Как батальон с наибольшим опытом в джунглях, маршевый батальон 43-го все инстинктивно делал правильно. Точно так же, как он пришел на помощь 1-му Корейскому 4-го апреля, прежде чем получил приказ, они теперь снова спасли себя от полного уничтожения, повинуясь одному из железных законов войны в джунглях — всегда разведывай как можно больше.

Около 15-го километра шоссе ?19 выходит на небольшую, покрытую густой слоновьей травой, высотой в шесть футов, равнину, по которой дорога широкими дугами петляет на запад. Легкий ветерок шевелил безмятежную поверхность желто-зеленоватой массы. Вокруг не было ни души. Птиц тоже не было.

Капитан Леузон, командир 2-й роты батальона 43-го полка остановился на левой стороне дороги и посмотрел на равнину. Все выглядело спокойно. Даже слишком спокойно. Он подошел к майору Мюллеру, командиру батальона.

— Послушайте, все это для меня выглядит подозрительно. Если вьеты что-то для нас приготовили, то это идеальное место. Открытые сектора огня для них, с легкими путями отхода в высокие джунгли и минимум возможностей для наблюдения с воздуха. Я хочу выставить заслон и посмотреть, сможем ли мы что-нибудь сделать.

— Откровенно говоря, Леузон, — сказал Мюллер, — я чувствую то же самое, но выставленный заслон в глубину просто заставит нас потерять время и если вы ввяжетесь в бой далеко от дороги, мне придется развернуть 1-ю и 3-ю роту и это оставит весь конвой открытым.

— Что же, давайте попробуем наполовину решить проблему, — сказал Леузон. — Я сойду с дороги со своей ротой и просто срежу поворот дороги через высокую траву. Если ничего нет так близко к дороге, это даст нам дополнительный заслон и если меня поймают, это даст вам раннее предупреждение и позволит вам поддержать меня, не ослабляя конвой.

Мюллер одобрил решение и 2-я рота Леузона покинула насыпь дороги, чтобы начать свой марш в высокой траве в шелесте острых как ножи листьев травы и удушливом жаре полуденного солнца. Через несколько минут колонна скрылась в слоновьей траве, будучи поглощенной зеленым морем и собиралась взобраться на небольшой холмик, который, хотя и был покрыт травой, позволял лучше видеть всю местность. Затем сержант Ли-Сом остановился и жестом приказал своему отделению замолчать.

— Тихо! Мне нужна абсолютная тишина!

Через несколько мгновений вся колонна замерла в полной тишине. Теперь ничего не было слышно, кроме легкого шелеста ветра в верхушках травинок — и легкого стука: кна-кна-кна-а-ак. Это было то, к чему прислушивался Ли-Сом — легкий стук, который издает высокая трава джунглей через несколько минут после прохождения через него крупного тела, когда длинные упругие стебли возвращаются в свое нормальное положение; стук продолжается даже через несколько минут после того, как стебли выпрямились, делая слух (как это часто бывает в джунглях) более ценным помощником чем глаз. Для Ли-Сома послание было ясным. Здесь были вьеты. Большая, последняя засада, была готова захлопнуться чтобы поглотить всю мобильную группу ?100. 803-й полк Вьетнамской народной армии сдержал свое обещание. Подразделения коммунистов, замеченные ранее к северу от шоссе ?19 Витассом и ВВС, были либо приманкой, либо подкреплением. Основные ударные силы коммунистов были уже на месте, их оружие было наготове, в то время как французы были растянуты вдоль дороги, где их более сильная огневая мощь вряд ли могла вступить в игру.

Два пулемета коммунистов открыли огонь с расстояния 30 ярдов, застав врасплох растянувшихся камбоджийцев Леусона. Но Ли-Сом не остановился; как только он понял, что происходит, он рванулся вперед — насколько можно было 'штурмовать' в высокой траве, которая имеет консистенцию и останавливающую силу воды.

