Он протянул конверт, Иона удивленно моргнула:
— Прочесть?..
— Да, дорогая.
— Вместо беседы?
— Чувства к тебе могут сбить меня с мысли, может случиться непонимание. Будет лучше, если ты прочтешь — в письме все передано точно и верно.
Иона взяла конверт, но не подумала сломать печать.
— Любезный мой Виттор... Мы с тобою — дети разных земель, воспитаны в разных нравах. В Первой Зиме не принято передавать письмом то, что действительно важно. Мой отец объяснял так. Если двое собеседников имеют расчет впоследствии доказать третьей стороне (судье или владыке), что лишь один из них прав, то им стоит изложить суть дела на бумаге. Но если два человека чести готовятся не к будущему конфликту, а ко взаимному пониманию — им стоит говорить. Говорить столько, сколько потребуется для сближения, и ни словом меньше.
Граф Виттор поджал губу, довольно явно выдав раздражение.
— Стало быть, ты не желаешь читать?
— Я жажду услышать тебя. Писем мне достало в Фаунтерре.
Она отложила конверт и принялась ждать. Граф не выдержал:
— Ладно, изволь, раз так настаиваешь. Хотя меня неприятно поражает твое упрямство. Что же ты хочешь услышать?
— Ты знаешь и сам, раз изложил на бумаге.
— Я видел тот взгляд, каким ты ошпарила Мартина. Уж конечно, я знаю: хочешь говорить о моем брате. Но, верно, ты совсем не дала себе труда поразмыслить. Зачем я вывел Мартина к столу, зачем выпустил из заточения? Знаешь ли, миновало полгода! Если б я все это время держал его в башне, пошли бы слухи и кривотолки, мы стали бы мишенью для черных домыслов. В конечном итоге, пострадала бы репутация Дома Шейланд, на нас легло бы пятно позора. Странно, что ты не понимаешь этого!
Иона не сразу нашла слова.
— Правда: я не понимаю. Ты не просто избавил убийцу от расплаты, но скрыл само его злодеяние?!
— А ты желала, чтобы я звонил про это на каждом углу? Мартин — больной человек! Что ж мне, кичиться его безумием?!
— Но это же подлость, преступная подлость! Ты покрываешь убийцу, выдаешь за честного и уважаемого человека, сажаешь за один... за один стол со мною! Понимаешь ли ты, что он сделал? Двадцать семь жертв погибли под пытками! Моя Джейн и леди Минерва чуть не оказались в их числе!
— Он болен, говорят тебе! — гневно выплюнул муж. — Мартин никого не убивал, его хворь погубила этих несчастных! Хочешь наказать больного за то, что он нездоров?
— По меньшей мере, я не хочу видеть его за своим столом, в моем доме, в моем замке. Он болен — отправь его в богадельню!
— К твоему сведению, Мартин выздоровел и раскаялся в своих поступках.
Это выбило землю из-под ног Ионы. Чего угодно могла ждать она — но не такого. "Мартин — убийца, но он мой брат, я его пожалел". "Мартин — безумец, но что тут поделать? Будет жить взаперти, под надзором". "Мартин заслуживает смерти, но он нужен мне: я готовлю политический брак". Ни одно из этих объяснений не пришлось бы Ионе по душе, но она хоть знала бы, что слышит искренние слова.
— Выздоровел?
— Именно так.
— Каким образом?
— Ходил к лекарю, пил снадобья.
— Разве есть снадобье от безумия?
— А ты изволишь мне не верить?! — вскипел Виттор.
Она не верила скорее себе, чем ему. Чувства и опыт говорили, что слова мужа — вранье. Но невозможно было принять, что леди Ориджин рода Агаты слышит от своего лорда-супруга прямую и наглую ложь.
— Я... Я не знаю...
Он все смотрел, наливаясь гневом, и она не выдержал дикого абсурда ситуации — бросив Мартина, переметнулась к другой теме:
— Зачем ты продал Светлую Сферу?
— Что?..
Иона заговорила со странною торопливостью:
— Я встретила... взяла в плен одного наемника, Джоакина Ив Ханну. Он был здесь прошлой весною вместе с торговцем, Хармоном. Я не знала, по какому делу, но добилась ответа. Этот Хармон по твоему поручению продал Священный Предмет!
