Все трое посмотрели на него.
— Может быть, в этой рыбе что-то есть, — сказал Грубиян.
— Суеверие, — возразил Брюзга. — Ты всегда был суеверным, Вао.
Грубияна звали не Вао; Ишикк был уверен, что они используют лживые имена. Они назывались ему лживыми именами, и он дал им взамен лживые имена.
— А ты, Тему? — рявкнул Грубиян. — Мы не можем быть уверены, что...
— Господа, — сказал Мыслитель и кивнул на Ишикка, который все еще хлюпал супом. Все трое перешли на другой язык и продолжили яростно спорить.
Ишикк слушал вполуха, пытаясь определить, на каком языке они разговаривали. Языки ему плохо давались. Да и зачем они ему? Разве они помогут ловить или продавать рыбу?
Он искал их человека. Он исходил все вокруг, побывал во многих деревнях Чистозера. Одна из причин, почему он не хочет, чтобы Мейб поймала его. Придется осесть, и будет трудно ловить рыбу. Редкую по меньшей мере.
Его не волновало, почему они ищут этого Хойда, кем бы он ни был. Чужестранцы всегда ищут то, чего у них нет. Ишикк откинулся назад и опустил ноги в воду. Вот так хорошо. Иноземцы, тем временем, закончили спорить. Они сказали ему, что делать, вручили мешочек со сферами и пошлепали по воде.
Как и большинство иноземцев, они носили толстые сапоги, доходящие до колен. И расплескивали воду, когда шли ко входу. Ишикк пошел за ними, кивнул Мейб и подобрал свои корзины. Он вернется позже, поужинать.
Может быть, я должен дать ей поймать меня, подумал он, выходя на солнечный свет и облегченно вздыхая. Ну Ралик знает, что я старею. Может быть, будет приятно расслабиться.
Иноземцы шлепали по Чистозеру. Брюзга на мгновение остановился. Он казался очень разочарованным.
— Где же ты, Бродяга? Что за дурацкий поиск! — И добавил на собственном языке: — Алаванта камалу кайана.
И зашлепал за остальными.
— Ну, насчет "дурака" ты совершенно прав, — хихикнул Ишикк, поворачивая к дому — нужно было проверить ловушки.
И-2
Нан Балат
Нан Балат любил убивать.
Но не людей. Никогда он не трогал людей. Он может убивать только животных.
Главным образом маленьких. Непонятно почему, это позволяло ему чувствовать себя лучше. Просто лучше.
Он сидел на крыльце своего особняка и выдергивал ноги маленькому крабу — одну за другой. Сначала он тянул легко, и животное замирало. Потом он тянул сильнее, и краб начинал извиваться. Связки сопротивлялись, но потом с громким треском лопались. Краб какое-то время еще дергался, но Нан Балат держал его ногу, проткнув тварь двумя пальцами другой руки. Он с удовлетворением вздохнул. Отрывание ног успокаивало его, заставляло отступить боль, терзающую искалеченное тело. Выдранную ногу он швырял через плечо и переходил к следующей.
Он никому не рассказывал о своей привычке. Тем более Эйлите. Каким-то образом ему надо поддерживать душевное равновесие, верно?
Закончив с ногами, он встал, опираясь на палку, и окинул взглядом сад имения Давар. Его окружали каменные стены, по которым вились самые разнообразные лозы. Великолепные лозы, хотя только Шаллан по-настоящему ценила их. В этой высокогорной области Джа Кеведа, лежавшей на запад и юг от Алеткара, рядом с Пиками Рогоедов, росло множество лоз. Они вились повсюду, оплетая особняки, стены, лестницы. Снаружи, в дикой природе, они свисали с деревьев, покрывали каменистые пустоши, такие же вездесущие, как трава в других областях Рошара.
Балат подошел к краю крыльца. Вдали пели дикие сонглинги, скребя свои остроконечные раковины. Каждый играл разные ноты в собственном ритме, это никак нельзя было назвать мелодией.
Мелодии создают люди, не животные. Но животные действительно пели, и, как казалось иногда, пели друг другу.