— Второй взвод, за мной! — крикнул он, подбегая к холму и бросая на бегу ручную гранату. Смерть благосклонно обошлась с Ли-Сомом, сержантом-камбоджийцем из французской колониальной пехоты; он получил пулю из пулемета в грудь как раз в тот момент, когда его граната заставила замолчать пулемет в волне взорвавшихся боеприпасов и обожженной человеческой плоти.

— За Ли-Сома! закричали люди из 2-й роты. Ли-Сом был своего рода добрым предзнаменованием, успокаивающим присутствием, всегда делающим правильные вещи в нужный момент. Его собственный взвод, оказавшийся на склоне холма, возобновил подъем под убийственным огнем оставшегося пулемета, к которому теперь присоединились винтовки и автоматы. Еще двое были ранены, но взвод вернул Ли-Сома в роту, которая теперь развернулась веером по узкому периметру. Но низкорослый камбоджиец с короткими седеющими волосами, был уже мертв, его грудь представляла собой одну широкую открытую кровавую яму. Кто-то быстро накинул на него пончо, потому что у него было более срочное дело.

На часах Леузона было ровно 14.20, и он, и его люди знали, что умрут прямо здесь, в высокой траве в узкой горной долине возле 15-го километра. И еще они знали, что избитой, истерзанной, измотанной мобильной группе ?100 пришел конец.

— Мы знали, что нас поджарили, — рассказывал позже Леузон, — Поэтому старались все делать на счет, как и сказано в уставе. Время больше не имело значения.

Как в тумане, бойцы 2-й роты вступили в бой, на их лицах не было ни страха, ни паники, они делали то, что должны были делать, быстро и с неземным спокойствием, как будто все это было лишь командным показом для приезжего генерала, даже бормотали извинения, если толкали друг друга.

— Надеюсь, вы не будете возражать, мой капитан, — сказал наводчик 57-мм безоткатного орудия, занимая позицию рядом с Леузоном, — но мне придется поднять довольно много пыли.

В нескольких метрах от них капрал Боссе, чьей мечтой было стать водителем одной из больших автоцистерн, перевозящих вино на юге Франции, боролся с рацией SCR 300, пытаясь связаться с командным пунктом батальона, но с отвращением сдался, обнаружив, что в рацию попала пуля .50-го калибра.

— В таких условиях я действительно не могу работать, — сказал он, аккуратно разбивая прикладом карабина оставшиеся лампы радиостанции, чтобы вьетам не досталось ничего полезного.

Над травой и с опушки джунглей, где артиллеристы коммунистов лихорадочно работали со своими тяжелыми минометами, безоткатными орудиями и базуками, начала подниматься легкая пелена едкого от кордита дыма.

Для бойцов 803-го полка это был час расплаты за шесть месяцев мучительных маршей по бездорожью джунглей, где они волочили на своих кровоточащих спинах тысячи фунтов продовольствия и снаряжения; за то, что они изо дня в день ели холодный липкий рис с небольшими добавками тухлой рыбы и несколькими каплями соуса нуок-мам, чтобы придать вкус и обеспечить хоть какие-то витамины; за то, что они страдали от постоянной малярии и дизентерии без надлежащего ухода или лекарств; за то, что они оставляли раненых без присмотра на тропе на милость дикарей-людоедов или умирать, если их не пожирали первыми огромные армии черных муравьев; за то, как они съеживались в беспомощном ужасе и ненависти, когда французские Б-26 и 'Биркаты' с ревом проносились над их головами, со смертоносным грузом пуль, ракет и напалма.

Это был момент, которого они ждали, битва, которая должна была стать расплатой за сотни их убитых и которая должна была отдать им контроль над плато до того, как закончатся переговоры о мире в Женеве; битва, которая наконец, сотрет с лица земли ненавистный Корейский полк, который все еще носил на рукавах белую звезду и индейскую голову 2-й пехотной дивизии США.

