Хроники Обетованного. Тени и зеркала

И он сделал то, что от него просили. Назвал имя.

— Хелт, — и, когда они решили, что ослышались, выдавил громче, захлёбываясь кровью: — Хелтингра Альсунгская, вдова моего брата. Славьте свою королеву.

И свобода — великая, как ветер на море — охватила его целиком. Конгвар лежал, напитываясь этой свободой, рядом с Рекой Забвения — и ядовитое пламя, так долго глодавшее его, наконец угасло.

ГЛАВА XVII

Западный материк. Гнездовье майтэ у Алмазных водопадов

Тааль снилась Высокая Лестница — но не такая, как на самом деле. Она уходила в самое небо, пронзая его насквозь, и Тааль летела вдоль бесчисленных ступеней, сбиваясь со счёта, — а они всё мелькали и мелькали перед глазами, погружая в отчаяние. Она то дрожала от холода, то потела от жара, и крылья её еле двигались от усталости...

А там, на недосягаемой вершине — она это точно знала — был ответ на все вопросы. Там были огромные врата — каменные, белые, точно кость, врата Неназываемых, изъеденные трещинами, засиженные пауками, и москитами, и бабочками ядовитых расцветок. И с той стороны врат рвался Хаос.

Тааль не знала, не смогла бы объяснить, что это, но не сомневалась: это именно он. Страшное, всё пожирающее пламя рвалось оттуда, готовясь поглотить её гнездо...

Тааль проснулась от собственного вскрика и чуть не свалилась с ветки.

Стоял предутренний синеватый сумрак, но кусочек горизонта, видневшийся из-за деревьев, уже украсила золотистая полоса. Тааль взглянула на Гаудрун, которая дремала по соседству, спрятав голову под чёрное крыло. Долгий полёт так её вымотал, что она даже не пошевелилась от шума.

Но Тааль уже усвоила: Гаудрун кажется беспомощной, лишь когда спит. Понаблюдав её в полёте — ещё слабую, неуверенно ловившую потоки ветра, иногда морщившуюся от боли, — Тааль прониклась таким уважением и восхищением, что ей и без слов было ясно: их встреча не случайна. Она — из тех встреч, что приходят редко, как дождь в засуху, наполняя жизнь новым смыслом.

Наверное, все майтэ могут понять это, только увидев другого в воздухе. Она не знала. Зато знала теперь — точно, без догадок и домыслов, — что Гаудрун честна и отважна, что её вспыльчивость и грубоватость — лишь признаки горячего сердца. Всё это рассказал Тааль её полёт.

И ещё, конечно, то, что она вообще согласилась забрать её с собой. Тааль поёжилась, будто утренний холодок проник ей под перья. Она вспомнила разговор с отцом — последний разговор, почти без слов, когда он места себе не находил от горя и беспокойства, а она не могла доказать, почему должна лететь в кровавое, горящее место. Он предлагал дочери пойти к Ведающему, к Старейшинам, просить отправить к водопадам кого-то из мужчин (ведь не обязана же это делать она, такая юная и слабая!), но Тааль была непреклонна.

— Судьба, — пропела она, клювом ткнувшись в отцовскую шею и кивнув на один из глиняных черепков в его коллекции. — Помнишь, ты научил меня тому знаку? Это моя судьба. Она пришла.

А мать отрешённо смотрела сквозь Тааль, замерев на краю гнезда. И это было куда страшнее отцовских слёз.

Тааль дала слово, что вернётся, как только наберёт воды, что не останется помогать сородичам Гаудрун. Отец заставил её сделать это. Но теперь, глядя на спящую подругу, она была не уверена, что поступила правильно.

— Ну, и долго ты собралась так сидеть? — поинтересовалась Гаудрун; Тааль повернулась и встретила её чуть насмешливый взгляд. — Летим дальше или продолжаем любоваться рассветом?

— Летим, если ты в порядке, — сказала Тааль. В последние дни, даже во время полёта, минуты лихорадочного возбуждения сменялись у неё минутами оцепенения и задумчивости, и Гаудрун по-доброму посмеивалась над этими перепадами. Наверное, это отвлекало её от мыслей о том, что ждёт её в родном гнездовье. На её месте Тааль бы, наверное, уже сошла с ума от страха — металась бы, как бедный Диеши, который не различал знакомых и всё пытался клевать кору вместо семян и личинок.

