Полукровка

Глава 38 Они не знали о судьбе Сафелии ничего. Открыв пространственный туннель и отправив по нему суирян вместе с умирающей, у них едва хватило общих сил, чтобы закрыть этот проход. В тот же день Стефан рассказал всем, как к нему во время завтрака пришло странное видение. Он увидел себя, входящего в зал совещаний. Дядя Науб сидел на стуле за столом, а перед ним покоился плазменный пистолет. Дядя предложил Стефану присесть возле него, однако тот отказался. — Мне не хотелось убивать тебя, не рассказав обо всем, — вымолвил Науб. Дальше Стефан помнил только отдельные фрагменты, из которых и сложилась общая картина происходящего. А затем он взял со стола пистолет и выстрелил себе в рот. Когда Стефан очнулся с ложкой во рту, он уже знал, что времени на бегство у него очень мало. В тот момент один из служащих позвал его для разговора с дядей. И Стефан пошел, только не к дяде, а к своему кораблю. Он понимал, что не успеет добраться до Ксилуса вовремя, потому, оставив для Эсты электронное послание, которое она так и не прочла, полетел в сторону Навернии, пытаясь связаться с Аликеном. Он помнил позывные, которые ему открыла Эста, и надеялся, что Аликен ответит вовремя. Честно говоря, он не поверил своим глазам, когда спустя десять минут получил ответ с координатами точки приземления и паролем на вход в атмосферу. Аликен был очень удивлен, увидев Стефана в обители навернийского сопротивления. Стефан не стал вдаваться в подробности, ограничившись словами "заговор", "нужна твоя помощь", "она бы не оставила тебя в беде", "мы должны ее спасти". И это подействовало. Аликен согласился выслать пятьдесят кораблей, чтобы попытаться захватить резиденцию в день прилета Эсты и остальных. Сложности заключались в другом: Стефан не знал, когда настанет этот день. Аликен предложил перехватывать послания со спутников Олмании, чтобы определить, когда какой-нибудь неизвестный или известный корабль войдет в атмосферу Олмании в нужном квадранте. Безусловно, они рисковали, ведь всегда оставался шанс на ошибку. Но другого выхода Стефан не видел, а потому принял решение довериться судьбе. Первое сообщение, которое они получили, не удивило Стефана. На олманию стали прибывать корабли под эгидой Межгалактического Совета, а Полак привел в боевую готовность все военные комплексы на Навернии. Это означало только одно: если Стефан не сможет успеть вовремя, начнется война. Сутки напряженного ожидания прошли, и, наконец, долгожданное сообщение прибыло: в атмосферу Олмании в нужном квадранте вошел военный корабль. Самым тяжелым было пробить оборону его родной планеты и приземлиться возле резиденции. Это удалось только двум кораблям, на одном из которых летел сам Стефан и Аликен. Остальное рассказывать не пришлось. Все и так знали, чем закончился тот день. Со дня убийства Науба минула неделя. Временно, до решения Совета Всевидящих, обязанности Императора стал исполнять сам Стефан. Тем утром он, Эста, Зафир и Назефри встретились на своем тайном месте у озера. Четверо детей из одной семьи, они теперь остались совсем одни. Чем была их жизнь до этого, и когда именно каждый из них повзрослел? Эста рассталась с детством в день своей несостоявшейся свадьбы. Назефри в девятнадцать лет, после того, как брат покинул ее комнату. Зафир в двадцать пять, когда оставил родной дом. Стефан несколько дней назад, после того, как увидел тело обгоревшей девочки, отдавшей свою жизнь за него. У каждого из них теперь была своя дорога. — И что мы дальше будем делать? — спросил Стефан, закидывая очередной камушек в воду. — Мы с Назефри возвращаемся на Доннару, — ответила Эста. — Конечно, Камилли и Урджин сказали мне об этом утром. А ты, Зафир? — Останусь с тобой ненадолго. Думаю, помощь старшего брата никогда не повредит. — Ладно, — вздохнул Стефан. — Пойдем. Пусть девчонки потолкуют немного наедине. Зафир на прощание взглянул на Назефри и, отвернувшись, побрел прочь. Она еще несколько минут сидела тихо, но потом подскочила и побежала вслед за ним. — Зафир! — крикнула она удаляющейся от нее фигуре. Он обернулся на ее крик, но не остановился. — Зафир, я прощаю тебя! — прокричала она. Назефри знала, что брат услышал ее слова. И еще она знала, что они для него ничего не изменят. Нельзя