Балат спустился с крыльца, осторожно шагая со ступеньки на ступеньку, лозы качались и убегали из-под его ног. Шаллан уехала почти шесть месяцев назад. Этим утром самоперо сообщило, что она сумела выполнить первую часть плана — стать подопечной Джаснах Холин. Таким образом его сестра-ребенок, никогда раньше не покидавшая поместье, готовится ограбить самую влиятельную женщину в мире.
Спускаться по ступенькам — унылая тяжелая работа. Двадцать три года, подумал он, и уже калека. Он чувствовал постоянную скрытую боль. Очень тяжелый перелом, и хирург уж было решил отнять всю ногу. Возможно, он должен быть благодарен судьбе, что этого не потребовалось, но теперь он всегда должен ходить с палкой.
Скрак играла с чем-то в посаженной зелени, месте, где росла трава и не было лоз. Большая громгончая крутилась и грызла предмет, прижав антенны к голове.
— Скрак, — позвал Балат, ковыляя вперед. — Что ты там нашла, девочка?
Громгончая посмотрела на хозяина, подняв антенны вверх. Потом затрубила двумя голосами, перекрывающими друг друга, и опять принялась играть.
Проклятая тварь, ласково подумал Балат. Никогда не добиться от нее полного подчинения. Он выращивал громгончих с юности и обнаружил — как и многие до него — что чем умнее они становятся, тем меньше слушаются приказов. О, Скрак, конечно, была предана ему, но в мелких делах не обращала на него внимания. Как маленькая девочка, пытающаяся доказать свою независимость.
Подойдя ближе, он увидел, что Скрак сумела поймать сонглинга. Создание, размером с кулак, выглядело как остроконечный диск с четырьмя руками, которые торчали из боков и скребли по верхушке. Снизу четыре короткие ноги, с помощью которых сонглинг держался на каменной стене, но Скрак уже сжевала две из них. И две руки тоже и сумела расколоть раковину. Балат едва не забрал животное у нее, чтобы оторвать две оставшиеся ноги, но решил, что будет лучше, если Скрак тоже повеселится.
Скрак опустила сонглинга на землю и посмотрела на Балата, ее антенны вопросительно поднялись. Ее тело было узкое и упругое, сидя на ляжках, она вытягивала перед собой все шесть ног. У громгончих не было ни панциря, ни кожи. Их тело покрывало нечто промежуточное, гладкое на ощупь, и, в отличие от панциря, оно было тверже кожи и состояло из переплетающихся секций. Треугольное лицо громгончей излучало любопытство, ее глубокие черные глаза глядели на Балата. Она негромко затрубила.
Балат улыбнулся и почесал за ушной раковиной гончей. Скрак прислонилась к нему — а весила она, наверно, не меньше его. Самые большие громгончие были человеку по пояс, но Скрак принадлежала к более маленькой и быстрой породе.
Сонглинг задергался, и Скрак яростно обрушилась на него, дробя его панцирь сильными наружными жвалами.
— Как ты думаешь, я трус, Скрак? — спросил Балат, садясь на скамью. Он отставил палку в сторону и схватил маленького краба, прятавшегося рядом со скамьей и сделавшего свою раковину белой, под цвет камня.
Он держал извивающееся животное. Зеленая трава, которую он выращивал, стала уже не такой робкой и высовывалась из камня буквально через несколько мгновений после того, как он проходил. Другие экзотические растения тоже высунулись из раковин или ям в земле, и вскоре ветер колыхал вокруг него красные, оранжевые и голубые полосы цветов. Но, конечно, вокруг громгончей оставался голый камень. Скрак слишком любила поиграть с добычей, и даже прирученные растения скрывались от нее в своих убежищах.
— Я не в состоянии охотиться за Джаснах, — сказал Балат, начиная отрывать ноги крабу. — Только женщина может подобраться к ней настолько близко, чтобы украсть Преобразователь. Мы так решили. Кроме того, кто-то же должен оставаться здесь и заботиться о доме.
Слабые оправдания. Он чувствовал себя трусом. Он оторвал еще несколько ног, но не успокоился. Слишком маленький краб, слишком легко отрывать.
