Черная Луна | Dark Moon

Сарино был один, вокруг — куда ни глянь — ни живой души. И вдруг он осознал, что всегда был одинок. Этот краткий миг затишья перед бурей был словно иллюстрацией ко всей его жизни. Мальчик, отвергнутый тем, кого он считал отцом, превратился в мужчину — несовершенного, ущербного, — который чуждался и отвергал всех прочих.

И, увы, полного жалости к самому себе...

Солнце поднялось выше, округа пробуждалась. Сарино, ожидая даротов, глядел на опушку дальнего леса. Ребенком он подолгу бродил в этом лесу, охотясь на голубей и кроликов. На прогалине, почти в самом сердце леса, он играл в могучего героя — сражался с придуманными врагами, защищая свой народ.

Теперь эта игра воплотилась в жизнь, вот только в отличие от своих детских фантазий сейчас он обречен потерпеть поражение.

Из леса выехали даротские всадники. Ровными шеренгами, по полсотни в каждом ряду, они медленно приближались к городским воротам. Взобравшись на зубец стены, Сарино сверху разглядывал всадников. Гигантские чудовища, словно вышедшие из самых страшных кошмаров человечества, они двигались вперед молча, совершенно бесшумно. За ними из леса хлынули тысячи пеших даротов. Не было ни боевых кличей, ни барабанов — только мерный топот множества сапог, ни разу не выбившийся из ритма.

— Что вам здесь надо? — крикнул Сарино, когда первая шеренга всадников подъехала к стене.

Дароты ничего не ответили. Сорок пехотинцев вытащили вперед окованный бронзой таран и установили его перед городскими воротами. С оглушительным грохотом таран ударил в ворота. Сарино услышал треск лопнувшего дерева и ощутил, как стена под его ногами дрогнула. Тогда он швырнул вниз стеклянный шарик, и тот разбился о таран. Жидкое пламя хлынуло наружу, полыхнуло, мгновенно охватив нескольких даротов. Доспехи их раскалились докрасна. Дароты отпрянули, тщетно пытаясь сбить с себя огонь, одежда на них пылала. Никто из сородичей не бросился к ним на помощь. Они метались, объятые пламенем, словно живые факелы, и один за другим падали замертво.

Еще сорок даротов молча двинулись к еще дымящемуся тарану. Четыре удара нанесли они по воротам — и наконец ворота поддались. В тот самый миг, когда орда даротов хлынула в пролом, Сарино сбежал со стены и опрометью помчался по улицам к герцогскому дворцу. Даротские всадники галопом скакали за ним.

Он уже задыхался, когда выскочил на широкую, обсаженную деревьями аллею, которая вела ко дворцу. За спиной все ближе грохотали копыта. Обернувшись, Сарино метнул последний шарик. Он попал в грудь одному из всадников, и дарот мгновенно окутался пламенем. Гигантский конь вздыбился, сбросив всадника с седла.

Сарино рванул вперед, сломя голову промчался по двенадцати ступенькам крыльца к парадным дверям, а оттуда — в тронный зал. В дальнем конце зала, под огромным витражным окном стоял трон герцогов Ромарка — красного дерева, изукрашенный слоновой костью и серебром. На троне лежала Эльдерская Жемчужина.

Подбежав к трону, Сарино схватил Жемчужину и сел. Сделав глубокий вдох, он выкрикнул одно-единственное Слово Силы. Под тронным залом, в погребе один из стеклянных шариков разбился, вспыхнул — и пламя хлынуло ручьями по залитому маслом полу. Языки огня жадно лизали деревянные бочки.

В тронный зал ворвались дароты.

— Добро пожаловать в Моргаллис, — с широкой ухмылкой приветствовал их Сарино. — Кто ваш командир?

Дароты двинулись к нему, окружая трон. Сарино смотрел на их мертвенно-белые лица, бездушные черные глаза.

— Что, боитесь говорить? — осведомился он. Из толпы даротов шагнул вперед рослый воин.

— Я — генерал, — объявил он. — И сегодня вечером я съем твое сердце.

— Вот уж не думаю, уродливый ты ублюдок! Однако же пусть никто не скажет, что Сарино не приготовил своим гостям поистине теплую встречу!