Личная агония второй роты вскоре омрачилась той же участью, постигшей остальные части конвоя, когда засада развернулась во всей своей грандиозности. Почти сразу же после того, как капитан Леузон понял, что мобильная группа ?100 обречена, первые минометные залпы начали накрывать штаб конвоя со смертоносной точностью, показывая не только то, что артиллеристы коммунистов хорошо засекли свои цели, но и то, насколько хорошо опять разведка Вьетминя сделала свою работу. С началом обстрела из высокой травы материализовалась одетая в черное пехота вьетов, штурмуя джипы и грузовики с рациями подвижного КП группы. Полковник Лажуани и его начальник штаба, майор Ипполит погибли с разницей в несколько минут. Полковник Барру, командир группы с момента ее создания, в тот же самый момент был захвачен специально отобранными коммандос, а радиофургон группы был охвачен пламенем в 14.25. Мобильная группа ?100 осталась без командования и без центра связи, через пять минут после начала боя.

В распространяющемся хаосе наименее опытные части сломались первыми. Водители грузовиков саперных частей из Анкхе бросили свои машины посреди дороги в голове колонны, а во второй части — там, где был КП группы — весь 520-й батальон вьетнамских коммандос просто испарился, оставив уцелевших из штабной роты и штабной батареи 10-го артиллерийского полка на произвол судьбы. В 15.00 могучий рев, отразившийся от окрестных гор потряс всю колонну, в то время как мощное пламя взметнулось ввысь, а на поле боя посыпались обломки техники и части тел людей: начали взрываться под ударами снарядов Вьетминя грузовики саперов с боеприпасами.

В этот момент последние две части конвоя, 2-й и 1-й Корейские батальоны и их артиллерия прибыли на 15-й километр, спасая остатки штаба от полного уничтожения. Как и бойцы батальона 43-го колониального полка во главе конвоя, они знали, что им конец, но тоже делали все по уставу, до самого конца. Не останавливаясь, две головные роты 2-го Корейского батальона проложили путь через массу разбитых машин и соединились с основной частью батальона 43-го колониального полка, которая перегруппировалась на расстоянии от все еще горящих и взрывающихся машин (они продолжали взрываться до 17.30) и попытались расчистить дорогу для остальных частей конвоя. Под огнем, который приводил к тяжелым потерям, бойцы колониального маршевого батальона запустили несколько грузовиков, но возобновившиеся атаки Вьетминя снова закрыли брешь, после того, как несколько машин прорвали кольцо, воспользовавшись первоначальной внезапностью. Это были единственные машины, которые смогли вырваться из ловушки и добраться до ПК-22.

В центре котла тем временем, 1-й Корейский и остатки других оставшихся подразделений перегруппировались и окопались вокруг конвоя. Майор Клейнман, командир 2-го Корейского батальона, а теперь старший из офицеров в ловушке, оставшийся в живых, принял командование и в 15.30 на французской стороне добавился долгожданный звук: несмотря на серьезные потери и постоянный обстрел вражеских минометов, 4-я батарея снова развернула свои гаубицы, ведя огонь в упор, с взрывателями на минимальной задержке, по несущимся волнам пехоты Вьетминя. К 16.20 и Клейнман, и майор Гинар, командир 1-го Корейского — майор Мюллер, из 43-го, был вне досягаемости, решили что остатки группы, были достаточно сильными, чтобы удерживать оборонительный периметр и подготовить зону для сброса грузов снабжения, так как начали заканчиваться боеприпасы.

Прибытие Б-26 ВВС также помогло стабилизировать ситуацию, хотя и не так, как ожидалось. К тому времени, когда они вмешались, схватка во многих местах достигла стадии рукопашной; бомбежка с воздуха заставила всех на земле замереть, враг и друг смешались, и только лежали ногами поврозь. Когда серебристые птицы с оглушительным ревом моторов ринулись вниз, а выстрелы их носовых пушек резали высокую траву как сильные порывы ветра, люди из обоих лагерей смотрели в небо со страхом и ненавистью к слепой судьбе, которая сеяла смерть почти без пристрастия. Один из радистов штабной роты сказал, как бы заканчивая давний спор:

— Это еще раз доказывает вам — все это дело с войной в воздухе не совсем совершенно... и это еще не конец.

