Прекрасная дружба

К счастью, на развитие такого вооружения, по-видимому, требовалось время. Что наверняка объясняло, как же древесные котята выживали, чтобы вырасти! И это, во всяком случае, помогало одежде Стефани (и ее коже) пережить их натиск.

Ну а сейчас ей удалось забрать свой комм у любопытного древесного котенка и проверить, кто звонит. Это был ее отец, и она приняла вызов.

— Привет, пап!

— И тебе привет, — ответил Ричард Харрингтон. — Надеюсь, ты хоть иногда поглядываешь на время, юная леди?

— Ты же знаешь, что да, — ответила она. — Я не хочу налажать и оказаться под домашним арестом! В смысле, снова, — добавила она, и Ричард, сидя в своем кабинете в усадьбе, усмехнулся.

— Ну, — сказал он, — я посмотрел прогноз, и мне кажется, что центр шторма движется к побережью быстрее, чем кто-либо ожидал. Не думаю, что, исходя из запланированного срока, у тебя будут проблемы, но мы ждем сильный дождь, и по возвращении тебя наверняка встретит сильный ветер.

— Есть, сэр, — ответила Стефани. — Я подключу комм к погодному серверу и буду внимательно его слушать, пап.

— Хорошо, — сказал он. Затем Стефани показалось, что он на мгновение замялся, прежде чем продолжить: — Все равно, ты, наверное, захочешь вернуться домой чуть пораньше, — сказал он ей. — К ужину у нас будут гости.

— Больше никаких ученых! — Стефани сдержала стон, но было близко, и Ричард усмехнулся.

— Нет, не сегодня, — сочувствующе сказал он. — Хотя мы пообещали доктору Хоббард, что она сможет прибыть и поговорить с тобой и Львиным Сердцем в четверг.

— О, доктор Хоббард не так уж и плоха, — ответила Стефани. — По крайней мере, она вежлива. И Львиному Сердцу она тоже нравится. И она не относится ко мне как к глупому ребенку, который ничего не понимает.

Нет, не относится, подумал ее отец. С другой стороны, юная леди, ты проделала хорошую работу, убеждая почти всех ее коллег, что ты всего лишь «глупый маленький ребенок». Ну или что ты ничего не понимаешь. Когда-нибудь ксенологи на тебя сильно… разозлятся, когда поймут, что ты систематически играешь с ними дурочку.

— Я заметил, — вслух сказал он. — Но сегодня будут не ученые. На самом деле, думаю, ты будешь рада их увидеть.

— Рада? — с подозрением нахмурилась Стефани своему комму. Она узнала этот тон. Он значил «папа что-то замышляет».

— Ага, — усмехнулся он. — Похоже, нас навестит пара людей, живущих неподалеку от Гремящей реки.

— Гремящей реки? — сильнее нахмурившись, повторила Стефани. Гремящая река стекала с вершин Медностенных гор примерно в тысяче километров севернее усадьбы Харрингтонов.

— Одна из них представилась как Ирина Кисаева. Она сказала, что разговаривала с тобой на прошлой недели, и что она придет сюда с другом — его зовут Скотт МакДаллан. Может, ты слышала о нем? — Голос Ричарда Харрингтона не мог звучать еще более невинно. — Во всяком случае, кажется, я что-то о нем слышал примерно… сколько, с месяц назад? Что-то о нем и его древесном коте, да?

19

Стефани со смешанными чувствами наблюдала прибытие гостей.

Ее отец был прав в том, насколько быстро от океана Таннермана двигался грозовой фронт, и аэрокар спускался со все более сердитого на вид, затянутого черными тучами неба. На западе сверкали редкие вспышки молний, ветер шумел ветвями частокольного леса и королевских дубов вокруг дома ее родителей. Стефани часто задавалась вопросом, на что была бы похожа плохая погода на планете с гравитацией более близкой к Старой Земле, где дождь и все остальное падало несколько более… степенно. Она никогда этого не видела, но она неплохо привыкла к характерной силе тяжести Сфинкса, которая была причиной, по которой сфинксианские домовладельцы внимательно следили за нависающими ветвями. Никто не хотел, чтобы четырех-пятиметровая ветвь королевского дуба рухнула на голову (или на крышу) при гравитации в 1,35g, и здесь, на Сфинксе, лесничие были неплохо оплачиваемыми специалистами.