Поднявшись с трона, Сарино выкрикнул еще одно Слово. В погребе разом лопнули все оставшиеся шарики, пламя плеснуло вверх, точно лава из жерла вулкана. Под ногами даротов дрогнули огромные каменные плиты. Миг — ив тронном зале выросла стена пламени. За этим последовал второй взрыв. Стены дворца рухнули, словно карточный домик, крыша провалилась вовнутрь.

Сарино, объятого огнем, взрывная волна швырнула прямо в гигантский витраж. Проломив окно, он рухнул в крону вяза, который рос в дворцовом саду, и, пролетев сквозь ветки, свалился в пруд.

Страдая от нестерпимой боли, Сарино кое-как выбрался из воды и, все так же прижимая к груди Эльдерскую Жемчужину, побрел прочь от дворца.

За его спиной, вздымаясь все выше, сокрушительно ревело пламя.

Армия даротов двинулась на юг, по пути уничтожая деревни и города, и достигла Прентуиса. Здесь дароты впервые столкнулись с войском людей — две тысячи всадников, пятьсот лучников и три тысячи пеших. Почти всех их изрубили в куски, войско рассеялось. Резня в самом городе была ужасна, и немногие уцелевшие, кто сумел добраться до Лоретели, рассказывали о сценах, от которых стыла кровь.

Меньше чем за месяц два столичных города Четырех Герцогств пали под натиском неумолимого врага. Герцог Марч был убит в бою под Прентуисом. Что стало с герцогом Ромарком — не знал никто.

Снег в этом году выпал рано, и дароты отступили. Никто, однако, не сомневался, что грядущая весна принесет с собой новые ужасы.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Брун метался в жару, обливаясь потом. Пожилой лекарь склонился над ним, внимательно осмотрел странный, золотистый отлив кожи.

— Это не поветрие, — сказал он Тарантио. — Однако же мне не нравится цвет его кожи: это говорит о том, что у него неладно с кровью. Впрочем, я уже сделал вашему другу кровопускание и поставил ему пиявок — а больше я ничем помочь ему не могу.

— Он выживет?

Лекарь пожал тощими плечами.

— Честно говоря, молодой человек, не знаю, поскольку не могу понять, что это за болезнь. Мне приходилось видеть у пациентов желтую кожу — в одних случаях причиной была болезнь почек, в других — желтуха или желтая лихорадка. Этот же случай для меня совершенная загадка. Говорите, цвет его глаз — дело рук колдуна Ардлина? На вашем месте я бы отыскал этого колдуна и выяснил, что он сделал с вашим другом.

— Он уехал из Кордуина, — сказал Тарантио.

— Меня это не удивляет. Я не доверяю колдунам — плутовское, знаете ли, племя. Вот с пиявками все ясно — они высасывают у больного дурную кровь, и никакого колдовства.

Тарантио проводил лекаря до порога, уплатил ему за визит и вернулся к постели больного.

— Нужно было затолкать ему в рот этих его пиявок, — проворчал Дейс. — Напыщенный идиот!

— А все же в его словах есть доля правды. Думаю, болезнь Бруна и вправду дело рук колдуна. Ты же видел его глаза — теперь они оба золотистого цвета. Никакого волшебного шара не было — это просто какие-то чары. И они все больше овладевают Бруном.

— Верно, — жизнерадостно согласился Дейс. — Я же и говорю — надо было нам прикончить Ардлина.

— У тебя, братец, на все один ответ — прикончить.

— Каждому свое, — отозвался Дейс. Брун застонал, затем вдруг заговорил на языке, которого Тарантио прежде никогда не слышал — певучем и мелодичном. Тарантио сел у постели, положил ладонь на пылающий лоб Бруна. Потом налил в тазик теплой воды и, откинув одеяла, обмыл нагое тело Бруна — чтобы вода, испаряясь, хоть немного охладила кожу.

— До чего же он исхудал! — заметил Дейс. — Ты бы приготовил ему мясного отвара или что-нибудь в этом роде.

Брун открыл золотистые глаза.

— Ох, как больно! — прошептал он.

— Лежи, друг мой, лежи. Поспи, если сумеешь заснуть.

— Мне холодно.