— Скорее всего, план не сработает, — сказал он, отрывая последнюю. Без ног создание выглядело очень странно. Краб был еще жив, однако. Но как вы узнаете это? Без ерзающих ног животное казалось мертвым, как камень.
Руки, подумал он. Мы машем ими и чувствуем себя живыми. Вот для чего они нужны. Он вставил пальцы между половинок раковины краба и начал разрывать ее. По крайней мере приятное чувство сопротивления.
Семья разбита. После многолетних страданий от деспотичного характера отца Тет Виким впал в отчаяние, а Аша Джушу ударился в разврат.
Только Балат остался невредимым. Балат и Шаллан. Ее-то всегда оставляли в покое и никогда не били. Иногда Балат даже ненавидел ее за это, но можно ли по-настоящему ненавидеть такую как Шаллан? Робкую, спокойную, нежную.
Я бы никогда не разрешил ей идти, подумал он. Должен быть другой путь.
Она не справится; скорее всего, она ужасно напугана. Просто чудо, что она зашла так далеко.
Он бросил куски краба через плечо. Если бы Хеларан был жив.
Их старший брат — известный как Нан Хеларан, первый сын, — постоянно восставал против отца. Ну, а сейчас он мертв, как и отец. Они оставили за собой семью калек.
— Балат! — крикнул чей-то голос. На крыльце появился Виким. Похоже, юноша преодолел последний приступ меланхолии.
— Что там? — крикнул Балат, вставая.
Виким скатился по ступенькам, торопясь к нему. Лозы и трава прятались под его ногами.
— У нас неприятность.
— Большая?
— Достаточно большая, я бы сказал. Пошли.
И-3
Благословление безвестности
Сет-сын-сын-Валлано, Не-знающий-правду из Синовара, сидел на деревянном полу таверны, пиво из лависа медленно просачивалось через его коричневые штаны.
Грязная, рваная и протертая, его одежда совсем не напоминала простое, но элегантное белое одеяние, в котором пять лет назад он убил короля Алеткара.
Голова склонена, руки на коленях, оружия нет. Уже несколько лет он не вызывал Клинок Осколков и чувствовал себя так, как если бы столько же лет не мылся. Но он не жаловался. Если ты выглядишь как горемыка, люди будут считать тебя горемыкой. И никто не попросит горемыку убивать людей.
— То есть он сделает все, что ты скажешь? — сказал один из шахтеров, сидевших у стола. Его одежда почти ничем не отличалась от одежды Сета: грязь и пыль покрывали ее настолько плотно, что было почти невозможно отличить грязную кожу от грязной одежды. За столом сидело четверо шахтеров, державших глиняные кружки с пивом. Комната пропахла потом и грязью. Низкий потолок, окна — только с подветренной стороны — простые щели. Стол опасно держался на нескольких кожаных ремнях, дерево в центре треснуло.
Тук — нынешний хозяин Сета — поставил свою кружку на наклонную сторону стола. Она просела под тяжестью его руки.
— Да, сделает. Эй, курп, погляди на меня.
Сет поглядел вверх. На местом бавлендском диалекте "курп" означало ребенок. Сет привык к этому унизительному прозвищу. Хотя ему уже исполнилось тридцать пять — и прошло семь лет с того времени, как его назвали Не-знающим-правду, — большие круглые глаза его народа, невысокий рост и склонность к облысению заставляли восточников говорить, что они выглядят, как дети.
— Встань, — приказал Тук.
Сет встал.
— Прыгни вверх и вниз.
Сет прыгнул.
— Вылей пиво Тона себе на голову.
Сет протянул руку.
— Эй, — сказал Тон, поспешно убирая кружку с пивом. — Нет, только не это. Я не дам.
— Если ты не дашь, — сказал Тук, — он не сможет вылить себе на голову, ну?
— Прикажи чего другое, Тук, — проворчал Тон.
— Лады. — Тук вынул из-за отворота сапога нож и бросил его Сету. — Курп, отрежь себе кисть руки.
— Тук, — сказал один из шахтеров, простуженный человек по имени Амарк. — Это подло, ты знаешь.
