Я у мамы инженер

«Тихо все! — рявкнул бас, — Нас слушают и записывают! Докладывать буду я! Альфред Аугустович! Порученное нам задание выполнено не в полном объеме. После того как мы взломали дверь, мы обнаружили что интересующих вас объектов — и человека и предмета, в квартире больше нет. Они покинули квартиру известным вам способом. При дальнейшем осмотре квартиры нами была обнаружена банка с неизвестным веществом, на этикетке которой было написано «Клейпучка». При изучении банки…»

Дальнейшие слова потонули в общих криках: «Вот зачем ты её тряс?», «Придурок», «Слезьте с меня, мне больно» и тому подобных.

— Что там произошло? — спросил Степаныч, посмотрев на принесшего вести офицера.

— Без понятия, — пожал плечами тот, — знаю не больше вашего.

— Как я понимаю, в квартире сейчас находятся рекрутированные Бугемотом и Канареечкой ППСники, — задумчиво сказал Степаныч, — нужно связаться с их начальством.

— Оно вот, — сказал Корочун, услужливо протягивая трубку.

— … войдя в открытую квартиру, они были атакованы неустановленным преступником, который бросил в них банку с клеящим веществом, причинившим находящимся при исполнении сотрудникам полиции тяжкие телесные повреждения и невыносимые моральные страдания… — вещал в трубке хорошо поставленный начальственный голос.

— Так, — сказал Степаныч, — последняя информация верна? На ваших людей действительно напали?

— Не последняя, а крайняя, — сказал полицейский начальник, — и вообще…

— Это плоть у тебя крайняя, — взревел Степаныч, — Что ты несешь? Боишься сказать слово «последний», офицер великой страны? Развели суеверных старушек в армии: «У меня двое двухсотых, трое трехсотых», — продолжил он нарочито писклявым голоском, явно передразнивая кого-то из общих знакомых, — у тебя, блять, двое убиты и трое ранены, мудила, а ты слово «убиты» сказать боишься…По форме докладывай, мудила!

— Таким тоном со мной разговаривать нельзя, — сказали в трубке, после чего послышались гудки.

Степаныч обвел помещение мутным от ярости взглядом и с силой хлопнул ладонью по столу.

— Надо было гавриков посылать, — сказал дежурный, — в смысле — росгвардию.

— Они бы тоже обосрались, — буркнул Корочун.

— Так и твои дуболомы обосрались. А гавриков не жалко. Они радиоуправляемые, — офицеры дружно закивали.

Гавриков в войсках не любили. Создавая Росгвардию Вова поставил перед ней задачу — быть верными на случай мятежа, чем обрек спецслужбу на безделье — мятежи даже в России случались редко.

Поскольку других задач не было, гаврики кормились тем, что работали охраной криминальных авторитетов на банкетах — даже до крышевания бизнеса никто их допускать не собирался. И все их «боевые потери», о которых так проникновенно вещала Катя Андреева, сводились к застреленным по барам и ресторанам охранникам.

Поэтому мысль списать неудачу на гавриков по трезвому размышлению казалась вполне здравой. Степаныч даже пожалел, что эта мысль не пришла к нему раньше. «Это всё потому, что я не привык к подковерным играм, — вздохнул он, — у меня была честная работа — служить родине. И я её честно выполнял».

Наступившую театральную паузу прервал дребезжащий телефонный звонок. Звонил старый, еще советских времен телефон, по которому в штаб должен был звонить верховный главнокомандующий. За всё время службы Степаныч ни разу не слышал чтобы этот аппарат звонил.

Присутствующие на совещании офицеры испуганно переглянулись. Кто-то негромко сказал: «пусть дежурный трубку берет — у него должность такая». Заметно побледневший полковник беспомощно оглядел присутствующих и потянулся за трубкой. Но не успел. Трубку, со словами: «…а чего тянуть», взял сам Степаныч.

— Командующий 1-й армией противовоздушной и противоракетной обороны, генерал-майор воздушно-космических сил России Валерий Творог у аппарата — по мере сил бодро представился Степаныч.

— Вас беспокоит администрация президента, — в трубке деликатно кашлянули. — Нам тут звонок поступил, из СШСА, просят соединить с вами.

— Простите, что? — Степаныч был настолько удивлен просьбой звонившего, что для начала предположил, что ему послышалось.

— Я просто не знаю, что делать, — сказал его собеседник жалобным голосом. — Я ни до кого из руководства дозвониться не могу, а дед этот говорит что крайне важно соединить его именно с вами. Что иначе России конец.

Степаныч горестно вздохнул. Следующие один за другим концы России стали его утомлять.

—…я смог дозвониться только до Захаровны, — продолжил тонким, мнущимся голоском собеседник. — Она сказала, что от того что я соединю с вами, хуже не будет.