— Мне приятно, конечно, что ты обо мне заботишься, — Гаудрун поморщилась, — но не стоит делать это так часто... Уже недолго осталось.

— Я помню, — и Тааль подошла к краю, расправляя крылья. С упоением она распрямила каждую косточку, предвкушая, как вырвется на простор из-под тенистого покрова диких лоз и замшелых ветвей. Гаудрун смотрела на неё как-то странно.

— Ты опять видела кошмары? Что на этот раз?

Тааль не хотелось говорить об этом — но откровенность, царившую между ними, было уже не отменить. Она вкратце, чтобы не тратить драгоценное время, описала свой сон.

— Но пламя ещё не вырвалось? — переспросила Гаудрун, озабоченно нахмурив тонкие брови. — Знаешь, у нас в гнездовье таких, как ты, зовут сновидцами. Всё это не просто так... Хвостом своим клянусь, что огонь означает происки кентавров и тэверли.

— Ведающий говорил, что им может помогать кто-то из-за моря, — осторожно возразила Тааль, — и что все наши беды связаны с колдовством. Дело не может быть только в тэверли.

— Дело всегда только в них, — отрезала Гаудрун, которая ненавидела тэверли всей душой, хотя ни разу их не встречала и даже не представляла, как они выглядят. — Даже беда с твоей матерью — от той дряни, что они впустили сюда, это уж точно... Скажи, ты боялась? — вдруг спросила она.

— За мать? — не поняла Тааль. — Конечно. Я и сейчас боюсь.

— Нет. Во сне, когда летела к этим воротам. Зачем ты летела? Ты ведь могла погибнуть?

— Боялась, — признала Тааль и честно добавила: — Только не за себя. Не знаю, почему. Разве что за тех, кто мне дорог... Но ты не подумай, я вообще-то жуткая трусиха. Мало ли что кому приснится...

— Ох, Тааль... — Гаудрун тоже расправила крылья, сразу окружившие её чёрным облаком. От первых солнечных лучей её локоны будто покрылись золотой пыльцой. — Раньше я думала, что такой чистоты уже нигде не осталось. Будь осторожна, девочка.

Чистоты?.. К чему это? И неужели это сказала Гаудрун?.. Продолжая недоумевать, Тааль разжала когти.

* * *

Грохот Алмазных водопадов она услышала издалека, а чуть позже ощутила, как перья тяжелеют от пылинок влаги, повисших в воздухе. Гаудрун издала дрожащий радостный крик; Тааль взглянула вниз — и у неё перехватило дыхание.

Прямо под ними, разрезав лес на две части, текла широкая извилистая река — и, срываясь с кряжистой, заросшей папоротниками возвышенности, низвергалась пенистыми потоками. Отсюда это выглядело как полувоздушная белая стена, прозрачное пятно в море зелени — лёгкое, словно пух птенцов. И всё это бурлило и шумело, чтобы река продолжала свой путь, несясь далеко-далеко — к морю.

Тааль на краткое мгновение замерла в воздухе, поражённая величественным зрелищем: она-то всегда искренне думала, что ничего красивее её гнездовья не отыскать в мире... Переглянувшись с Гаудрун, она стала снижаться — плавными кругами, потому что ветер усилился.

И увидела вблизи то, чем стала эта красота.

Водопады ревели среди поломанных веток и опрокинутых, гниющих от влажности стволов. Через строго очерченный участок леса будто прошла избирательная буря. Кое-где зияли уродливые проплешины — и Тааль сжалась, догадавшись, что там побывал огонь.

А главное — гнёзда. Разбросанные по земле, редкие — по толстым угрюмым деревьям, они были пустыми и разорёнными. Кое-где остались выдранные, словно в борьбе, перья, остатки еды, даже скорлупа яиц... Незамысловатое украшение, сплетённое из мелких красных цветков чьим-то умелым клювом, трепетало на краю самого узкого водопада, зацепившись за камень. Пока они облетали пустое гнездовье, Тааль не решалась оглянуться на Гаудрун.