Хотя сегодняшняя буря обещала быть выдающейся даже по стандартам Сфинкса. Синоптики предупреждали об этом почти всю неделю, но она повернула на юг и ускорилась, что значило, что она бушевала уже менее чем в восьмидесяти километрах от усадьбы Харрингтонов. А еще ее путь пролегал непосредственно по центральному поселению клана Львиного Сердца (она решила, что ей нравится термин доктора Хоббард для обширных семейных групп древесных котов), и беспокойство за друзей пылало в глубине ее разума, отвлекая ее от предвкушения предстоящего визита.

Тем не менее, она была немного удивлена тем, что кроме предвкушения было еще кое-что. То, что она чувствовала, даже несмотря на то, что это она инициировала эту встречу… и не уделяла ей особого внимания, когда про нее узнала.

Это была ревность. Она действительно ревновала из-за всех последних рассказов газетчиков о докторе МакДаллане и Фишере, и из-за этого ей было… стыдно.

Тебе должно быть стыдно, отругала она себя. Что? Неужели тебе действительно так важно быть единственной героиней, связанной с древесными котами? Думаешь, ты должна получить всю славу? И если ты так завидуешь всем новостным сводкам и всем поздравлениям, что получил доктор МакДаллан, то почему бы тебе не решиться провести чуть больше времени со всеми этими ксенологами и ксенобиологами и убедиться, что во всех отчетах будет твое имя, а не его?

Ей не нравилось, что она чувствовала, и ей было не просто стыдно. Она была разочарована самой собой… и она знала, что ее родители чувствовали бы то же самое, если бы узнали про это.

— Мя-ать! — тихо сказал ей на ухо Львиное Сердце, и она почувствовала, как он шевельнулся у нее на плече. Оставшаяся у него передняя лапа потянулась, легонько касаясь ее головы, и она как-то почувствовала его мягкое неодобрение. Не за только что осознанные ей чувства к доктору МакДаллану, а за то, что обвиняет себя за эти чувства. И хотя она считала, что он был не прав, так легко обойдясь с ней, ей пришлось признать, что не похоже было, чтобы она намеревалась завидовать доктору. Она даже не осознавала этого, и когда она подняла руку потрепать уши Львиного Сердца, она пообещала себе, что искоренит эту зависть так быстро, как только сможет.

— Мя-ать! — еще раз сказал древесный кот, уже веселее, почувствовав изменение ее эмоций, и она усмехнулась.

— Ладно, — прошептала она ему, когда аэрокар приземлился. — Ладно, я постараюсь. Да и ты тоже!

Львиное Сердце довольно мурлыкнул, тепло прижавшись к ее щеке, и они взглянули на открывающуюся дверь аэрокара.

Скотт МакДаллан, решила Стефани, был самым рыжим из всех рыжих, что она видела в жизни. Его волосами, казалось, можно было разжигать костры, а кожа была так усыпана веснушками, что удивительно было, что она не светилась.

Ирина Кисаева была ниже его, весьма женственна и крепче сложена. Ее волосы были так же темны, как его огненны, а ее карие глаза, казалось, были созданы для смеха. Нос у нее был таким же прямым, а скулы высоки.

Но по-настоящему привлек ее внимание кремово-серый древесный кот, устроившийся на руке доктора МакДаллана. Он был не таким крупным, как Львиное Сердце, а на хвосте было меньше темных полос, но помимо этого и отсутствующей лапы Львиного Сердца их можно было бы принять за близнецов, голова древесного кота поднялась, и ярко вспыхнули зеленые глаза, когда он взглянул в их направлении.