Тук, однако, не отменил приказ, и Сет начал его выполнять, вонзив нож в плоть руки. С грязного лезвия закапала кровь.
— Перережь себе горло, — сказал Тук.
— Тук, — сказал Амарк, вставая. — Это не...
— Заткнись, — сказал Тук. Несколько групп людей с других столов глядели на них. — Ты увидишь. Курп, перережь себе горло.
— Мне запрещено забирать собственную жизнь, — тихо сказал Сет по-бавлендски. — Я Не-знающий-правду, и природа моих страданий не дозволяет мне вкусить смерть от своей руки.
Амарк опять уселся, выглядя глупо.
— Мать всей пыли, — воскликнул Тон. — Он всегда так говорит?
— Как так? — спросил Тук, делая глубокий глоток из кружки.
— Гладкие слова, мудреные и правильные. Как у светлоглазого.
— Да, — сказал Тук. — Он раб, нет, лучше, чем раб, потому как из Сина. Он не убегает, не возражает и все такое. И ему не надо платить. Он как паршмен, только умнее. Стоит много сфер, шоб я пропал. — Он посмотрел на остальных. — Можешь взять его на шахту, он будет работать, а деньги будешь получать ты. Он сделает все, что захочешь. Уберет навоз из уборной, вымоет дом. Всякое полезное, ну, ты знаешь.
— Как же ты его добыл, а? — спросил другой человек, потирая подбородок.
Тук был сезонным рабочим, бродившим из города в город. Он показывал Сета, чтобы побыстрее завести друзей.
— О, эт целая история, — сказал Тук. — Иду эт я раз через горы на юг, ты знаешь, и вдруг слышу странный вой. Ну, не ветра, ты знаешь, и тута я...
Вся эта история была сплошной выдумкой. Предыдущий хозяин Сета — фермер в соседней деревне — продал его Туку за мешок с семенами. Фермер, в свою очередь, получил его от бродячего торговца, а тот от сапожника, выигравшего его в нелегальной игре в карты. А до них еще дюжина.
Сначала темноглазые простолюдины наслаждались, обладая рабом.
Большинству людей рабы были не по карману, а паршмены стоили еще дороже. Поэтому иметь кого-то вроде Сета было новым и интересным. Он чистил полы, пилил дрова, помогал на полях и носил тяжести. Некоторые обращались с ним хорошо, другие — нет.
Но всегда избавлялись от него.
Возможно, они чувствовали, что он способен на много большее, чем они осмеливались потребовать. Одно дело иметь раба. А что, если раб говорит как светлоглазый и знает намного больше тебя? И они чувствовали себя неуютно.
Сет пытался играть свою роль, заставить себя стать более грубым. Очень трудно, практически невозможно. Что сказали бы эти люди, узнай они, что человек, опустошающий их ночной горшок, — Носитель Осколков и Волноплет? Ветробегун, как Сияющие в старину? В то мгновение, когда он призывал Клинок, его глаза из темно-зеленых становились бледно-сапфировыми и почти сияли — эффект его особого оружия.
Как хорошо, что никто из них не знал. Сет благословлял свое униженное положение; каждый день, когда он не убивал, а чистил или копал, был победой. Тот вечер, пять лет назад, все еще являлся ему во снах. До этого ему тоже приказывали убивать, но всегда тайно, по-тихому. Никогда раньше ему не отдавали таких ужасных приказов.
"Убей, уничтожь и проруби себе дорогу к королю. И пусть тебя увидят. Оставь свидетелей. Раненых, но живых".
— ...вот тут он и поклялся служить мне всю жизнь, — закончил Тук. — С тех пор он со мной.
Слушатели повернулись к Сету.
— Это правда, — сказал Сет, как ему приказали раньше. — До последнего слова.
Тук улыбнулся. Сет не доставлял ему беспокойства; вероятно, он считал естественным, что Сет повинуется ему. Возможно, поэтому он оставался хозяином Сета дольше других.
— Ну, — сказал Тук, — пора идтить. Завтра рано вставать. Много новых мест и новых дорог....