Та же тщетно высматривала хоть кого-то из своих или хотя бы кентавров. Но было пусто — так, будто все резко решили покинуть эти места. Крови, впрочем, тоже нигде не виднелось; при одной мысли об этом Тааль затошнило.

И тут снизу, от самой воды, едва перекрывая её грохот, раздался нерешительный возглас. Гаудрун отозвалась похожим криком — тоном пониже — и ушла в крутое пике, отчаянно прорезая крыльями воздух; Тааль, испугавшись за неё, бросилась следом.

В большом гнезде на подстилке из мха сидела, нахохлившись, старая толстая майтэ — до того старая и толстая, что явно не могла двигаться. Водяные брызги то и дело долетали до неё, но она только слабо охала и продолжала горевать, склонив плешивую голову.

— Куари! — воскликнула Гаудрун, снижаясь. Она чуть задохнулась от своих неосторожных манёвров и оглядывалась как-то затравленно — точно не веря в происходящее. Сердце Тааль разрывалось от боли, плескавшейся в зелени глаз подруги. На миг она даже забыла о целебной воде для матери — спасении, которое оказалось теперь так близко. — Что тут случилось? Где все наши?

— Всё кончено, Гаудрун, — подслеповато прищурившись, старушка сразу узнала её и закашлялась. — Они напали на следующий день после того, как ты пропала... Видишь, всё порушили, бездушные коняги. Ох, горе, горе... И за что всё это на мои дряхлые крылья! — она всхлипнула, готовая снова разразиться плачем; Тааль она, казалось, совершенно не замечала. Гаудрун побледнела.

— Они мертвы? Кто убит? — отрывисто бросила она, прерывая излияния.

— Да почитай что никто, — Куари икнула; слёзы всё бежали, теряясь в морщинистых обвислых щеках. — Всех в клетках увезли на юг, в Пустыню. К тем... В рабство, наверное. Только меня вот оставили — какой с меня прок... Ох, горе, горе...

— А Биир? Жив? — жадно спросила Гаудрун, не помня себя, почти наскакивая на несчастную старушку. Биир?.. Тааль чуть смутилась. Она почему-то считала, что для Гаудрун ещё не наступила та пора, когда майтэ находят себе пару. Выходит, всё это время она переживала ещё и за своего спутника — что может быть страшнее...

— Жив твой братишка, — прокряхтела Куари, разрушив её теорию. — Вместе со всеми — туда же... Набрали с собой нашей воды — бочками увезли, окаянные, ты бы видела... Ох, проклятые времена... Оставили конвой — пять или шесть коняг, бродят тут поблизости, в лесу. Подкармливают меня иногда... Будь осторожна, сама знаешь об их стрелах.

— Знаю, — процедила Гаудрун и запрокинула голову в небо — точнее, в высившиеся над ними кружева воды. Тааль решила, что она хочет запеть песнь скорби, как мать, и содрогнулась, но Гаудрун молчала — только её красивое лицо исказилось от гнева. — Я должна побыть одна, Тааль. Прости.

— Да... Конечно, — Тааль отступила, пропуская её. Сделав пару шагов, Гаудрун взлетела — остервенело врываясь в ветер, определённо не думая ни о какой осторожности. Тааль, вздохнув, осталась с Куари — старушке наверняка требуется какая-нибудь помощь... Больше помогать здесь всё равно некому.

* * *

Прошло, наверное, несколько часов, а Гаудрун всё не возвращалась — парила чёрным пятном, выписывая в небе такие петли и узлы, что Тааль начала тревожиться. Дожидаясь её, она успела привыкнуть к грохоту водопадов: больше он не оглушал, и прохлада воды всё сильнее нравилась ей — пожалуй, сильнее шершавого камня Лестницы или прелой духоты лесов. Расставшись с Куари (старушка по-прежнему не замечала её, продолжая оплакивать разорённое гнездовье), Тааль решила подлететь поближе к возвышенности, с которой падала вода. Вблизи она оказалась изрытой неимоверным количеством порогов и выступов — точно тут порезвились великаны. И много где — среди камней, мха, папоротников — Тааль замечала застывших или ползавших каменных скорпионов, точные копии тех, что показывал ей Ведающий. Мерзкие посланцы Пустыни...