* * *

«Приветствую, Быстро-Бьющий! — сказал Лазающий-Быстро. — Добро пожаловать в угодья клана Погибели-Клыкастой-Смерти».

«Благодарю за радушие, старший брат, — ответил Быстро-Бьющий. — Хотя я не знал, что Погибель-Клыкастой-Смерти и ее родители стали полноправным кланом».

«Если еще не стали, то скоро станут, — сказал Лазающий-Быстро. — И клан Яркой Воды решил, что у них, конечно же, есть право на получение статуса клана. Они уже многому нас научили, не говоря уже о…»

Он приподнял обрубок правой передней лапы и почувствовал, как Быстро-Бьющий с ним соглашается. Затем он прищурил глаза, когда они с разведчиком клана Смеющейся Реки попробовали мыслесвет друг друга. Для древесных котов это был эквивалент того, что люди могли бы назвать «знакомством», если не считать того, что это было гораздо быстрее — и гораздо глубже — чем могли добиться любые два человека. Конечно, ни один из них не был певицей памяти, так что они не могли дойти до самого дна, но за то время, что Быстро-Бьющий и его люди выбирались из аэрокара и подходили к ожидающим Харрингтонам, они с Лазающим-Быстро стали все равно что старыми друзьями.

После этого они оба попробовали мыслесвет всех людей, с которыми раньше не встречались. Это был интересный опыт, так как мыслесвет как Стефани, так и МакДаллана упоминался в песнях памяти, последние несколько месяцев расходящихся от клана к клану. Всем слушающим певицы памяти ясно дали понять, что у двух людей был исключительно мощный мыслесвет, даже для двуногих, но теперь было очевидно, что песни значительно их преуменьшали.

«Мыслесвет твоей двуногой гораздо сильнее, чем я ожидал, — сказал Быстро-Бьющий. — Думаю, что в чем-то он может гореть даже ярче, чем у Врага-Тьмы!»

«Мыслесвет Врага-Тьмы тоже очень силен, — уважительно отозвался Лазающий-Быстро. — Хотя я не думаю, что кто-то из них по-настоящему ярче другого. Они просто… различны».

Он задумчиво поиграл кончиком хвоста, пытаясь придумать, как выразить свои ощущения.

«Мне кажется, — сказал он спустя мгновение, — что разница в том, как именно они чувствуют нашу с ними связь. Погибель-Клыкастой-Смерти мыслеслепа, а Враг-Тьмы… не совсем. Я слышу почти… почти эхо его мыслеголоса. Но я все же думаю, что Погибель-Клыкастой-Смерти действительно может попробовать мои чувства лучше, чем он пробует твои. Как будто бы… как будто бы у каждого из них лишь половина умений Народа к ощущению мыслесвета, но ни у одного нет всего».

«Полагаю, ты прав, — ответил Быстро-Бьющий. — Я не слишком-то над этим задумывался, но теперь понятнее, как Ясной-Певице удалось донести до него воспоминания Истинного-Ловчего о том, что сделала преступница».

«Это хорошо! — сказал Лазающий-Быстро. — Мы уже гораздо больше узнали о двуногих — особенно о наших двуногих! Надеюсь, они так же много узнают и о нас».

* * *

— Доктор МакДаллан, миз Кисаева… Фишер, — сказал Ричард Харрингтон, по очереди протягивая руку людям и приветственно кивая древесному коту. — Добро пожаловать! Заходите внутрь, пока дождь не начался!

— Это, — глубоким, приятным баритоном начал Скотт МакДаллан, — звучит как очень хорошая идея, доктор Харрингтон.

— Аминь, — вторила Ирина Кисаева, после чего с улыбкой взглянула на Стефани. — И ты, должно быть, Стефани, — подмигнула она. — Рада встретиться с тобой лично. Тем более что мы с тобой, кажется, единственные не-доктора на этой вечеринке!

Стефани рассмеялась и шагнула вперед, протягивая ей руку.

— Ага, — сказала она, тряхнув головой. — Я много такого слышала рядом с этим двумя, — кивнула она в сторону своих родителей, и Марджори Харрингтон нежно отвесила ей подзатыльник.

