— Ты злилась, что я уехал? — снова заговорил Глеб, а я в его речи не могла уловить ничего из той поры, как ни старалась. Изменилось в нем всё, кроме внешности — и голос, и манеры, и даже характер. Это ощущалось в его движениях, повороте головы, взгляде. Потеплел этот взгляд лишь пару раз, когда он украдкой разглядывал мою грудь, в остальное же время оставался холодным и необъяснимо настороженным.
— Не помню. К чему эти вопросы? И почему снова на 'ты'? Я же не позволяла.
Желваки заходили на его покрасневших скулах, выдавая злость, но он деланно рассмеялся:
— К чему эти формальности, Диана? Ты мстишь, что я тогда не ответил на твое признание? Но ты же была ребенком!
— Не смей говорить об этом! — вспыхнула я, не удержавшись. — Ты никаких прав не имеешь на эти воспоминания.
В глазах его вспыхнула какая-то радость, но он сразу скрыл ее под маской печали:
— Это и мои воспоминания, мне тоже было нелегко.
Ощущение фальши в его словах разозлило — зачем он со мной вообще разговаривает, что в его душе, если подменяет искренность какой-то непонятной игрой. Что ему нужно? Давно не испытывала такого страстного желания врезать кому-то по роже. А ведь он ничего толком не сказал? Почему я-то, даже поняв, что любовь так и осталась в далеком прошлом, и ничего романтичного к нему больше не испытываю — почему так злюсь, выхожу из себя? Может, оттого, что своими лживыми фразами он словно втаптывал в грязь то прошлое, которое мне было дорого, независимо от последних событий? А может больно, что когда-то любила, а он... Только бы не показать это смятение, эту боль. Не смогу снова смотреть спокойно, как радуется мерзавец, словно получая власть надо мной.
Ну что ж. Оставалось только защищаться, а лучшая защита, как известно — нападение.
— Спасибо за лошадей, я была очень тронута твоим подарком.
— Ну что ты, — он все же немножко смутился, — ты была моей лучшей ученицей, и ты так их любила...
— Потом я узнала, — перебила я бывшего тренера, — что ты продал их матери очень дорого. И благодарность моя излечилась, как и чувства к тебе. Их не осталось, Глеб.
— Не смеши, я не знал, куда деваться от твоей любви. Разве такое забывается у вас, девчонок?
— Так ты знал? Знал до того, как я призналась? Какой же ты мерзавец!
Он нахмурился и надменно вскинул голову:
— Полегче, принцесса!... Ты никогда не была ни бедной, ни несчастной! Ты всегда получала на блюдечке всё, чего хотела! Стоило только раскрыть во всю ширь свои прекрасные зеленые глазки и посмотреть так особенно, как только ты умела, и все шли у тебя на поводу! — сколько презрения и злости вдруг прорвалось в его голосе.
— Какая чушь! Это я выполняла любое твое желание, я бегала ради тебя по всяким поручениям. Не передергивай!
— Ты и тогда была гордячкой, слова не скажи. Ты придумала любовь ко мне. И я пользовался, потому что иначе с тобой было нельзя. Да если хочешь знать, это твоя мать заплатила мне, чтобы я уехал. И я потерял всё! А мне дорога была моя жизнь на Земле и моя работа. И всё это из-за тебя, принцесса...
— Заплатила? — Боже, сколько еще откровений я сегодня услышу?! Только напрасно он пытается очернить мать — иллюзий по ее поводу я не испытывала уже давно. А вот ее поступок с Глебом по-настоящему удивил. Как же она, должно быть, переживала за меня, маленькую идиотку! Макаров все ждал ответа, и я оторвалась от неожиданно нежных мыслей о маме. — И ты что, не мог отказаться?
— От таких денег не отказываются, — вспыхнул он.
— О! Вот оно что! Жаль, что я не знала этого раньше, — даже голос мой смягчился, и я с удивлением увидела надежду во взгляде Глеба. Поняла, что нежность к далекой матери он принял за раскаяние по отношению к нему.
— А если бы знала? Теперь ты понимаешь, как я был унижен? Можешь понять, во что превратилась моя жизнь?