Тааль снова и снова встречала следы майтэ, совсем недавно оставивших это место. Она пыталась представить себе, как кентавры ловили их и загоняли в клетки — всех, даже неоперившихся птенцов, даже матерей с кладок. Как они пускали стрелы — может быть, подожжённые, — как свалили вон то дерево, как рухнуло и покатилось нелепым комом то гнездо... Ведь кто-то строил его, плёл с любовью и песнями, мечтая о будущей семье.

Она не могла, как ни старалась, вообразить всё это. Сознание выгоняло страшные картины, отчаянно защищаясь; мысли Тааль соскальзывали то к полётам, то к Ведающему или загадочной истории Неназываемых, то к отцу и матери — и не останавливались на том, что находилось вокруг.

Тааль опустилась на один из выступов — поток, отвесный и бурливый, был теперь прямо возле неё. Она рассеянно подумала, что надо бы раздобыть или сплести плошку или мешочек — набрать воды для матери.

А что потом? Неужели улететь и оставить Гаудрун здесь, одну?.. Она ведь наверняка теперь двинется на юг, искать сородичей и особенно брата. Тааль видела её гнев — такой гнев не испугается ни кентавров, ни других неведомых врагов, не дрогнет перед Пустыней Смерти. В сердце Гаудрун теперь только жажда мести, все песни покинули её; Тааль это одновременно пугало, восхищало и печалило.

Улететь вместе с ней? Но она ведь ничем не поможет — такая беспомощная, наивная и глупая (а что ещё могла иметь в виду Гаудрун, когда говорила о её "чистоте"?), она только будет обузой. Да и как оставить отца и мать, и всё гнездовье? Что случится с ними в её отсутствие?.. Тааль представилась пустая, гулко-тихая Лестница с навсегда смолкнувшими песнями и шорохом крыльев... Ей стало страшно.

— Ты кто? Я не видел тебя раньше, — совсем рядом раздался тоненький голос — журчащий, но бедный на переливы тонов; не голос майтэ. Тааль отшатнулась и завертела головой, пытаясь найти источник звука. Но даже оглядываться долго не пришлось — голос исходил от самого водопада.

— Я всё-таки теряю рассудок, — пробормотала Тааль, растерянно глядя на представшее перед ней существо. — Ведающий был прав, это чёрная магия.

Из водяных струй соткалось что-то странное — небольшое, раза в полтора меньше Тааль, создание. Оно было полупрозрачно и спиной словно приросло к водопаду; остальное тело тоже было создано водой, которой будто придали форму невидимым сосудом. Тело это было... в первое мгновение Тааль сказала бы "уродливо", но потом, присмотревшись, решила, что скорее необычно, нелепо, неуклюже. Никакого изящества и соразмерности — и совсем не приспособлено для полёта, а что может быть бессмысленнее?.. Как-то неудобно вытянутая спина, почти одинаковые короткие конечности — числом четыре; непропорционально большая, яйцевидная голова без волос или перьев. Порывшись в памяти, Тааль сообразила, кого ещё ей это напоминает — кентавров. По крайней мере, выше пояса. Точнее — так, наверное, выглядят их детёныши, только если допустить, что ноги у них не лошадиные, а похожие на руки.

Сначала Тааль испугалась, но существо не проявляло враждебности — лишь шевелило ручками и ножками, хватаясь за струи, как за верёвки, да хлопало водяными глазами. Осмелев, она подступила поближе.

— Ну вот ещё, — наконец сердито выдало текучее создание. — Ты совсем невежда?.. Как можно говорить, что атури творят чёрную магию! Радуйся, что встретилась именно со мной, — другие не оставили бы от тебя мокрого места... — и, помолчав, прибавило для убедительности: — И кучки перьев тоже.

Это, видимо, должно было звучать угрожающе, но Тааль почему-то только рассмешило. Она спрятала улыбку и переспросила: