— На нём, с учётом сроков, средств на аренду недоставало, — ответствовал я. — Потом Невгин, и оттуда, в силу сроков ограниченных, арендовал самолёт, — кивнул я на папку, которую злонравное начальство распахнуло. — Доставил послание в Ковно, переночевал и с первым светом пред ваши очи явился, — принял я вид лихой и придурковатый, испорченный, впрочем, прорвавшимся хрюком.
— Явились, — констатировал злокозненный Добродум, носяру свою в бумаги сувая. — Ночевали и питались где?
— Средств предоставленных не хватало, — выпучил очи я, — окромя дня последнего, в гостинице, постился, — нагло врал начальству я.
— Заметно, — воззрился Леший на щачла обширные мои, пост и истощение ярко демонстрирующие.
Посидел с полминуты в раздумьях, но не удержался и проржался, коротко, но от души.
— И что с вами сделать велите, Ормонд Володимирович? — пристально уставился на меня он.
— Ну, во-первых, задания давая, более развернуто в них посвящать, а не из кабинета зловредно изгонять, — начал я. — Во-вторых, за подвиги мои беспримерные, аскетичные, к экономии для Управы приведшие, да и за дело, до срока справленное, можно мне премию какую организовать, — наглел я. — Ну и в-третьих, денёк отдохнуть не помешало бы, — прикидывал я, на что ещё бы губу раскатать.
— Посмотрим, — фыркнул злонравный Леший, фони отпустив водителя, меня ожидающего. — До завтра отдохните. И запомните, ежели на папке с делом Управы один срок указан, он начала работы с оным. Ежели же крайний срок есть, то две даты будут непременно. Ступайте, Ормондушка-путешественник, — зловредно ржанул он.
Сам ты слово такое, мысленно припечатал я Добродума, впрочем, продолжая мысленно хихикать. И вправду комично вышло, как ни поверни.
День же выходной я решил потратить на встречу с родными, что и осуществил. Вот бес знает, что за отношения у нас сложились, но возникало ощущение, что как в анекдоте: степень сердечности и приязни обратно пропорциональна частоте встреч, причём как для меня, так и для них. В общем, явившись в Тернистый особняк к вечеру, ужин я провёл не без приятности с людьми, вполне мне симпатичными.
А вот после трапезы, уже Володимир цапнул меня под руку, отведя в кабинет “на поговорить”, чем, признаться, немало меня заинтересовал. Однако тема беседы оказалась пусть и с семьёй связанная, но довольно скользкая, скажем так.
— Ормонд, вопрос к тебе имею, — начал отец беседу. — Отпустят ли тебя дела служебные на обед званый в солнцадень ближайший, с пяти пополудни?
— Теоретически да, — прикинув, ответил я. — Впрочем, про злонравность начальства своего я упоминал, так что поручиться не смогу. А в чём нужда во мне? Всё же званые обеды более делам денежным подобают, а в делах я вам, отец, не подмога.
— На сей раз не купеческие дела званый обед собирают, — задумчиво ответил Володимир. — Хочу тебя с дочкой друга моего и партнёра, Милорадой Поднежевной познакомить, — признался он в жутком коварстве.
— Кхм, отец, при всём моём к вам уважении, но таковые “знакомства” предполагают связь долговременную, мало не пожизненную, чай, не на концерте и сборище молодёжном каком знакомиться будем, — констатировал я, на что сия сводня мужеского полу довольно покивала. — А возраст мной вы учли? — выпустил колючки я. — А то, что обитаю я в инсуле служебной и менять место обитания не планирую, иначе как на дом свой? И, наконец, я юноша молодой, не нагулявшийся, связывать себя обязательствами, из такового “знакомства” следующими, не готовый?
— Так никто силком же не тащит, — несколько побагровел челом, но помня, что “вышел я из воли”, выдал Володимир. — Познакомитесь, может, глянетесь друг другу. Не нагулялся — так бес с ним, какой контракт составим, таково и будет. А ежели сойдётесь, я и семья Сулица вам дом в дар преподнесём, как и средства на обзаведение.
— Дети нужны, — констатировал я. — А Энас, как мне и мыслилось, иметь их не может, — на что ответом мне было молчание, но с выражением физиономии столь красноречивым, что слов и не требовалось. — И вот, рассчитываете вы, отец, меня, жизни не видевшего, окрутить, — констатировал я, на что нахмурившийся Володимир стал наливаться дурной кровью. — Вот только, отец, силой мужской вы не обделены, — тернился я. — Рабу купите, любовницу найдите, да и сотворите чадо или чад, сколь потребно! Меня, в неполные семнадцать годов негоже в сие втягивать, — отрезал я.
— Не могу я, — побагровел челом Володимир.
— Память мешает? Так к медику обратитесь! — злоехидствовал я. — Негоже так поступать, отец. Счастливо оставаться, — сам уже не менее багровый мордой отрезал я, поднимаясь.
— Будешь в солнцадень? — почти прорычал Володимир.
— Служба отпустит — буду, — буркнул я. — И планы ваши, отец, мне не угодны, а что будет — посмотрим.