получить искупление, если ты сам не можешь простить себя. Кто знает, может, когда-нибудь и он сделает то же, что и она: отпустит и пойдет дальше. Назефри вернулась к сестре и присела рядом с ней на берегу. — Почему ты не сказала мне? — спросила Эста. — А что бы это изменило? Тебя не было здесь. Ты путешествовала с учителем по Вселенной, и у тебя самой было достаточно проблем. Кроме того, это была не только моя тайна. Мы с Зафиром хранили ее вместе. — Но почему Камилли, Назефри? Почему ты выбрала именно его? Назефри искренне рассмеялась. — Скорее, это он выбрал меня. Я только не смогла устоять, так же, как и ты в свое время. Знаешь, мне было очень страшно признаться ему, что уже не девочка, а он притянул меня к себе и ответил, что это не важно, и я нужна ему такая, какая есть. Простые слова, но после них я почувствовала, что стала, наконец, свободной. А потом он искупал меня, и все потеряло всякий смысл. — Я люблю тебя, сестра. Всегда помни об этом. — И ты не забывай, Эста, что я тоже тебя люблю, — засмеялась Назефри и обняла сестру. — Кстати, я беременна. Эста искренне удивилась и с неверием посмотрела на нее. — А Камилли знает? — Не думаю, что сейчас подходящее время рассказывать ему об этом. — А может, именно это облегчит его боль? — Может быть... Тем же вечером Назефри призналась мужу, что ждет ребенка. Он долго смотрел на нее, потом перевел взгляд на ее грудь и, наконец, остановился на животе. — Знай только одно, олманка: я не позволю своей дочери размахивать мечами и носиться на полной скорости по зарослям на авиамотоциклах. Хватит с меня и ее мамочки. — А почему ты думаешь, что это будет девочка? — Потому что загадал именно ее, когда занимался с тобой любовью на Ксилусе. — А вдруг это все-таки мальчик, которого я загадала у озера? — Мальчика я подарю тебе потом. Не спорь, жена, — предупредил он ее, расстегивая на ней костюм. — Скоро ужин, Камилли. — Всегда можно опоздать... Эста вернулась в свой домик за резиденцией и застала мужа, сидящего в темной комнате одного. Все последние дни он вот так проводил свое свободное время. Он не занимался с ней любовью по ночам и не пытался излить душу, как ей того хотелось. Она знала, что время залечит его рану, но все равно беспокоилась о нем. — Я буду в душе, — произнесла она в пустоту, не ожидая ответа. Он и не ответил. Она разделась и, забравшись в душевую кабину, встала под струю теплой воды. Она слышала, как он вошел в ванную следом за ней и разделся. Дверца кабины открылась, и маленькое пространство вокруг занял ее муж. — Давай, я помою твою голову, — Эста протянула руку к его волосам, но он перехватил ее и прижал к своим губам. — Потом, малыш. Глаза Урджина свербели красными прожилками. Он явно не спал несколько ночей, и Эста не понимала, как он еще держится на ногах. — Ты устал, милый. Тебе нужно отдохнуть. — Я не хочу, Эста. Не могу закрыть глаза, потому что постоянно вижу ее лицо. Эста снова протянула руки к его волосам, и на этот раз расплела их. Маленькие пальчики разбрелись по его голове и стали нежно массировать ее. Урджин закрыл глаза и несколько мгновений наслаждался, а потом обхватил ее руками и завладел влажным ртом. Эста поняла все без слов. Он подхватил ее за бедра, она теснее прижалась к нему. Его поцелуй стал глубже, язык утонул в ее мягкости и, приподняв ее на руках, он медленно погрузился в горячее тело. Каждое движение вызывало дрожь, каждый стон усиливал возбуждение, каждое прикосновение ее сосков, кожи ее живота принуждало его двигаться все быстрее. Эста раскрыла губы и закричала. Ее тело затрепетало, сокращаясь в остром чувстве удовольствия. Он поймал ее крик своим ртом. Он проглотил его целиком, и, заполнив ее еще раз, закричал сам. Она висела на нем еще несколько минут, только потом соскользнула и снова обняла. — Наверное, это правильно, малыш. — Что правильно? — Мне плохо, но когда ты рядом, когда ты со мной, я понимаю, что смогу это пережить. — Конечно, милый, сможешь. Я люблю тебя, и мы вместе справимся с этим. — И я люблю тебя, малыш. Очень сильно люблю. Следующим утром они, наконец, получили долгожданное сообщение от Сомери. Оно было кратким, но заставило всех вздохнуть с облегчением. "Сафелия выживет". Два слова, которых целую вечность ждали все.