Она поняла, почему спешит: чтобы быстрей показать, как много ей известно, и не дать мужу повода солгать. Она страшилась прямой лжи, будучи бессильна перед нею, как придворный фехтовальщик — против мужика с оглоблей. Устыдившись собственной слабости, Иона окончила медленней и жестче:
— Ты сбыл часть достояния Дома Шейланд, сделав беднее наших будущих детей. Ты продал Светлую Сферу врагам моего рода — Лабелинам. Ты сделал это тайком от меня. Как ты мог?
— Раз уж ты хочешь знать... — граф помедлил так, будто какая-то причина могла заставить Иону отступить. — Раз уж так желаешь, то слушай. Твой лорд-отец запросил за тебя несусветный выкуп — сто тысяч эфесов. Это чушь и ересь, императоры не платят столько семьям невест! Чтобы наш союз стал возможен, ради нашей с тобою любви мне пришлось — да, пришлось! — продать Предмет. Думаешь, я счастлив, что так получилось? Уж конечно, я сохранил бы Сферу, если б герцог Десмонд хоть немного умерил аппетиты!
Видимо, он метил пристыдить ее. И верно, было чего стыдиться: герцоги Первой Зимы — жестоки, надменны, порою бессердечны, но в жадности их прежде не уличал никто. Однако Иона ощущала подвох.
— Разве твои дела столь плохи, чтоб не найти чистых денег? Мне казалось, банки Шейланда...
— Именно — тебе казалось! Ты понятия не имеешь о моих делах, поскольку в жизни не интересовалась ими! Воротишь нос от любых счетов и сумм!
То было правдой. Лишь один Ориджин интересовался деньгами — не леди Иона.
— Отчего ты не предложил сам Предмет на роль выкупа? В этом было бы больше чести, чем в продаже.
— И выслушать от герцога Десмонда то, что теперь слышу от тебя? Нет уж, благодарю покорно!
— А почему хотя бы не сказал мне? Продать реликвию ради любви... это постыдно, но красиво. Ужели я не рассмотрела бы величия поступка?
— Так рассмотри сейчас! Прекрати допрос и пойми меня!
Она осеклась. Действительно, что мешает увидеть дело под этим углом? Тем более, что Джоакин, источник ее сведений, именно так и сказал: граф продал Предмет ради любви. И вдруг от горькой иронии слезы навернулись Ионе на глаза. Ведь именно такого поступка — безумного, дерзкого, великого — не хватало ей, чтобы полностью полюбить мужа. Узнай она о продаже Сферы тогда, год назад — широкий жест Виттора окончательно пленил бы ее, наполнил душу любовью и счастьем. Но сейчас, после злодеяний Мартина Шейланда, после того дня, когда Виттор переметнулся к Адриану, — в ее сердце поселилось недоверие. Иона сделалась неподатливой для чувств.
Чтобы скрыть смятение, она отвернулась к окну. Сказала через плечо — как ей казалось, мягко:
— Хорошо, я тебя понимаю.
Виттор сухо осведомился:
— Ты что же, делаешь одолжение? Снисходишь ко мне, стало быть?
— Я понимаю тебя, — повторила Иона.
— А сама не желаешь объясниться?
— Разве я чем-нибудь тебя уязвила?
— Ах, ты даже не осознаешь!
— Прости, но...
— Ты отправилась в столицу на коронацию! Она состоялась в январе, сейчас — май. Чем ты можешь объяснить четыре месяца своего отсутствия?
— Я была нужна в Фаунтерре.
— А мне — нет? Ты — моя жена! Помнишь об этом?
— Не забываю ни на минуту.
— Сложно поверить! При первом удобном поводе ты сбежала в столицу! Кому нужна жена, готовая исчезнуть на полгода? С тем же успехом можно ходить в холостяках!
— По-твоему, я — недостойная супруга?
Он промолчал, но взгляд был слишком красноречив. Иона растеряла все слова.
— Знаешь ли... — выронил Виттор и ушел.
Иона осталась, смятенная, сбитая с ног. Долго сидела в тишине, пытаясь восстановить душевный покой.