— Если бы знала, — как можно ровнее ответила я, — расцеловала бы свою маму за такой мудрый поступок. Подумать только, так любить свою дочь, что всё увидеть и не пожалеть сил и средств, чтобы избавить меня от такого опасного человека!
— Да ты... — его лицо пошло пятнами. В нем даже сдержанности никакой не осталось, когда он выругался сквозь зубы.
Я не успела прийти в себя от замешательства, а Глеб уже снова говорил спокойным, чуть ли не светским тоном:
— Давай забудем прошлое и начнем все заново! На этой планете у тебя новая жизнь и мы можем снова стать друзьями. Ведь у тебя пока не так много знакомых и я могу тебе быть полезен. Тебе понравится сафари, вот увидишь! Сейчас мы едем к одной долине, ветер удачный, там пасется стадо оленей, крупнее, чем на Земле, впрочем, вряд ли тебе приходилось видеть Земных. С коптера сообщили, что стадо все еще там. Это очень красивое зрелище.
— Ахиллес ведь твой хозяин? — невпопад спросила я. — Извини, прослушала, что ты говорил...
— Наниматель, — холодно поправил он. — А что?
— Встречаюсь с ним завтра, — наврала, чтобы что-то сказать. Пожалела, что вообще не прервала разговор в самом начале, ведь чувствовала, что не стоит с ним разговаривать.
В глазах Глеба промелькнул испуг, или мне привиделось? Он открыл рот, но ничего не сказал, сдвинул на затылок свою шляпу, оглянулся назад — на егерей. И пока управляющий пребывал в этой не свойственной ему растерянности, я воспользовалась моментом, что бы удрать. Находится и дальше рядом с ним казалось совершенно невыносимо.
— Я проеду вперед. Надо поговорить с Сержем.
Глеб промычал что-то похожее на согласие, потеряв внезапно всю свою говорливость, и я пришпорила Казанову, посылая жеребца вперед.
Чувство огромного облегчения чуть восстановило душевное равновесие, когда я достигла вездехода и поскакала справа от него. А с открывшейся в сердце раной справлюсь позже, когда останусь одна. Я ведь смогу просто не думать об этом! Отключить эту часть души...
Ребята обрадовались мне, и их улыбки, смех, подколки по поводу скачки на ранчо так сильно отличались от разговора с Макаровым, что внутри что-то щелкнуло, и зажатость ушла, словно я вырвалась из душного помещения и снова могла дышать полной грудью свежим и таким 'вкусным' воздухом.
Даже Марату, мрачно назвавшему меня 'сумасшедшей девицей', почему-то обрадовалась и ничуть не обиделась.
— Серж! Постарайся заснять всё, что возможно, ладно? — попросила я Моретти. Потому что поняла вдруг — никогда, никогда больше я не хочу встречать Глеба на своем пути, так что второго сафари не будет!
Серж хотел съязвить, но встретившись со мной взглядом, передумал:
— Слушаюсь, сеньорита! Ди, глотни-ка воды, — он протянул мне свою флягу, и пока я послушно пила, ощутив вдруг нешуточную жажду, перехватил повод Казановы.
— Спасибо, очень вкусно! Это что? — я вернула флягу и снова отобрала у него повод.
— Капелька рома и две капли терника, — подмигнул итальянец.
— А-а! — внутри разливалось приятное тепло. Скорее всего, там было больше, чем упомянутые капельки.
— Ди, хватит геройствовать, залезай к нам, — попросил Марат, подвинув в сторону что-то, накрытое брезентом, — места хватит.
— Да, Ди! — поддержала его Рысь, — Казанову можно поместить в фургон, он достаточно вместительный. Ты... не сердишься? Я перепутала...
— Нет-нет, Оль, — перебила я взволнованную девушку, — что ты! Казанова просто чудо!
Конь фыркнул, мотнув головой, выражая пренебрежение к такому эпитету.
Рысь заулыбалась:
— Стас мне сказал, что сам его объезжал, — она мотнула головой в сторону водителя, — только жеребец кроме него никому не позволял на себя садиться. А Стас лучший объезчик и вообще большой молодец!