Эпилог Цифра двадцать два стала ее заветным числом. Именно столько ей было лет, когда все это случилось, и именно столько операций пришлось ей пережить, чтобы жить дальше. И каждая из них заканчивалась одним и тем же: болью, высасывающей из ее тела последние силы. Но каждый раз боль уходила, и на смену ей приходила радость, от того, что под повязкой на ее изуродованном теле оголялась совершенно новая часть "другой" ее кожи. Последними ей восстановили волосы, и теперь они отрастали короткими белыми прядями, такого же пепельного оттенка, как и у ее брата. С того злополучного дня прошло ровно три года. И день ее возвращения домой, когда она впервые за все это время сможет увидеть своих родных и близких, настал. Нет, они обменивались электронными посланиями, но никогда не прикрепляли видеофайлы к этим письмам. Так было проще. Ей проще. Каждую ночь, закрывая свои глаза, она вспоминала одно лицо. И так же, как и тогда, оно казалось ей самым красивым, что могло существовать во Вселенной. Только сейчас ей не давал покоя один вопрос: что же он ей говорил? Возможно, когда-нибудь, она спросит его об этом сама, но надежда эта была настолько призрачной, что она открывала глаза и давала возможность слезам освободиться из пут ее глаз. За все эти годы он ни разу не написал ей. Ни единой строчки. Почему? Она не знала ответов, да и не надеялась их получить. Сейчас самым важным было другое: она увидит их сегодня. И они будут ее ждать на берегу Вершего океана, там, где прошли лучшие годы ее жизни: в маленькой резиденции императорской семьи. День выдался погожий, и Эста, постоянно бегая за своим двухлетним сыном Ами, уже успела обгореть на солнце. Когда Урджину надоело ее упрашивать оставить сына в покое, передав ее на попечение нянек, и спрятаться в тень, он просто подбежал к ней и, хозяйским жестом перекинув через плечо, понес под навес. — Вы слишком многое себе позволяете, Ваша Светлость! — засмеялась она. — У тебя уже четвертый месяц беременности, и загорать тебе вредно. Так что пожалей нашу дочь и послушайся мужа, — пробурчал он. — Деспот! — Не спорю, — засмеялся он, и, опустив жену на ноги, присел на кушетку под навесом, усадив ее к себе на колени. — Камилли, перестань подкармливать ее печеньем, — злилась Назефри, — она потом вообще есть ничего не будет! — Шулин, смотри, мамочка опять сердится, — продолжал Камилли, протягивая дочери печенье, как ни в чем не бывало. — Доннариец, ты сведешь меня в могилу раньше срока. — Овдовею и женюсь на молодой олманке, только немой. Назефри подошла к мужу и, выдернув из его рук коробку с печеньем, пошла прочь. — Милая, — закричал он, — подожди! Я же пошутил! Зайчонок! — Дошутился, — кинула она ему в ответ и ускорила шаг. — Ребята, присмотрите за Шулин? — попросил Камилли, и, не дожидаясь ответа, побежал за женой в дом. — Они ссорятся каждый день? — спросил Урджин. — Да, и я не могу понять, почему после ссоры с тобой я снова забеременела, а она, споря с ним изо дня в день, не беременеет. Может, Камилли плохо старается? — Очевидно, мне следует поговорить с ним на эту тему, — засмеялся Урджин и прикусил Эсте губу. — Больно же! — Дай, поцелую, — он аккуратно обвел прикушенную губку языком и куснул ее снова. Камилли нагнал жену только на кухне. Фуиджи и Нигия, которые в это время пили чай, только рассмеялись. — Солнышко, я обещаю не давать ей больше играться с твоим ожерельем! — Что? Ты опять дал его ребенку? Я же просила тебя! Там вываливается один из рубинов! А если она проглотит его? Камилли изобразил на лице странную озадаченность. — Сегодня утром он вроде бы был на месте. — Что значит "вроде бы был на месте?" Ты с ума сошел! Назефри выбежала из кухни и полетела наверх в спальню, проверять наличие злополучного камня в ожерелье. — Запрещенный прием, сынок, — покачал головой Фуиджи. — На войне все средства хороши, — подмигнул ему Камилли и отправился вслед за женой. — Ну, и пара, — прокомментировала Нигия. — Вспомни нас в молодости. Только в отличие от них, мы ругались по-крупному. Нигия только усмехнулась в ответ. — Когда прилетит Сафелия? — Ты же знаешь, Фуиджи, что через час. Почему ты постоянно спрашиваешь? — У меня есть для нее сюрприз. — Что еще за "сюрприз"? — Думаю, он ей понравится. — Ты не боишься того, как она может... — Выглядеть? — Да, выглядеть. Она ведь не говорила, как ее лечили. Ничего вообще не говорила. — Какой бы она не вернулась, она все равно останется для нас нашей Сафелией. — Интересно, как поживает Стефан, ведь я давно не видела его? После того, как Полака свергли, и его место занял Аликен, у Стефана поубавилось проблем с соседями. — С этими соседями, да. Но, чего ждать от новых? — Последние