Тарантио снова пощупал лоб больного, потом укрыл его одеялами и пошел в кухню. Кухарка, которую он нанял, сбежала, едва Брун заболел. Еды в доме не было. Вернувшись в спальню, Тарантио подбросил дров в огонь, потом накинул плащ и вышел в снежную круговерть. До таверны 'Мудрая Сова' путь был неблизкий, и он изрядно продрог. На плечах и голове у него наросли снежные сугробы.

Он постучал в дверь таверны, и ему открыла Шира. Войдя в залу, Тарантио стряхнул с себя снег.

— Извини, что побеспокоил, — сказал он, — но мой друг заболел, а у нас в доме ни крошки. Не приготовишь ли что-нибудь на скорую руку, чтобы я мог взять с собой?

— Да, конечно, — весело сказала она. Повернулась — и лишь тогда Тарантио заметил, что она на сносях.

— Поздравляю, — сказал он. Шира мило покраснела.

— Мы с Дуво очень рады.

— Дуво?

— Ну да, Певец. Помнишь?

— Ах да. Желаю вам обоим счастья.

— Присядь у очага и подожди, а я покуда принесу тебе горячего вина с пряностями.

Хромая, она ушла в кухню. Тарантио сбросил плащ и присел на корточки у огня. Жар очага мгновенно охватил его, и он блаженно поежился. Глядя на весело пляшущее пламя, Тарантио позволил себе расслабиться, а потому не услышал сзади едва различимых шагов. Зато Дейс всегда был начеку — и, перехватив у Тарантио власть над телом, вскочил и стремительно развернулся. В руках у него блеснули мечи.

Перед ним стоял стройный светловолосый человек с изумрудно-зелеными глазами.

— Я Дуводас, — сказал он.

— Повезло тебе, что ты не покойный Дуводас, — проворчал Дейс. — Привычку завел — подкрадываться.

— Я вовсе не подкрадывался, Тарантио. Ты просто задумался и не слышал, как я подошел. Шира сказала мне, что твой друг болен, и я пришел предложить свою помощь.

Дейс хотел уже сказать ему, куда именно он может засунуть свою помощь — но тут Тарантио поспешно отпихнул его и занял свое место.

— Ты умеешь лечить? — спросил он. Дуводас ответил не сразу, глаза его сузились. Неужели он каким-то образом заметил превращение Дейса в Тарантио?

— Я немного разбираюсь в травах и снадобьях, — сказал наконец Дуводас.

— Тогда ты будешь желанным гостем в моем доме. Я, признаться, привязался к Бруну. Может, он и не гений, зато честный и не болтлив. И, кстати, прости мне невольную грубость. Слишком долго мне пришлось воевать, и я привык, что люди, которые бесшумно возникают за моей спиной, как правило, желают мне зла.

— Пустяки, друг мой, — отмахнулся Дуводас. Шира принесла холщовую сумку, битком набитую едой.

— Этого вам хватит, чтобы до завтра не умереть с голоду. Приходи завтра — я приготовлю тебе корзину со съестным.

Тарантио хотел заплатить, но Шира остановила его.

— Мы и так задолжали тебе ужин за тот день, когда ты съехал из таверны. Заплатишь за завтрашнюю еду.

Тарантио благодарно поклонился и повесил на плечо увесистую торбу. Набросив плащ, он направился к двери. Дуводас вышел вслед за ним на улицу. Тарантио сурово взглянул на безумца, на котором были только зеленая рубашка, тонкие штаны и сапоги.

— Ты же замерзнешь до смерти, — сказал он.

— Я люблю холод, — ответил Дуводас, и они бок о бок зашагали по заваленной снегом улице. Ледяной ветер дул им в лицо, взвихривал рыхлый снег. Тарантио косился на своего спутника, дивясь, что тот словно и не чувствует холода. Двадцать минут спустя Тарантио распахнул парадную дверь своего дома и вошел в прихожую. Очаг в гостиной почти угас, и Тарантио подбросил в огонь дров.

— Странный ты человек, — сказал он. — Где тебя растили — в вечной мерзлоте?

— Нет. Где твой друг?

— В дальних покоях, в спальне.

Пройдя через дом, они вошли в спальню. Брун спал и что-то бормотал во сне.