Наконец, она убрала в секретер письмо мужа и вызвала кайра Сеймура Стила, капитана своей стражи. Воин не посмел задать вопрос, но любопытство явно светилось в его глазах, и Иона сказала:
— Последняя заповедь: "Позволь иному быть". Люди часто непредсказуемы, они делают не то, чего мы ждем, и даже не то, что кажется нам единственно правильным. Потому мы смеем считать их подлецами, а на деле — они просто другие. Нужно иметь терпение.
Кайр удовлетворился этим, и ей стало спокойнее.
— Будьте добры, Сеймур, отправляйтесь в город, в лечебницу, привезите Джейн.
— Да, миледи.
— Также велите подать перо и чернила. Хочу отправить письмо Эрвину.
— Да, миледи.
— Отпустите Джоакина Ив Ханну. Верните все его имущество, принесите извинения.
— Да, миледи.
— Благодарю вас за службу. Безмерно рада, что могу на вас положиться.
— Слава Агате, миледи!
Перед уходом он все же задал вопрос:
— Хотите, чтобы я убрал Мартина?
Ответ прозвучал тихо и сухо:
— Ни в коем случае. Граф Виттор сказал, что Мартина вылечили.
Сеймур опешил:
— Вылечили, миледи? От безумия?
Она повторила с нажимом:
— Граф Виттор заверил меня, что Мартин исцелился. Я обязана верить мужу.
— Да, миледи, — тяжело выдавил Сеймур.
Иона задержала его в дверях:
— Кайр, следите за Мартином. Он больше никому не должен навредить. Пусть кто-нибудь из наших людей всегда знает, где он.
— Так точно, миледи.
— Установите надзор за тайным ходом из замка.
— Да, миледи.
— И разыщите лекаря.
— Простите?
— Если... когда муж лечил Мартина, он должен был пригласить лекаря.
Меч — 2
5 мая 1775г. от Сошествия
Уэймар
— Твои деньги, можешь пересчитать.
Мешочек брякнулся на скамью подле узника. Джоакин исподлобья стрельнул взглядом в северянина.
— Меня, значит, отпускают?
— Догадливый.
Он поднялся со скамьи, потянулся, разминая суставы.
— Принцесса, стало быть, узнала все, что хотела?
— Ты свободен, вот и радуйся. Станешь ехидничать — вобью твои зубы в глотку.
Джоакину вдруг захотелось уточнить, велела миледи отпустить его с зубами или без, и не пожелала ли напоследок хотя бы извиниться. Но он дуже привык оставлять при себе подобные вопросы.
— Ну, считать будешь или нет? — поторопил кайр.
Джо развязал мешочек и стал раскладывать эфесы в столбики. По правде, он делал это несколько медленней, чем мог.
— Все на месте, — сообщил Джо и так же неторопливо сложил монеты в кошель.
— Твое... оружие, — сказал кайр с насмешливой паузой и отдал Джоакину меч.
Меч как меч, — подумал Джо. Вполне годный, чтобы выпустить дух из одного нахала. Вот только зачем? Хамов и зазнаек в мире слишком много, рука устанет рубить.
Он повесил меч на пояс, кайр подал кинжал:
— Гляди-ка, даже заряжен.
Джо не ответил. Сунул кинжал в ножны, надел плащ, накинул капюшон.
— Могу идти?
— Проваливай.
Он вышел во двор Уэймарского замка. Миновал год, как он побывал здесь. Некто более сентиментальный — скажем, тот же Джо годичной давности — принялся бы сравнивать: как было тогда, и как сейчас. Тогда, мол, была служба, любовь, мечты и полные штаны наивности. Теперь — только опыт и кошель золота. Второе — полезное приобретение, первое — сомнительное, не факт, что окупает все утраты. Но нынешний Джо презирал подобные мысли: от них столь же мало проку, как от мечтаний и любви. Надо просто идти вперед и не делать глупостей.
Он зашагал к воротам, думая: хорошо, легко отбылся, могли и поколотить. Еще думал: где-то теперь Луиза? Она тоже ехала в Уэймар, но поотстала. Поселюсь в городе, подожду. А то соскучился и по ней, и по Весельчаку. Он, поди, решил, что мне гробки-досточки. Вот удивится при встрече.
— Где в городе хорошая гостиница? — спросил Джо у часового на воротах. Все же как-то странно было выйти из замка, совсем ничего не сказав. Вот он и спросил о гостинице — вроде как вместо прощания.
