомнение, он поспешно добавил. — Ежели делать так было не надо, то ты не гневись на меня Бога ради! Только вели и я всё исправлю!

Путислав ответил не сразу, явно пребывая в тяжёлом раздумье. Лютобор же этим был удивлён — "чего размышлять над столь простым делом"? Дядя безмолвствовал, пока взгляд его, блуждавший по темени шатра, не остановился в том углу, в котором едва освещенный светом лучины, лежал Изяслав.

— Ты правильно сделал! — Посмотрел боярин на своего слугу. — Тот холоп пускай помогает Жиляте, покуда он полностью не исцелится. — И опять улыбнулся лекарю. — Думаю этого ждать, долго не придётся.

Лавр с озабоченностью в голосе, заметил, что полное излечение Жиляты если и случится, то еще не скоро.

— Он вообще может остаться калекой. Ногу ему попортили. Я что могу, то сделаю, но боюсь быть ему на век хромым. Ходить сможет, но с палкой...

— Эко же! — Махнув рукой, перебил его Путислав. — А ездить верхом он будет способен?

Лекарь пожал плечами. Путислав нахмурился. Прошелся по шатру, снова размышляя.

— Это какой же с него тогда воин? — Сказал вслух и обернулся к Лавру. — Но ты его лечи! Делай всё что надо! — Остановился у постели сына и долго смотрел на него. Потом обернулся к иконе, перекрестился и вдруг позвал Прокла.

— Ступай сюда, да возьми перо, чернила и кожу.

Слуга тот час уселся за стол, разложив на нем кусок пергамента и вооружившись гусиным пером.

— Пиши! — Сказал ему Путислав и принялся диктовать. — Грамота честному мужу Жиляте от боярина Путислава Всеславича, о том, что деревня Липовка, что на реке Нерли близ города Суздаль, отныне и навсегда, его, Жиляты, наследственная вотчина.

Прокл только что бодро писавший, вдруг сбился и недоуменно посмотрел на Путислава. Тот, заметив его взгляд, только усмехнулся:

— Ну, чего замешкался? Пиши-продолжай! Не видишь, боярин верного человека жалует за службу! Да нынешний день не забудь указать! Справил что ль? Ну, так давай мне перо! — Перечитав написанное, боярин старательно вывел на пергаменте своё имя. Полюбовавшись на него, довольно кивнул:

— Вот теперь честь по чести!

Лютобор удивлённый столь неожиданным оборотом, с восхищением смотрел на своего дядю.

Эпилог к первой части.

Утренняя хмарь, через поднятый полог плеснула внутрь шатра, разгоняя его пропитанный гарью сумрак. Жилята замешкался, привыкая к яркому свету и силясь рассмотреть, что там за стенами уже опостылевшего шатра.

Шагах в десяти стояли сани, крытые холстиной, из-под которой выглядывало лицо Коченя. Рядом с ними ждал Агапий. Больше никого не было видно.

— Хорошо. — Выдохнул Жилята и отпихнул докучливо-заботливые руки Мезени.

— Да будет тебе! Я теперь сам! — Опираясь на клюку, выбрался наружу. Тут же, налетевший вихрь морозного воздуха, рванул его, покачнув опасно, но Жилята смог устоять и самостоятельно проделать весь путь до саней. Забираясь них, сердито рыкнул на пытавшегося помочь Коченя.

— Потеснись, а то разлегся!

Воин покорно сдвинулся на самый край. Жилята удобно устраивался на санях, радуясь тому, что за сегодня ни разу не потревожил рану. Тем временем Мезеня заботливо забрасывал их овчинами и еще, какой-то рухлядью.

— Поезжай! — Приказал он Агапию.

Сани плавно по склону поползли к Волге. Жилята обернулся. Его шатёр из всех шатров суздальского стана, один до сих пор оставался не убранным. Жилята, обычно скорый на сборы, сегодня нарочно медлил, предоставляя время суздальским воинам уйти к коновязям. Не хотел, что бы они увидели, как он неловко ковыляет с клюкой, хотя и понимал, что и без них видоков будет достаточно для того, что бы о его немочи узнало всё войско. Стоявшие за шатром холопы, проводив Жиляту взглядом, принялись разбирать шатёр.