Но с наступлением сумерек стало ясно, что положение становится невыносимым. В то время, как давление пехоты Вьетминя уменьшилось, его минометный огонь все еще оставался сильным и точным. На французской стороне орудия 4-й батареи снова замолчали, их расчеты погибли, большая часть боеприпасов была израсходована. Более сотни раненых стонали в восточном конце колонны, где майор Варм-Жанвиль, доктор медицины, ухаживал за ними на небольшой площадке, образованной перевернутыми грузовиками и санитарными машинами; медики, как обычно, проделали во время боя великолепную работу, несмотря на безнадежные шансы, часто сами становясь жертвами, когда они пытались помочь другим, а сами раненые снова получали ранения, когда они беспомощно лежали на импровизированном перевязочном пункте. Наконец, носилки с ранеными задвинули под грузовики, для большей безопасности, но их было слишком много и часто они находились всего в двадцати ярдах от огневого рубежа. Было очевидно, что никто из тяжелораненых не выживет на следующий день, если их не вывезут с поля боя.

В 17.15 Клейнман получил приказ из штаба зоны уничтожить машины и снаряжение и прорваться к ПК-22 со своими пехотинцами и ранеными, которых они могли унести. Клейнман принял приказ и снова посовещался с Гинаром. Батальон 43-го, тем временем, действуя с лошадиным чутьем, которое казалось, было их фирменным знаком, прорвался через огневое кольцо на западном конце ловушки и самостоятельно начал выходить из котла. Для двух командиров 1-го и 2-го Корейских батальонов большой проблемой были раненые. Их нельзя было просто оставить, и было бы чистым безумием попытаться их вынести; в густых джунглях на каждые носилки понадобилось бы восемь носильщиков и двое в виде вооруженного эскорта — если бы были известны тропы. Здесь тропы были не только неизвестны, но и почти не существовали, и раненных вскоре бы пришлось бы собирать по частям.

Оба приняли решение, что раненых оставят на дороге, снабдят всеми необходимыми медикаментами и продовольствием, а также с ранеными будут санитары и добровольцы-медики, готовые разделить их судьбу. 803-й полк и раньше был добр к раненым.

Майора Варм-Жанвиля вызвали вперед. Маленький доктор из северной Франции, он посмотрел на обоих офицеров. Окровавленный с головы до ног, смертельно уставший, он знал положение лучше, чем кто-либо другой.

— Жанвиль, мы только что получили приказ. Мы уходим с шоссе в 19.00.

— А раненые?

— Жанвиль, раненые остаются здесь. Ты же знаешь, что мы ничего не сможем для них сделать, как только сойдем с шоссе.

— Но, может быть, мы могли бы попросить о перемирии, чтобы убрать раненых с шоссе?

— У нас нет ни приказа, ни права просить о перемирии. Люди в Дьенбьенфу тоже не просили о перемирии.

Варм-Жанвиль моргнул и снова посмотрел на шоссе, усеянное выпотрошенными грузовиками, орудиями и броневиками, на людей, которые уже шесть часов сражались без воды, под палящим солнцем, которые были здесь, посреди шоссе, окруженного горами, сидячими утками для вражеских орудий. Он знал, что спасение заключается только в быстром отходе под прикрытие джунглей и что просьба о перемирии выдаст планы уцелевших. Его раненым предстояла еще одна битва — последняя.

Ничего не оставалось, кроме как вернуться к ним.

— Господа, я не думаю, что смогу еще чем-то помочь. В Плейку есть хорошие врачи, но мои люди нуждаются во мне здесь. Я остаюсь с ними.