А часовой ответил:
— Гостиницы-то есть, куда без них. Но ты сперва зайди к графу.
— На кой? — осведомился Джо.
— Его милость граф Шейланд хотел тебя увидеть.
— Так пусть придет ко мне в номера и полюбуется.
— Гм-гм, — откашлялся часовой и встал покрепче, широко расставив ноги. Рядом возник напарник.
Джо устало вздохнул:
— Если б вы знали, парни, как мне надоели все эти графы с герцогами! Попасть бы в такое место, где есть только старейшина и священник, и ни одного дворянина на сто миль вокруг.
Часовые переглянулись, и один доверительно сообщил:
— В моем хуторе ни одного благородного. Было, рыцарь проехал — так о нем два года все гутарили. Хутор зовется Красный Карась. Не спрашивай, почему. Никто не знает.
Второй добавил:
— Ты к графу все-таки сходи. А то ведь придется... ну, как бы... в общем, так оно лучше.
— Куда идти? — выдохнул Джоакин.
— Я отведу.
И вот он очутился в комнате, которую принято звать кабинетом. Со столом и писчими приборами, с этим шкафом на тысячу ящичков, с дубовыми панелями на стенах, да еще с портретом важного такого графа в расшитом камзоле. Граф на картине был толст и краснощек, граф за столом — худ и снежно бел, однако ясно было, что живой приходился сыном нарисованному.
— Любопытствуете на счет моего папеньки? — вместо приветствия спросил Виттор Шейланд.
Джо любопытствовал лишь об одном: как долго его еще задержат здесь.
— Красивый портрет, милорд.
— Ха-ха, — усмехнулся граф. — Художник постарался, как мог, всю силу искусства приложил. Но если человек родился боровом, то никакое художество его не исправит. Мой папенька не славился красотою, но имел ряд иных весьма видных достоинств.
— Каких, милорд? — спросил Джо без тени интереса.
— Присаживайтесь, сударь.
— Благодарю.
Джо сел, не снимая плаща. Как бы с намеком, что долго не задержится.
— Мой лорд-отец, — сказал Виттор Шейланд, — знал людей. Он говорил: люди — самое дорогое и самое дешевое богатство. Дешевое потому, что люди даются почти задаром, надо лишь подобрать ключ. Дорогое потому, что ничего нет ценнее, чем правильный человек на нужном месте.
— Мудро, милорд, — выронил Джо. Что-то похожее говорил когда-то Хармон. А потом застрелил Полли.
— А чтобы понять людей, — говорил мой папенька, — нужно всего лишь проявлять к ним интерес. Смотреть зорко, слушать внимательно и делать выводы.
— Я убежден, милорд, что вы следуете всем заветам лорда-отца.
— Да, сударь, но я говорю не о себе, а о вас, — Виттор указал на Джо хвостом пышного гусиного пера. — Вот смотрите: вы приглашены в кабинет графа. Могли бы приглядеться ко мне, задать пару вопросов, послушать, что скажу, понять, какой я человек. Такое знакомство наверняка пригодилось бы. Но нет, сидите истуканом, всем своим видом сигналите: мне, мол, недосуг, уйти хочу.
— Виноват, милорд. Я не хотел проявить бестактность.
— Да бросьте, — отмахнулся граф. — Я не о вежливости речь веду, а о богатстве. Вы вошли сюда бедняком — бедняком и выйдете, ничего не взяв. А вот я стану богаче, поскольку держу открытыми глаза и уши. Смотрю на вас и вижу странную картину: наемный воин без тени интереса к графу-богачу. Бывает ли такое? Бывает, если есть тому причина. А какая?
— Ваша леди-жена, милорд, обо всем меня расспросила и получила исчерпывающие ответы.
— Не сомневаюсь, — выронил граф неожиданно сухо. Продолжил мягче: — Однако причина не в ней. Если б ваша странность объяснялась одною леди Ионой, вашим чувством был бы страх, а не скука. Кайры Ионы, поди, настращали вас. Теперь отпустили — а я вернул с порога. Естественно было бы испугаться, но вы смотритесь устало. И тут вспоминается одна штука: слыхал я, будто вы служили леди Аланис.