Захаровну, а точнее Морену Владимировну Захарову, Степаныч знал. Она работала в МИДе говорящей головой — озвучивая принятые решения. Обычно на эту должность приглашают пустоголовых дур обоих полов — Степаныч прекрасно помнил Джен Псаки, чей уровень интеллекта позволял ей разве что не натыкаться на стены при ходьбе, или её кремлевского коллегу — усатого лгуна, способного только зачитывать по бумажке текст.

Захаровна была исключением из правил. Будучи острой на язык и эрудированной, она не только озвучивала решения, но и участвовала в их разработке и реализации. Что в общем-то вполне объяснимо — МИД слабой страны просто обязан проявлять чудеса эквилибристики, разделяя и стравливая более сильных конкурентов.

Так что его возмущение странным звонком снизилось на порядок. Захаровна дурного не посоветует. К томуже, добавил он, пора бы и выключить паранойю. Как ни верти, а входящий звонок от кого угодно выдать расположение командного центра или хоть как-то повредить ему не мог.

Ну не загипнотизируют же его по телефону? Этого наука не допускает. Степаныч оглянулся, посмотрел на хрустальный гроб сракопаука и скрепя сердце признал — тут, однако, возможны варианты. Но трубку не положил — разработанная еще в СССР система контроля запуска ядерного возмездия обладала таким запасом прочности, что могла переварить без потерьдаже сошедшего с ума или перешедшего на сторону врага главнокомандующего.

Офицерик в трубке все это время продолжал вещать. Все его кинули, никто не знает что делать, а этот, из СШСА, звонит и говорит такие вещи, о которых ему знать совершенно не положено. Было в офицерике что-то от испуганного щенка. Надо будет в рапорте охарактеризовать его как-нибудь положительно, подумал Степаныч. Поступить не по инструкции в сложной ситуации — это тоже подвиг. Пусть и крохотный.

— …сначала я просто трубку хотел положить. А он такой говорит: ты сейчас сидишь в красном кресле, без ботинок и в руках у тебя кружка с кофе. А на кружке — медведь, — продолжал свою горестную повесть звонивший. — Я ему — а ты откуда знаешь? А он говорит — я в телескоп смотрю. Звучит как бред, правда?

— Нет, нет, не бред, — быстро ответил сделавший стойку при слове «телескоп» Степаныч. — Что он хочет?

— Чтобы я с вами соединил.

— Так соединяй скорей. И сам с линии уйди.

— Уж это — всенепременно, — ответил офицерик обиженным голосом и пропал. По изменившемуся фону, Степаныч понял, что его уже переключили на звонившего старика. Но самого старика не было, — канал был пуст.

Прождав минуту, Степаныч задумчиво постучал по трубке пальцем. Неужели звонившему надоело ждать?

— Здравствуйте, — послышался из трубки шамкающий старческий голос, — и спасибо что дождались меня! Мне нужно было сделать один звонок по другой линии — один из абонентов неожиданно появился в сети.

— Слушаю вас.

— С вами, молодой человек, говорит Леопольд Ааронович Гершгорин, — продолжил старик, — Можете сразу переключить телефон на громкую связь — я все равно всех вас прекрасно вижу и слышу.

— И вам не хворать, — буркнул Степаныч, переключая телефон в режим громкой связи.

Старик еще раз представился.

— Добрый вечер, Леопольд Ааронович, — первым пришел в себя Венедад, — я полагаю, ваш Предмет — «Телескоп»?

— «Ледяной телескоп», молодой человек. Он когда работает, холодным делается. И у нас в Нью-Йорке утро.

На словах «молодой человек» Венедад выразительно посмотрел вверх, но промолчал.

— Ваш звонок санкционирован нашими американскими коллегами? — вмешался в разговор Корочун, — вы пользуетесь телескопом под их контролем?

— Конечно нет, — в голосе старика прорезалось раздражение, — я уехал подальше от одной кодлы озабоченных гебульников не для того чтобы броситься в объятья их собратьев по маразму.

— А так не бывает, — сказал Корочун. Либо вашим, либо нашим. Либо вы сейчас берете ноги в руки, и рысью мчите в наше посольство, либо вас выследят и арестуют американские спецслужбы. Просто потому, что они отслеживают все звонки из США. И звонок в администрацию президента не пропустят, будьте уверены.

— Чума на оба ваших дома. Это я про ваше предложение. А что до отслеживания, так формально я звоню из Мытищ, через шлюз Мегафона и несколько прокси. Ежу понятно, что американцы получат запись — кто угодно может получить доступ к записанным российским сотовыми компаниями телефонным разговорам — были бы деньги. Но эту информацию американцы все равно получили бы — у вас, как в украинском партизанском отряде, из трех бойцов один предатель. В любом случае, скоро это будет не важно.

— Это почему? — спросил Степаныч. Предчувствия у него были самые что ни на есть нехорошие.

— Я собирался отнести телескоп в редакцию Нью-Йорк Таймс. Чтобы потом с их помощью передать телескоп всему мировому сообществу. Через ООН. За соответствующее вознаграждение.

