Я обернулся к ним.
— С собой — только нужное, да и то... ты ж знаешь.
— Ну, значит, надо заехать к тебе.
— Карта в бардачке, — намекнул Тиха, выжимая сцепление и выворачивая руль. — Поехали.
Дальний свет выхватил из ночи куски проселочной дороги. Лечебница "Ласточка" осталась черным силуэтом на фоне звездной россыпи, а вскоре и вовсе растворилась в ночи. Я развернул карту, подсвечивая себе фонариком, выданным Тихомиром.
— Вот эта ближайшая к городу точка — возле западного маяка — это оно? — спросил я. — Сможем посетить по пути как раз.
Тиха мельком глянул, куда я показываю.
— Оно. И вон там, в лесу — тоже оно, вроде бы.
Он замолчал, а потом добавил задумчиво:
— Раньше у нас было целое лето... А теперь... Теперь у тебя есть ночь, Рейнхард, чтобы понять, как именно это работает. Если на рассвете, когда мы доберемся до места, у тебя ничего не получится — вернуться и попробовать еще раз будет проблематично. Я поведу нас на север, и сам понимаешь, что это значит.
Машина выбралась с проселочной дороги на трассу и пошла мягче и быстрей.
— Что ж тебя тянет-то на север так, — проворчал я, уже не думая о том, что говорю.
— Потому что там мы точно сможем узнать, кто есть кто, — ответил Тиха.
— Что же тебе неймется, Бродяжка. Что за дух соперничества, ни на чем не основанный?
— А вот.
— Может, ты в меня влюблен? Хранишь фотографии под подушкой, записи в плеере?
— Ты, Рейни, конечно можешь думать, что хочешь, но если тебе вдруг — вдруг! — недостанет в этой жизни любви и ласки, то ты обращайся. Единственное что — я несколько мнителен и боюсь за свое здоровье, поэтому тебе придется быть снизу, не обессудь.
— А отморозить себе прямо сейчас ты ничего не хочешь?
— Мальчики, — Берса приобняла оба кресла и возникла посередине, — вы так невыразительно переругиваетесь, что мне аж печально. Рейни, ты, может, поспи, в самом деле? У тебя лицо помятое, как котлета.
— Да мы через полтора часа доедем уже, — заметил Тиха.
— Ну вот полтора часа и поспит пусть.
Тиха цыкнул и включил радио. Я откинулся на мягкое кресло, пахнущее мехом и пылью.
Негромкая музыка смешалась с дорогой, с пролетающими мимо столбами, деревьями, указателями, поворотами. Невысоко над горизонтом проявилась луна, доселе скрытая холмами.
Проникнуть в морок через точку перехода.
На заднем сидении едет существо оттуда и смотрит на ту же луну, что и я. Мой план по спасению утопающего в лице меня трещит по швам. Страшно. Бессилие. Беспомощность. Лавина непобедима, лавина необъятна, всепоглощающа, смертоносна.
Но пока что она — где-то там, за тонким ледяным стеклом, воздвигнутым разумом. Что ж... надо решать проблемы по мере их поступления.
Разберемся.
Пускай это выходит за рамки, пусть.
А Берса что-то скрывает. Станет ли... нулевой элементалист касаться пришельца из морока?
Нет. Она не рискует по пустякам. Она параноик, как и я. Она наврала мне. Хотя и не обязана была говорить правду, конечно же.
И она допустила ошибку.
Она защищала не его — меня.
Инстинкт, чутье, предосторожность, знание?..
Я не думаю, что пробраться в морок во плоти так просто. Не думаю. Я не знаю, что позволило провалиться туда Николе Рэбел без всяких точек перехода.
Тиха говорит — ночь на то, чтобы понять?
Есть способ упростить себе жизнь, есть, но я не стану его использовать. Я не буду просить этой помощи, не стану идти этой дорогой, пока меня не припрут к стенке. Есть еще время и есть границы дозволенного даже у таких, как я.