Вот же сводня злостная, злопыхал я, покидая отчий дом. Нет, его резоны я понять могу, в этом случае всё прозрачно. Да и глава семьи, в её продолжении заинтересованный, тоже понятно. Но это ЕГО дело, его забота и ноша. Был бы мужски несостоятелен — я бы понял, но ведь сам как дéвица ломается, на меня свою головную боль спихивает.
Причём, будь бы чужими друг друг другу, я бы понял. Но тут, если заведу ребёнка, так он мой будет по всему, а главное, в моём понимании! А это воспитание, время немалое на дитя, на девку во всём мне совесть не позволит положиться. А это если не крест, то немалое затруднение в планах моих жизненных. И всё из-за “немогунов” всяческих.
Впрочем, отойдя от гнева праведного через некоторое время, я злопыхать на Володимира если не перестал, то интенсивность полыхания уменьшил. Резоны его понятны, да и вправду, ежели девка окажется ах как чудесна, мне угодна, то и бес бы с ним. Да и по времени, на поисках амурных приключений (которые доселе сами меня находили, не без иронии отметил я) скорее экономия выйдет.
В общем, решил я на гульбище сие коварное всё же явиться. Ну а там — как повернётся, посмотрим.
До седьмого дня седмицы было три дня. Которые у меня ушли как на штудии, так и на две поездки, которые, к слову, штудиями же и были заполнены. Причём Леший морду свою злокозненную, преувеличенно-озабоченную, из окна кабинета являл, якобы в заботе, чтобы я мимо мобиля не промахнулся.
Кстати, довольно любопытным был момент “трудовых традиций”, в управах бытующих. И выходило, что ежели ты простой служащий, то срок службы твоей дневной оговорен, договором подтверждён, как и дни выходные. Пришёл, отсидел от звонка до звонка да покинул Управу, хоть всё в тартар сыплется, дело не твоё. Ну а коль потребен начальству, то срок оплачивается сверх, причем, не менее оклада двукратного, но принýдить к работе сверх срока служебного тебя не вправе.
А вот с начальниками выходило веселее. Они отвечали “за результат”, соответственно, ежели всё так чудесно и замечательно наладили, что им, положим, на службу являться не надо, так и не являйтесь. Но любой просчёт, ошибка и прочее подобное — их прямая вина. И чем начальник выше, тем область ответственности больше, что и закономерно.
Так что на уровне Лешего вопрос “дня служебного” не стоял, он был на службе беспрерывно, покуда жив и на должности. Естественно, не умирал на службе, тут как раз вопрос организации. Но и графика не имел, а соответственно, и я, как его секретарь “полевой”, не имел оного. За сие, кстати, имел оклад содержания денежного повышенный, например, Младен, став главой ведомства, в деньгах как бы не потерял. Продвижение по служебной иерархии ускоренное, тот же квестор, которым я стал “с ходу” — звание среднего политика, даваемое в большинстве своём уже гражданам.
А ещё я утрясал своё “понимание Мира Полисов”, которое было подвержено немалым тектоническим потрясениям: от “бандитского одарённого” до садистских шаек. Первое восхищение “разумностью и правильностью” олеговой части меня пропало, так что стал я вдумываться без “розовых очков”.
И выходило, что всё равно Мир Полисов устроен разумно, правильно, на благо обитателям своим. Но строится людьми. Откуда и произрастают недостатки пусть и немногочисленные, но как заметные, так и бешено бросившиеся мне в очи на фоне “благолепия в среднем по лечильне”. А построить благолепие полное и всеобщее, пребывание на воздусях всевозрадоснейшее с человеками не выйдет. Тут нужны “другие человеки”, хмыкнул я, припомнив вечную “беду” власть имущих Мира Олега.
Да и ряд задумок моих, ежели доживу с Лешим злонравным в начальниках, некоторые проблемы решить сможет. Пусть и путём “сожжения живьём заживо”, хоть и не ожидал такового, путь и в целом оправданного казнильного зверства.
Так что провел я дни перед обедом званым в тренировках и штудиях. Единственное, в чём справедливость и добронравие, мне свойственные, проявив, так это в явке в ведомство довольствия. Где пристально посмотрев с полминуты на Серонеба, вполголоса озвучил: “мортира осадная”, покивал значительно и скрылся, не дожидаясь когда позеленевший и пастью воздух хватающий жадина найдётся, что ответить.
Тоже, кстати, не самая здоровая тяга к оружию, но тут понятно: компенсаторные реакции Ормонда, довольно мальчишеские стремления Олега, да всё это крепко приперчено как пониманием, что в моих реалиях оружие и впрямь жизнь спасает, так ещё с практикой сие подтверждающей.
Но ежели над жадиной-Серонебом поглумиться — дело доброе, то мортиру осадную я брать не буду. Хотя… влезет она в коляску диплицикла, а ежели распорки… На этом мысли свои милитаристские оборвал, а то таким макаром передвигаться я буду вскоре в титане боевом из сказки Мира Олега про мир молотков боевитых. Причём в лавку за хлебушком на ём же, похмыкал я.