— ООооон, — протяжно провыл Альфред. — Передать телескоп насквозь проамериканскому ООН. Вы хоть понимаете, что это приведет к небывалому усилению спецслужб Штатов? Американцы и раньше вертели миром как хотели, а получив телескоп, которым можно наблюдать любой угол Земли, они и вовсе установят свою гегемонию.

— Лучше они, чем вы — резко возразил старик. — Они хоть под минимальным общественным контролем работают. А вы, в России, на что употребите телескоп? Чтобы всех разумных людей из России выдавить, а остальных в крепостных превратить? Если у вас сейчас ума хватает людей за шутки в соцсетях и купленную на али зажигалку-фотокамеру в тюрьму сажать, то что дальше будет?

— Не мы законы придумываем. Мы законы исполняем.

— Ну насмешил старика, потешил, — голос Леопольда Аароновича при этом не содержал ни грана веселья, — еще расскажи, что эта куча пустоголовых спортсменов с коррупционерами в госдуре на самом деле пишут законы.

— Такова воля народа.

— Ты на народ не клевещи, — в голосе прорезалась сталь. — От того, что твоя кодла может написать в бюллетенях что угодно, этот выбор народным не делается.

— Ты сомневаешься, что Путин победил честно? Опросы врут?

— Я не сомневаюсь, что Путин победил устранив остальных кандидатов.

— А у американцев спецслужбы типа белые и пушистые. Рассказать вам, как АНБ за всеми следити что с этими данными делает? У меня тут живой очевидец этого блядства сидит — не даст соврать.

— Это частный единичный случай. Американский народ умеет защищать свои свободы и найдет управу на проходимцев.

— А я к чему это вспомнил? К тому, что в стране должна быть здоровая конкуренция. А общество только тогда может контролировать власти, когда силы у них равны. Думаете, почему США такие сытые да стабильные? Потому что у них две силы — государству, точнее образующим его спецслужбам, противостоят миллиардеры. Деньги тоже сила, когда их много. А у нас, в России, этого нет — коммунисты отменили миллиардеров и всю власть в их государстве заполучил КГБ. Просто потому, что противостоять КГБ было некому. Потом КГБ перекроил страну под себя, чтоб никто им не мешал наслаждаться полученным богатством.

Вы всерьёз хотите чтоб в США тоже самое произошло? Для этого собрались спецслужбам телескоп вручать? Да они с его помощью такой прекрасный новый мир устроят, что все Вовины закидоны мелочью покажутся.

— И что вы предлагаете? — в голосе старика слышалась усталость.

— Вернуть равновесие. Восстановить паритет между странами. Создать многополярный мир, — Корочун тяжело дышал, как будто занимался тяжелым физическим трудом, но голос его звучал уверенно и громко.

И чертовски убедительно, словно он сам верил в сказанные им слова.

— Ты должен отдать телескоп нам. Знаю, знаю, у вас предубеждение против ФСБ. Я сам часто не восторге от того что делаю. Но смотри, — что будет дальше: мы будет следить за фактами нарушения законов элитой США. Они будут вынуждены включиться в борьбу за контроль над Россией. Вернется холодная война — а это означает, что в России власти начнут думать не только о своих карманах. Помнишь, когда Сталин народ России братьями и сестрами назвал? Когда его Гитлер в угол загнал. Так и у нас будет, когда ты телескоп нам отдашь. За огромное вознаграждение.

— Поздно уже, — с грустью в голосе сказал старик, — вы не даете мне договорить. Все эти дрязги с Америкой не имеют значения. Уже не имеют значения.

— Украинцы? — спросил Степаныч.

— Украинцы, — со вздохом подтвердил старик. — Знаете, что за предметы они получили?

— Ээээ… Золотой Шар, Годзиллу и Атомную Бомбу? Отдан приказ остановить их на границе.

— Быстро работаете, молодцы. Вот только приказ запоздал. В Киеве они уже. При пересечении границы они доложились властям, и их с границы до Киева сопровождал эскорт СБУшников.

— Так это хорошая новость. Вопрос тут только в том, за сколько эти предметы выкупит Вова, — влез в разговор Корочун, — уж в чем, в чем — а в этих людях я уверен, — добавил он, плотоядно улыбаясь.

— И напрасно. Я не знаю, что они там решили, может радикально поднять ставки, может еще чего, но первой к Золотому Шару была допущена некая Ирина Дмитриевна Фарион.

— Ой, блять…, — в сердцах прокомментировал новость Альфред, — она же ёбнутая.

— Ага. За что и ценят. Золотой Шар штука хитрая, если судить по первоисточнику. Выполняет не те желания, что озвучены, а те, что пациент в душе лелеет.

— Простите, — деликатно прокашлялся Эдвард, — а Ирина Дмитриевна после Шара внезапно так не похорошела?