три года, после того, как Стефан по приказу Сомери занял императорский трон, у него проблем с иными не было. — Все равно, Нигия, это очень большая ответственность, и лежит она на его плечах. Как бы ни убеждал его Зафир в их искренности, как бы не верил им он сам, контроль — это первое, что Стефан обязан довести до совершенства. — Ты говорил с Ромери? Он прилетит? — Нет. Ты же знаешь, что после того, как Совет подсунул ему нового ученика, Ромери постоянно занят. — Жаль. Хотелось бы его увидеть. — Не волнуйся, следующее собрание Совета не за горами. — А, им понравилось собираться у нас, не так ли? — Во всем виновата твоя излишняя гостеприимность. Отправила бы их ночевать в ангар хоть один раз, перестали бы наведываться к нам в дом. — Зайчонок! — позвал Камилли, открывая дверь их спальни. Назефри сидела на кровати, перебирая в руках рубиновое ожерелье, которое он подарил ей на годовщину их "свадьбы". — Все на месте, — не без облегчения произнесла она. — Конечно, на месте. Еще в прошлом месяце я занес его ювелиру, чтобы тот закрепил камень. Назефри откинула драгоценность на покрывало и медленно подошла к нему. — Ты что, опять меня обманул? — "Ввел в заблуждение" мне больше по душе, конфетка. — Перестань называть меня "конфеткой"! — Это имя тебе очень подходит. Красивая блестящая обертка, которая громко шелестит, когда ее раскрываешь, и нежное, сладкое содержимое, когда пробуешь его на вкус... Он тихо захлопнул за собой дверь и повернул ключ в замке. Затем приблизился к ней и жадно впился в сочный ротик. — Ты сегодня уже пробовал......меня на вкус... — А я у тебя сладкоежка, милая... Он прилетел сюда сегодня после полудня. Конечно, он мог отказать Фуиджи тысячу раз. Но отказать самому себе был не в силах. Какой он увидит ее, спустя три долгих года, за которые изменился сам до неузнаваемости? Он не знал о ее судьбе ничего, и никогда не предпринимал попыток это изменить. Почему? Потому что боялся. Боялся, что смерть для нее была лучшим выходом, чем жизнь. Он любил ее. Он понял это еще в тот день, когда пропали Урджин с Эстой, — беззащитное существо, которое было настолько наивно в своих помыслах, что собиралось отправиться на Навернию искать брата. Он любил ее той, которой она была. Но кем она стала? И сможет ли он избавиться от чувства вины по-отношению к ней, после того, как увидит ее, обезображенную? Вряд ли. Будет ли он продолжать любить ее такой? Это был главный вопрос, ради которого он прилетел сюда. Главный и самый важный. Он хотел жениться. Но погружая свою жену в воды озера их резиденции, он должен был точно знать, любит он ее или нет? Вся семья сидела на берегу, и солнце уже давно клонилось к закату. Она не прилетела в обещанный час, и теперь они стали думать о самом худшем: возможно, она никогда и не вернется к ним. Сафелия долго пряталась в тени раскидистых деревьев. Она прекрасно видела их всех отсюда. Красивые, сильные, счастливые. Что она скажет им? Что они ответят? Сафелия молча поднялась со своего места и пошла вперед. Волны соленой, самой синей в мире воды, облизали ее ноги. Она повернулась и побрела вдоль берега. И когда до них оставалось всего каких-нибудь пятьдесят метров, остановилась. Назефри первой подорвалась со своего места и посмотрела на нее. Талант никогда не подводил ее. И Сафелия знала, что первой ее присутствие почувствует именно она. Все остальные поднялись следом. Они молча наблюдали за тем, как маленькая стройная фигурка, облаченная в короткие шорты и маячку на бретельках, приближается к ним. — Сафелия! — закричала Нигия и побежала навстречу ей. Она раскинула свои руки и приняла в объятия самого родного для нее человека — свою мать. А затем они все окружили ее. И долго обнимали, целуя, разглядывая и опасаясь поверить в очевидное: стройная девушка с гладкой бледной шелковистой кожей, с растрепанными, развевающимися короткими пепельно-белыми волосами и большими, бездонными серыми глазами, — их Сафелия. Когда все страсти улеглись, и они проводили ее под навес, предложив угощения, когда она, абсолютно расслабившись, начала смеяться, из-за угла дома вышел он. — Здравствуй, Сафелия. Она обернулась и улыбка, которая до этого озаряла ее лицо, застыла на губах, словно лед. Он долго смотрел на нее, жадно разглядывая каждую черту ее лица, словно пожирая ее этим взглядом, пока, наконец, не понял нечто важное для себя. А она, осознав, что мужчина, стоящий перед ней, с растрепанными, как всегда, волосами и глазами, цвета океана, плещущегося за ее спиной, и есть тот самый человек, которого она все эти годы любила, просто ответила: — Здравствуй, Стефан. Теперь он точно знал ответ на свой вопрос: да, он всегда будет любить ее.