И, думая так, я сомкнул ненадолго веки. Словно пелена черного тумана укрыла явь, и мне, вроде бы, снились какие-то иные миры — морок ли это был, тот, в который мы стремимся пробраться, или это были образы, рожденные моим собственным сознанием, замешанные на тревоге и знании? Бледные мотыльки летели сквозь ночь, обращаясь в снег.
Ночь текла, будто река, вне ледяного гроба.
Музыка прорастала через иссиня-черный туман чьей-то чужою песней.
Давай ты будешь из города дверей,
А я — из замка, выросшего на горе.
Ты будешь девочкой, упавшей в реку при игре,
И разноцветные твои одежды вымокнут в крови.
Но только никому не говори
Куда уйдем мы завтра на заре,
И недостойный удостоится любви,
И расцветет миндаль на замковом дворе.
ГЛАВА 8
Никс открыла глаза и увидела... ничего. Слепая темнота окружала ее со всех сторон. Чувствуя, как накатывает безотчетная паника, она стала дышать. Ровно, медленно. Вдох. Выдох.
Темнота, да.
Но пальцы ощущают твердый, холодный камень. Пальцы скользят по шелку с шершавой причудливой вышивкой по канту.
Она одна в абсолютной, непроглядной темноте.
Но откуда-то веет свежим воздухом, сквозняком.
Она не может призвать магию и сделать так, чтобы было светло.
Но, попытавшись, она начинает что-то различать, и вскоре оказывается, что за пазухой, в складках тяжелого шелка, спрятался солнечный кинжал.
Никс достала его и положила на подставленные вертикально ребра ладоней, впервые рассматривая внимательно.
Она сосредоточилась на нем.
Волны, гребни, изгибы. Словно солнечный кинжал сработан из кости, словно на нем вырезано стилизованное море, бушующее, золотое. Вот, кажется, эти символы, так похожие не силуэты птиц — это на самом деле буквы неведомого алфавита, чайки в полете, который несет в себе смысл.
Солнечный кинжал, который выудил из нее самой Кэрри, когда она попыталась колдовать.
Может быть, это воплощение ее магии, отражение ее силы в мороке?
Никс сосредоточилась и снова призвала огонь. Солнечный кинжал стал теплей, начал гореть ярче.
Точно. Магия.
Ну, хорошо.
Она попробовала подняться. Оглядев пышное шелковое одеяние, Никс взялась за подол и, используя кинжал, безжалостно откромсала самый длинный край.
Так-то лучше.
Вокруг все еще была кромешная темнота, но солнечный клинок горел, словно факел, и Никс преисполнилась надежды.
Неся его перед собой, она двинулась вперед мелкими шажками, опасаясь, что в каменном полу, по которому она идет, могут быть дыры.
Темнота казалась бесконечной.
В уме вместо страха и оторопи, грозивших захлестнуть лишь несколько секунд назад, зароились где-то подслушанные шутки про туннели и поезда, реалистов, пессимистов и водителей паровозов, про водителей-оптимистов, водителей-пессимистов и... или у паровозов машинисты, а не водители?.. Никс двигалась через тьму наобум, совсем уже не уверенная, что идет туда, откуда в прошлый раз повеяло сквозняком.
Потом ей пришло в голову крикнуть что-нибудь, чтобы проверить, насколько бездонна тьма.
— Ау!
Через секунду эхо ее собственного голоса вернулось к ней.
Воодушевившись, Никс перестала медлить и пошла скорее, все же поглядывая под ноги на всякий случай. Когда отблески света выхватили из кромешной тьмы стену и прямоугольный проем в ней, Никс возликовала.
Черная бесконечность кончилась намного раньше, чем она уже успела себе навоображать.
Никс подошла к проходу в стене, оказавшейся кирпичной. Куда-то вниз вела деревянная винтовая лестница, узкая и на вид скользкая. Именно оттуда прилетал сквозняк. Еще из проема пахло морем — совсем чуть-чуть, а может, и не морем, просто солью.
Делать было нечего, Никс пошла вниз.