— Тебе знаком этот язык? — спросил Тарантио, когда Дуводас сел на краешек постели. Брун внезапно запел, и спальня наполнилась ароматом роз. Потом он застонал и стих.

— Откуда взялся этот запах? — удивился Тарантио. — Зимой розы не цветут.

— Что за магия потрудилась над этим человеком? — спросил Дуводас. Тарантио рассказал ему о поврежденном глазе Бруна и о визите к Ардлину.

— Я не видел, что именно он сделал, но зрение у Бруна теперь отменное.

— Он не болен, — сказал Дуводас. — Он превращается.

— Во что?

— Этого я не могу сказать наверняка. Однако в нем есть сильная магия, и она все крепнет.

Брун открыл золотистые глаза и уставился на Дуводаса. Певец взял его за руку и заговорил на языке эльдеров. Брун улыбнулся, кивнул — и снова погрузился в крепкий сон.

— Что ты ему сказал?

— Поблагодарил его за песню и аромат роз.

— Можешь ты ему чем-нибудь помочь?

— Нет. Он не нуждается в моей помощи. Пускай отдыхает.

Дуводас вернулся в гостиную и сел у огня. Тарантио предложил ему вина, но Певец отказался и попросил воды. Тарантио принес ему кубок с водой и уселся напротив.

— Ты — тот человек, что убил дарота, — промолвил Певец. — Я слышал о тебе. Весь город слышал о тебе. Ты заставил врагов думать, что они смертны.

— Они действительно смертны.

— Дароты, — сказал Дуводас, — уничтожили когда-то целую расу. Стерли ее с лица земли. Теперь этот народ забыт. Я был однажды в храме, где хранятся кости ушедших в забвение. Они звались олторы; они были Певцами, Музыкантами и Поэтами. Они верили, что Вселенная есть не что иное, как Великая Песнь, и жизнь во всех ее проявлениях — только слабое эхо этой песни. Музыка их была напоена магией, магия их была музыкой. Говорят, что города их были словно небывало прекрасные сады, живущие в радостной гармонии с землей и со всем сущим. Дароты сровняли эти города с землей, разбили в пыль статуи, сожгли картины, изорвали в клочки песни. Дароты — пожиратели всего живого. Цель их жизни — разрушение.

— Я не знаток истории, — отозвался Тарантио, — но зато умею воевать. Герцог заказал новое оружие, мощные арбалеты, которые могут пробить насквозь шестидюймовую доску из тиса. Мы убьем много даротов.

— К сожалению, это так, — кивнул Дуводас. — Смертей будет все больше и больше. Однако я не стану ждать, когда это произойдет. Едва растает снег, мы с Широй уедем. Я увезу ее на острова, подальше от войны.

— Когда-нибудь дароты доберутся и до островов, — сказал Тарантио. — И что ты станешь делать тогда?

— Умру, — ответил Дуводас. — Я не убийца. Я Певец.

— Как эти олторы? Раса, которая не умеет сражаться, не вправе существовать. Это против природы.

Дуводас встал.

— Меня учили, что зло всегда несет в себе зародыш собственной гибели. Нам остается лишь надеяться, что это правда. Когда твой друг проснется, не корми его мясом и не давай вина. Дай ему хлеба, горячей овсянки или сушеных фруктов. И побольше воды.

— От мяса человек становится крепче, — заметил Тарантио.

— Его от мяса только стошнит, — сказал Дуводас.

— Что ты недоговариваешь? — напрямик спросил Тарантио.

— Если б я знал это наверняка, я бы тебе сказал. Я еще загляну к вам — когда твой друг проснется.

— Еще раз! — крикнула Карис и начала медленно считать вслух. Пятьдесят арбалетчиков разом уперли свои арбалеты в мерзлую землю и начали вращать железные рукояти воротов. Когда Карис сосчитала до двенадцати, они натянули прочную тетиву. Наложив болты, они зарядили массивные арбалеты, утвердили их на высоких треножниках и прицелились. Когда Карис дошла до пятнадцати, все уже было готово.

— Стреляй! — крикнула она.

Пятьдесят арбалетных болтов со свистом прорезали воздух и вонзились в прочные дубовые мишени, которые стояли в тридцати шагах от стрелков. Карис широкими шагами подошла к мишеням. Все болты попали в цель, но воткнулись неглубоко.