В итоге, в день оговоренный помытый и побритый я (последнее меня стало доставать, но редкая белобрысая щетина моя как-то не способствовала растительность на челе отпускать) явился в отчий дом. Гульба и кутёж уже начались, выражаясь в банкетных столах, поскольку сборище не семейное, а более деловое. Отец с партнером своим и женой его на темы некие беседовал, кивком меня соизволив поприветствовать, братья тоже с какими-то домашними гостей беседу вели, выпустив в моём направлении девицу. Что меня окончательно уверило в коварстве немыслимом и покушениях на волю мою злокозненных.
Вообще, подобные “договорные браки” были на удивление распространены, но в среде как раз купцов и ремесленников. И дело тут не столько было в “слиянии дел”, которое как раз, согласно законам Полиса, лишь в ущерб пойдёт. Обычно таковым как раз партнёры маялись, когда хотели в надёжности друг друга большую уверенность обрести, становясь родичами в некотором смысле.
И не сказать, чтобы сожительство по расчёту чем-то хуже основанного на страстях было, но и не сказать, что лучше. Тут ведь вопрос в договоре был, который “брак пред богами” в Полисе заменял. А в договоре этом может быть хоть рабское положение для сожителя, например. По крайней мере, теоретически, на практике же связывались договором лишь совершеннолетние, могущие родичей с их коварными планами послать весьма далеко.
Ну а ежели совершеннолетний принуждаем “денежным вопросом” или чем-то подобным, так его это проблемы: в Полисе возможность себя обеспечить у самого криворукого и негодящего есть, так что без куска хлеба, послав своден родных, таковой отказник не окажется. Ну а коль не любо жить трудом своим и на пайке не слишком жирном, значит, продался, а продавшись, что, к слову, в Полисах и не осуждалось, будь любезен договор исполнять.
Так что решил я с девицей, мне сватаемой, как минимум познакомиться: внешне, по крайней мере, девица мне немало приглянулась: этакая стройная (возможно, чрезмерно, видимо гимнастка… а еще отличница, политесса и просто красавица, мысленно хмыкнул я) зеленоглазая овечка. Последнее определение в моём воображении вызвано было тем, что бледно-золотые волосы девицы были мелких завитков, вполне напоминая руно.
— Ормонд Володимирович Терн, квестор Посольской Управы, — щёлкнул каблуками я, склонив голову.
— Милорада Поднежевна Сулица, — ограничилась именем девица, вычеркнув “политесса” из списка своих гипотетических достоинств.
— Милорада Поднежевна, есть у меня предложение, — окинул я округу взглядом.
— Какое же, Ормонд Володимирович? — закономерно заинтересовалась девица.
— Не знаю как вы, а я со службы, — понизив голос, начал я. — И поужинать бы не отказался, но вот оглядите эти взгляды, алкания и вопроса полные, — указал я на и впрямь бросаемые на нашу парочку всяческими родственниками зырки. — Мне кусок в горло не полезет. Да и познакомиться нам не помешает, но без подглядов злокозненных, как я мыслю. Так что у меня есть предложение, — склонился я к ушку собеседницы, на что та, выслушав мои слова, хихикнула и кивнула, заработав в моих глазах как минимум балл.
Так что, совершив быстрый обход родных и гостей и быстро поприветствовав их, поймал я Авдотью, реквизировал у неё поднос и под недоумевающими взорами окружающих учинил налёт на банкетный стол, уставив поднос снедью, да прихватив бутыль вина с бокалами. После чего, вооруженный подносом, с Милорадой, положившей мне ладонь на сгиб локтя, покинул сборище. Сборище от этого офигевало, правда не все: Володимир, сводня злокозненная, незаметно ухмыльнулся, Энас же вообще втихомолку подмигнул и жест восхищённого одобрения показал.
Девица же, несколько раз оглядывалась и от рож ошалевших соизволила пару раз хихикнуть. А покинув гостиную, направился я в беседку сада, благо, денёк выдался вполне пригожий. Где, расположившись и перекусывая, завели мы беседу.
Точнее, через пару минут и колбасок, завёл я, поскольку девица молчать изволила, округу оглядывая и на меня время от времени взоры кидая.
— Признаться, в затруднении я, Милорада Поднежаевна, — прожевав и культурно не чавкая изрёк я. — А потому, спрошу для начала, возможно, не вполне уместное, но как по мне, самое важное. Вам самой то это сожительство возможное угодно?
— Недаром батюшка предупреждал, что тернисты вы, Терны, без меры, — хмыкнула девица. — Вот только не находите, Ормонд Володимирович, что прежде чем такой вопрос задавать, надлежит самому на него ответить?
— Нахожу, — признал я резонность высказывания. — Что ж, живу я не отцовском домом, с семьёй связан лишь отношениями тёплыми и узами родства. Нужды в подобном сожительстве и в скором обретении потомства для себя не вижу. Однако, сказать что супротив этого всем конечностями, так же не могу. Впрочем, в последнем случае, я бы и не явился на текущее сборище, — уточнил я. — Тут всё от вас зависит, точнее от того, глянемся ли мы друг другу, — озвучил я охренительно романтическое признание.