Лестница начала постепенно расширяться, поменялась фактура дерева, стали попадаться светлые доски, не пропитанные лаком, сухо скрипящие. Появились витые перила. Лестница, будучи теперь достаточно просторной, продолжала ввинчиваться в тело неведомого здания, такая же обманчиво бесконечная, как тьма наверху.
Окончилась она деревянными двойными воротами под округлой аркой. Никс с усилием толкнула створки, те со скрипом поддались и открыли проход в длинный мрачный коридор, завершившийся новыми дверьми, на этот раз железными, судя по всему. На стенах коридора висели потемневшие до полной нечитабельности изображения в тусклых золотистых рамках, и Никс, проходя мимо, гадала, что же там было нарисовано раньше. Скорее всего, пейзажи какие-нибудь, хотя... может быть, какие-нибудь инструкции, но сказать наверняка не получится.
Железную дверь пришлось тянуть на себя. Давно не смазанные петли скрипнули протяжно и тоскливо, так, что звук остался звенеть в голове даже после того, как затих. Никс опасливо заглянула в открывшийся проем, ширины которого едва хватило, чтобы она смогла протиснуться.
Этот проход привел ее в большую полутемную комнату с высокими потолками. Пыль танцевала в сине-фиолетовых лучах, что пробивались через маленькие круглые окошки, расположившиеся на самом верху, сразу за широкими, черными потолочными балками. Из этой комнаты куда-то дальше вели еще два прохода, закрытые старыми, но внешне надежными, бронированными сейфовыми дверьми, оборудованными сложными механическими засовами с множеством ручек и рычагов.
Между ними, в затененной середине комнаты, на возвышении стоял массивный железный стул с высокой, прямой спинкой, а на стуле сидел, сцепив в замок узловатые морщинистые пальцы, старик, на вид древний, как неизвестно что, и такой бледный и сухой, что, кажется, рассыплется прахом, стоит к нему прикоснуться. В укрытой серой пылью и паутиной одежде можно было различить проблески золотой нити и бисерной вышивки. При этом размеров старик оказался немаленьких, что впечатляло.
Мертвый он, что ли? Или уснул? Уснул во сне?
Никс понимала, где находится. Это снова был морок — никаких сомнений, тот самый действительный сон, куда ее снова угораздило провалиться. На секунду ей вспомнился костер и берег моря, желтый песок, белые пальцы Рейнхарда, узкая, словно лезвие, улыбка Берсы, карие, топкие, цепкие глаза Тихомира, теплое пламя, послушное, словно собственные руки, и... холодный камень, солнечный кинжал вместо привычного прирученного огня, вычурный шелк и гулкое эхо в неизмеримой, неведомой темноте.
Никс оглянулась по сторонам. Кроме старика в комнате был еще стол, квадратный, железный, с деревянной крышкой. Сверху, поддерживаемая облупившимися, когда-то позолоченными механическими держателями вроде фигурных треног с поршнями, стояла огромная неправильная сфера из зеленого стекла, прозрачного наверху и мутного внизу. В стекле, ближе к верху, было круглое отверстие.
Никс, засмотревшись, так и не смогла предположить, что это такое.
А когда обернулась к старику, оказалось, что он уже тоже смотрит на нее.
Блеклые водянистые глаза оказались живыми.
— Приветствую тысяча первого посетителя королевской пророческой библиотеки при Башне Тайны, — произнес старик ровным бархатистым голосом, — назовите, пожалуйста, полное имя, пол, возраст, гильдию, если есть, и предъявите документ, удостоверяющий, что у вас наличествует доступ к содержащейся здесь информации.
Никс растерянно замерла. Не веря тому, что услышала, переспросила:
— Б... библиотека Башни Тайны?..
— Приветствую тысяча первого посетителя королевской пророческой библиотеки при Башне Тайны, — повторил старик, не меняясь в лице. — Назовите, пожалуйста, полное имя, пол, возраст, гильдию, если есть, и предъявите...
И он повторил свою прошлую речь слово в слово.