На льду реки Агапий остановил сани в самой толчее десятков таких же обозных саней, по большей части гружённых воинским скарбом. Жилята опираясь на локоть, приподнялся осматриваясь. В нос ударил густой запах конского навоза, смешанный с дымом большого догорающего костра. Челядины жгли его, отогревая мёрзлую землю, что бы потом копать в ней могилу для тех своих товарищей, что не пережили тягот походного быта. Жилята слышал, что в этот раз таких не то двое, не то пятеро. Путислав велел похоронить их здесь. В Суздаль разрешил увезти лишь труп зарезанного сторожа, что было неслыханной честью, учитывая то, что места в санях нужны были для тел павших воинов. Погибших как обычно везли в хвосте обоза. Жилята обернулся посмотреть в ту сторону, но обзор был перекрыт Мезеней. Воин сидел на жеребце, поверженного им Иняса, и хмуро присматривался к лесу за Волгой. Последние два дня он был смирным и молчаливым. Должно быть, подействовала та наука, которую ему, не скупясь на брань и оплеухи, преподал его дядька. Сам Лавр ехал в голове обоза вместе с Изяславом. Два дня назад боярич опамятовал и за это время даже немного окреп, но Путислав всё равно очень о нём беспокоился. Лавр согласился сопровождать его сына, наказав своему племяннику в дороге приглядывать за Коченем, который всё еще был очень слаб и не мог ехать верхом. Жилята знал, что это поручение придумано Путиславом для того, что бы молодые воины были под присмотром. Вспомнив об этом, приподнялся, высматривая боярина.

Путислав и Лютобор ехали вдоль берега как раз, к хвосту обоза. Жилята сообразил, куда и с какой целью они направляются и, решил не отвлекать боярина, ради того, что бы с ним поздороваться. Дюжина саней стояла на льду немного в стороне от других. Находившийся возле них монах, вышел на встречу Путиславу. Боярин и его племянник спешились. Монах говорил с ними, они внимали ему, а потом все вместе прошли к самым крайним саням. Там долго стояли, а Жилята смотрел на них, и вдруг вспомнил, как много лет назад, еще с Липицы, он привёз Путиславу весть о гибели его старшего брата, которого должен был оберегать в бою. Тогда Жиляту этим никто не упрекнул, а сейчас он смотрел на Путислава скорбевшего над младшим братом и внутри его, всё разрасталось чувство вины. Торопливо отвернувшись, он увидел Мезеню. Тот вытянувшись в седле, смотрел в сторону коновязи. Там, на лёд реки, выезжал суздальский полк.

Могучие всадники на рослых конях, блестя железом кольчуг и шеломов, ехали по трое в ряд. Красиво и мощно. Жиляте страстно хотелось оказаться в одном строю с ними. Минуя хвост обоза, суздальцы оборачивались в сторону саней с павшими и замечали Путислава. Многие здоровались с ним, другие безразлично проезжали мимо. Возглавлявший их Авдей, остановил полк против того места где еще вчера широкая улица отделяла суздальский стан от стана владимирского. Здесь он спешился, передав поводья своего коня в руки Векши. Прошел несколько шагов вверх по склону и остановился. Жиляте стало интересно, что будет дальше. Долго ждать не пришлось. На самом верху спуска появился сам Юрий Всеволодович в сопровождении пышной свиты князей и бояр. Не доходя, десятка саженей до реки, великий князь остановился и обернулся к следовавшему за ним, старшему сыну. Крепко обняв, он напутственно перекрестил его. Всеволод, поклонившись отцу, направился к ожидавшему его Авдею. Тот подвёл ему статного белого жеребца в золочёной сбруе. Юный князь, к коню шел всё так же степенно, явно наслаждаясь приветствиями, которыми его встречали воины. В самом конце он всё же, не сдержался. Махнул в седло, по-молодецки, не касаясь ногой стремени, придерживаемого Авдеем. Над его головой в порыве ветра хлопнул развёрнутый стяг с золотым львом на зелёном поле. Всеволод счастливый и гордый обернулся на ряды воинов и, махнув рукой, первым тронул коня. Суздальцы издав ликующий рев, последовали за ним, а Жиляте стало обидно за Путислава. Обернувшись, он принялся искать его. Боярин был на том же месте. Он стоял рядом с пока не начавшим движение скорбным обозом и хмуро смотрел на великого князя. И хоть его взгляд был устремлён мимо Жиляты, воину почудилось, что он перехватил его и распознал что-то, что не сулило добра ни Юрию Всеволодовичу, ни его сыну, воинам уходящего за речной поворот суздальского полка и самому Жиляте. Задумавшись над этим, он ощутил безотчётный страх и стал гнать его себя вместе с тревожными мысли. Удивляясь сам себе, с головой укрылся тряпьём, да так и лежал под ним, зажмурив глаза. Плавное покачивание двинувшихся саней, подействовало умиротворяющее. Жилята чувствуя облегчение, подумал о том, как хорошо, наконец-то ехать домой. Только после этого он выбрался из-под овчины и полной грудью вдохнул свежего воздуха.