— Рысь, я все слышу, — проворчал водитель, — заканчивай меня нахваливать!
Но неугомонная девчонка лишь махнула на него рукой. Потом перелезла поближе ко мне и тихонько добавила:
— После несчастного случая с Палычем, я думала, Ахиллес именно его сделает управляющим. Да все так думали, не только я. Но почему-то наш шеф выбрал Глеба.
Ого, какие интересные сведения. Я присмотрелась к Стасу, но видны мне были только его широкие плечи, да небритая щека. Молодой совсем, тридцати нет. А Глебу, если правильно помню, уже тридцать четыре. Но ведь не возраст тому причиной. Пообещала себе, что спрошу Ахилла.
Но сейчас не место и не время об этом разговаривать, и я огляделась в надежде найти повод, чтобы сменить тему.
— Что это за ящики? — кивнула на здоровые коробки, с которых сбился тент. Они и правда заинтересовали странной маркировкой.
— Какая разница? — пожал плечом Марат. — Любопытство сгубило кошку. Э-э, я шучу, Ди. Серж, глянь что там, самому интересно. Стас, вы не против?
— Любопытство — это главная черта журналистов? — хмыкнул водитель в ответ. — Да смотрите, не жалко. Барахло всякое, насколько помню.
— Пустые, — сказал Серж, приоткрыв крышку одной и пошатав другую, — Точнее — правда барахло — тряпье какое-то, перчатки... хмм... салфетки. О! И бутыль водки.
— Водку не трогать! — Сразу отреагировал Стас, — там чистый спирт — неприкосновенный запас.
Марат с Сержем чуток пошутили на тему НЗ, заставив своим внезапным хохотом Казанову шарахнуться в сторону.
— Как мальчишки! — рассердилась, Рысь.
— Ну не девчонки же, — хохотнул Марат и крикнул в мою сторону: — Ди, ты там в порядке?
— Нормально всё, но я чуть отстану. Казанове не нравится соседство с машиной.
Остановившись, я пропустила вперед машину, а также фургон, едущий следом. Хотелось подумать в одиночестве, в надежде, что Глеб не посмеет снова присоединиться ко мне.
Как бы я не храбрилась, но даже рухнувшая любовь, растоптанная и прошедшая не могла не оставить следа, и я некоторое время отчаянно жалела себя, пользуясь тем, что никто не видит мое лицо. Потом, когда жалость порядком утомила, задумалась о тех странностях, что происходят с самого прибытия на ранчо.
За размышлениями не заметила, как пролетели полчаса, Глеб обогнал меня, крича, чтобы все тормозили.
Впереди открылся перевал, между двух скал было достаточно места, чтоб проехала машина, и я поскакала вперед, узнать, что дальше. Серж, Марат и Егор спрыгнули на землю — немного размяться и дружно потопали к густым кустам у подножия скалы — справа от дороги.
— Меньше пить надо было, — крикнула им вслед Рысь, рассмешив Леночку и Надюшку, которые тоже направились к кустам — в другую сторону.
— А ты не хочешь? — забеспокоилась Оля, — А, ну я тоже нет. Тогда смотри. Мы поедем на машине до следующей долины, еще не близко, только там пересядем на лошадей. Лучше тебе к нам пересесть.
— Зачем же, я...
— Ну, так тебе придется тогда ехать с мужчинами по более короткому пути. Мы-то крюк сделаем.
— Рысь, — шутливо запротестовал Глеб, прерывая разговор со Стасом, — не пугай Диану, — нравится верхом, так пускай. Тем более я обещал показать ей красивые места.
— Тогда я тоже с вами поеду, — решила Оля. — Не зря же взяли Команчи! А то четверо останутся охранять фургон, а вас будет только трое. Мало ли что.
— Рысь, думаю, и без тебя управимся, если что!
— Оль не надо, — попросила я, когда глаза девушки раздраженно вспыхнули. — Правда, незачем. Если хочешь, на обратном пути устроим гонки.
— Да ладно, Рысь, не переживай, — снова влез в разговор Макаров, подходя к нам.
— Ух, ты! — Оля кивнула на его ружье. — А стреляешь-то ты хорошо?