Никс поглубже вдохнула для храбрости.
— Никола Константиновна Рэбел, восемнадцать лет, пол женский, гильдия элементалистов. Документов нет, все, что есть — вот только этот нож, и все, — она продемонстрировала старику солнечный кинжал, держа его за рукоять, острием вниз.
Глаза старика чуть дрогнули, вдруг ожив, и стало понятно, что до этого он недвижно смотрел в одну точку.
— У вас есть традиционное право задать три любых вопроса и ожидать истинный ответ на них, кроме вопросов, перечисленных в дополнении три, тринадцать, восемь к Заповеди Неугомонного Сердца. Удостоверьтесь, что задаете желаемые вопросы. Удостоверьтесь, что сформулировали вопросы корректно. Спрашивайте.
Он механический, что ли? А выглядит как живой.
Никс потопталась на месте, взвешивая "за" и "против".
Ни о каком дополнении под таким номером к Заповеди Никола не слышала. Она вообще не слышала о дополнениях, да и саму Заповедь Неугомонного Сердца знала так себе. Если старик не врет и ответы, которые он может дать, истинны... то надо быть крайне аккуратной. Конечно, все получается более чем странно.
Доступ в библиотеку через живого человека?.. С другой стороны, эта библиотека — в мороке, и это — библиотека пророков. Мало ли, как там оно у них было. Кто ж их знает теперь. Может быть, это — нормально.
Она, конечно, ждала полок, книг, свитков, на худой конец. Чтобы сесть, чтобы искать... а тут...
Старик смотрит вперед, не на нее, куда-то за плечо, и взгляд его неподвижен.
Где-то там, за стенами башни, плывет величественный Фантасубвеструм. Где-то в реальности люди, которым зачем-то не все равно, наверняка снова о ней беспокоятся. А где-то еще живой, но, как будто бы, безвозвратно потерянный, забывает о ней мальчишка-судьбоплет, повинный во всем, что стало происходить после его бездумного, такого глупого, такого незначительного проклятия-благословения.
Никс, начав было злиться, проглотила, задушила злость на корню, преобразовав ее в упрямство и веселое отчаяние. Вопросы так вопросы. Начать следует с легкого, такого, который проверит дееспособность системы.
Старик-терминал? Прекрасно! Проверим на зуб технологии сгинувшей в веках гильдии пророков. Они-то должны знать кое-что о том, что интересует ее, Николу Рэбел, огненного элементалиста и дальше по списку.
— Значит, вопрос первый, — заговорила Никс. Следующие слова никак не хотели спрыгивать с языка, никак не складывались в предложение и все норовили остаться невысказанными, но им все-таки пришлось прозвучать. — Кого любит элементалист льда Рейнхард Майерс, известный более как Рин Даблкнот?
Система должна или дать осечку, если она — машина, или...
Старик, прикрыв веки на мгновение (зрачки его дергались под тонкой кожей и Никс даже померещилось легкое, едва заметное призрачное свечение), снова открыл глаза и произнес:
— Никого.
Кольнуло где-то в груди. Никс поняла, что, пожалуй, на самом деле не хотела знать ответа на этот вопрос. Точнее, знала, чувствовала и так, но подтверждение показалось каким-то болезненным. Если старик не врет, то Рейнхард не любит и себя тоже, и как это вяжется с тем, каков он, как себя преподносит, какую играет роль?.. Но это не важно. Сейчас это все — второстепенно, как и размышления о том, как именно получилось так, что библиотеке пророков известны душевные тайны Рейнхарда Майерса.
Никс подумала о том, что, возможно, стоило бы и самой побыть чуть менее эгоистичной и узнать, раз такая оказия, что-нибудь касательно смысла жизни и всего такого, но тут же решила, что это потом. Когда она выберется отсюда (и никаких "если") и вдруг какая-нибудь дискуссия коснется вышеозначенной проблемы, тогда она обязательно посоветует доморощенным философам посетить Башню Тайны и удовлетворить любопытство. Пока что есть более важные вопросы.