— Просто помни, кто этим вечером раздает горячий шоколад, — зловеще сказала она своей дочери, и теперь захихикала Ирина.

У нее приятный смех, решила Стефани. И лицо тоже приятное.

Харрингтоны проводили своих гостей внутрь в большую, уютную гостиную, где в большом каменном очаге потрескивал огонь. И этот очаг не был таким уж пережитком далекого прошлого. Чего на Сфинксе было много, так это дров. И если дом посреди сфинксианской зимы потеряет энергию, этот анахроничный камин (и такие же почти во всех остальных комнатах) вполне может оказаться разницей между выживанием и замерзанием насмерть.

Однако сегодня огонь был просто для уюта, и пять людей расселись вокруг него тесным полукругом, когда шипение горящей древесины проявляло свою древнюю приветственную магию.

— Мне нравятся эти картины, — сказала Ирина, глядя на тройку старомодно написанных маслом картин на стенах.

Она подошла ближе, с явным удовольствием изучая висящую справа картину, любуясь игрой солнечного света и тени, глубиной зелени, серыми, черными и коричневыми стволами деревьев на летнем пейзаже. Картина левее отображала тот же пейзаж, но в натуральных тонах, бледной зелени и весеннего неба цвета яйца малиновки. Самая левая картина вновь показывала этот же пейзаж, на этот раз укутанный сияющей под солнцем белизной снега, украшенный кристальными кинжалами сосулек. Всех их наполнял совершенно иной смысл яркой, непрерывной жизни Сфинкса, когда планета проходила через медленную, величественную смену своих сезонов. Как будто бы зритель мог коснуться изображений, действительно дотронуться до отображенных сезонов, а справа от летнего пейзажа был пустой участок стены. Ясно было, что он дожидался осени, подумала она и повернулась к Харрингтонам.

— Я-то думала, что знаю большинство художников на Сфинксе, — сказала она, — но я совсем не узнаю эту руку. Мне бы очень хотелось найти его и попросить его приехать к дому моего брата и написать ему такую же серию!

— Думаю, это можно устроить, — медленно улыбнулся Ричард Харрингтон и кивнул в сторону жены. — Я очень хорошо знаю этого художника.

— Это вы писали? — взглянула Ирина на Марджори. — Они прекрасны!

— Ну, мне придется подождать еще примерно стандартный год, прежде чем я смогу добавить на стену осень, — ответила Марджори. — Здесь, на Сфинксе, это не то, что получится сделать быстро. Но если ваш брат не против потратить на проект четыре-пять стандартных лет, то я, возможно, смогу втиснуть это в свой плотный график.

Две женщины улыбнулись друг другу, и МакДаллан покачал головой.

— Знаете, мы обречены, — сказал он Ричарду и Стефани. Стефани изогнула брови, и он пожал плечами. — Твоя мама пишет. Ну, Ирина ваяет… и не только из глины. Ей еще очень нравится бронза. Она уже сделала три полноразмерных скульптуры Фишера, и, как будто бы это еще недостаточно плохо, она к тому же еще и гончар. Ее дом усеян чашами, кубками, вазами, тарелками, блюдами, блюдцами, кувшинами, мисками, кружками, графинами, салатницами… я уже говорил про чаши? И вдобавок она по малейшему поводу их раздаривает. Заполнила этими штуками все шкафы у своих друзей. Я точно упоминал про чаши, а?

— Все чтобы проще было до тебя достучаться, — ласково сказала ему Ирина, а затем, посмеиваясь, взглянула на Марджори. — Хотя в то же время, я уверена, если вам будет интересно, мы сможем попробовать поменяться. Мне хочется изваять скульптуру Львиного Сердца. — Взглянув на Стефани, она стала гораздо серьезнее. — Я думаю то, как он гордится своими шрамами, многое о нем говорит.

— Как и я, — тихо сказала Стефани, поднимая древесного кота себе на плечо.