Странное ружье, с толстым стволом, такого еще не видела. Я позавидовала чуть-чуть Оле, которая так хорошо разбирается в оружии.
— Обижаешь, — осклабился Глеб.
Стас оказался симпатичным, обернувшись, он прислушивался к разговору.
— Нормально он стреляет, — буркнул водитель, — но ты, Рысь, лучше.
Нас прервали вернувшиеся парни.
— Далеко еще? — крикнул Марат. — Стемнеет, пока доберемся.
— Уже близко, — улыбнулась Рысь, — скажи спасибо, что солнце не так печет и довольно прохладно.
— Да уж, тебе, что ль за это спасибо сказать, — Токаев ловко запрыгнул наверх.
— Хоть бы и мне, — Оля снова обернулась ко мне. — Ди, правда, отдохни немножко.
Глеб махнул рукой егерям и двое из них уже подъезжали к нам. Один — тот самый здоровый бородач, что в первый день так нагло говорил с Маратом. На меня он даже не взглянул. Злобный тип!
— Это Камаль, — шепнула Рысь, — ну раз он с вами, мне не страшно. Он кого хошь голыми руками задушит.
— Диана, если вы с нами, то уже пора, — окликнул Макаров, — или оставайтесь с остальными.
Девушки уже бежали от кустиков к машине.
Вдруг Серж протянул мне маленькую камеру:
— Держи, повесь на шею, или погоди, я сам. Вот. Просто забудь про нее, неприятное ощущение быстро пройдет.
Плоская, толщиной меньше сантиметра, камера надежно прилипла к коже чуть выше выреза майки.
Когда я хотела возмутиться, он прижал палец к моим губам.
— Смотри, Ди, она стала под цвет твоей кожи, хамелеончик такой. И только серединка выглядит как кулон на цепочке, маскирует объектив. Прикольно же, скажи, Оль?
— Забавно, — хмыкнула Рысь.
— Диана, — позвал опять Глеб, — вы едете?
Он не мог видеть, чем мы занимаемся, и меня это порадовало.
Марат приблизил свое лицо ко мне и, глядя в глаза, проговорил:
— Не забудь! У тебя кобура не простая. Помнит только твою руку. Нужно только достать револьвер. Никто другой его у тебя не вытащит. Запомни: только потянуть за рукоять...
— Поняла, — хмыкнула я. Забавно видеть такое беспокойство.
— Ди, это не смешно. И еще — главное стреляй, если что, хорошо? Не попадает никуда тот, кто не стреляет!
Я кивнула ему, мол, все поняла, и мягко тронув поводья, направила Казанову к молчаливой троице, уже устремившейся к перевалу.
— О, все-таки с нами, — обрадовался Глеб, видимо, все же сомневался. — Значит так, Семен впереди, за ним я, потом Диана, за ней — Камаль. Всем всё ясно? Держимся цепочкой, разрыв не больше чем полтора корпуса лошади.
Я молча кивнула, уже жалея о своей глупости. Зачем с ними поехала? Но очень уж заманчиво было увидеть какое-то чудо, так загадочно обещанное подлым Глебом. И вообще, кто знает, может он хочет искупить этим свое поведение?
Машины после перевала свернули налево, а мы ступили на узкую тропу между скал, ведущую ровно в противоположную сторону. Видя перед собой спину Макарова, я понимала, что не испытываю к нему ненависти, или чего-то в этом роде. Просто он стал мне очень неприятен, как человек. А раз это последняя встреча с ним, потерплю — недолго осталось. Ну и постараюсь насладиться моментом.
Открывшаяся после ущелья маленькая долина захватывала дух своей красотой. Зелень повсюду, рощи, большие поляны. Кое-где виднелись осколки скал и крупные валуны. Блестела узенькая речка справа, или ручеек — издали не разобрать размеров.
Скоро мы углубились в рощу с высокими лиственными деревьями, ветви которых были увешаны крупными плодами, похожими на яблоки, только светло-синего цвета. Не стала спрашивать, что это, но одно незаметно сорвала и сунула в карман, очень уж соблазнительно низко висело. Потом спрошу Рысь, что за фрукт.
