Консерватория:музыка моей души

Делма поддержала ее энергичным киванием:

— Очень здорово! Обычно ансамблевые занятия начинаются со второго полугодия, но тут все закономерно. Раз ты едешь на практику во дворец, должна хотя бы немного ориентироваться в этом. Говорят, первый дворцовый музыкант очень строг и придирчив, но учиться у него — большая честь.

— О да! Этот старик — тот еще брюзга, — подтвердил Кеннет и, подмигнув, посоветовал: — лучше постарайся усвоить как можно больше практических навыков, иначе будешь лицезреть его недовольную мину. Иногда мне кажется, что он ей изжогу провоцирует у окружающих.

Кейдн ограничился простым 'поздравляю', он вообще был немногословен, но без него наша компания была бы бедней.

После обеда Кеннет умчался в вотчину мастера Имона, Кейдн, как всегда, устремил стопы в библиотеку, вечное пристанище музыковедов, девочки ушли в общежитие, а я снова поднялась на третий этаж. Меня ждало свидание с великолепным черным роялем. Конечно, не таким прекрасным, как большой концертный, но тоже замечательным во всех отношениях. Радость и энтузиазм били ключом, поэтому музыка, как программная, так и своя, лилась свободно и легко, без каких бы то ни было преград.

Самостоятельные занятия спустя два часа прервал уже привычный и знакомый стук Байла, который провожал меня до общежития, когда бывал свободен. Очаровательная улыбка искреннего парня вызывала ответную на моем лице и горькую нотку в сердце: я чувствовала себя в какой-то степени виноватой, что не могу ему ответить взаимностью в полной мере, как он того ожидает. Вместе мы дошли до общежития, где неожиданно встретили Кеннета.

Оллам-третьекурсник был непривычно задумчив, а в руке у него был маленький горшок с цветущим зеленым ростком. Увидев меня, он улыбнулся и произнес:

— Привет, Талли. А я как раз тебя жду.

Байл, шедший рядом, ощутимо напрягся.

— Привет, Кеннет, — поздоровалась я и спросила. — Зачем ждешь?

— Да вот хочу Ние подарок сделать. Но одного госпожа Кин, сама знаешь, не пустит, — пожал плечами друг.

Стоящий рядом, ближе, чем обычно, сокурсник как будто расслабился. По крайней мере, атмосфера враз стала менее напряженной.

Я кивнула. При всем замечательном отношении к исполнителю-третьекурснику, госпожа Кин была женщиной строгих правил и принципы свои не нарушала ни при каких обстоятельствах, так что одному Кеннету в общежитие было не пройти, какого хорошего мнения о нем ни была комендантша.

— Тогда пойдем, — согласилась я и повернулась к одногруппнику, чтобы попрощаться:

— Спасибо, что проводил, Байл. Я пойду.

Парень улыбнулся, в глазах вспыхнули огоньки:

— Мне это доставляет удовольствие. Так что не благодари, — после чего взял мою руку в свою ладонь, чего раньше не делал, провел большим пальцем по тыльной стороне кисти и чуть сжал, а потом приглушив голос, наполненный снопами искр такой приятной хрипотцы, сказал. — Хотелось бы мне никогда тебя не отпускать, Талли.

Я ничего не ответила. Даже улыбнуться не получилось. Только нервно сглотнула. Но Байл ответа, как выяснилось, и не ждал: подарив мне полыхающий пристальный взгляд, он мягко, явно нехотя отпустил мою руку и, кивнув Кеннету, развернулся и пошел в сторону своего общежития.

Я смотрела ему в след, а в голове не было ни единой мысли. Странно, но я не чувствовала необходимости обдумывать причины и следствия происходящего. Все ведь и так понятно. Вздохнув, повернулась к Кеннету и стала подниматься по ступенькам ко входу в общежитие.

Приоткрыв дверь, скрипач, перед тем, как меня пропустить, задумчиво произнес, смотря на меня:

— Знаешь, Талли, Байл неплохой парень.

— Знаю, — кивнула я. — А ты откуда знаешь?

— Я вижу, — пожал плечами парень и пропустил меня вперед, наконец, открыв вход полностью.

Получив одноразовый пропуск от госпожи Кин, мы отправились на третий этаж, в нашу с соседкой комнату.

Ния сидела на кровати, поджав под себя ноги и погрузившись в очередной труд по истории музыки. Увлеченная, она даже не обратила внимания, что в комнату кто-то вошел. Кеннет улыбнулся пр виде склоненной над книгой головы. Волосы девушки были перекинуты на одно плечо, открывая вид на изгиб шеи и плечи. Картина даже на мой девичий взгляд была крайне трогательной, а слегка поджатые губки и упрямая складочка между бровей только добавляли очарования.

Кеннет разулся и прошел вглубь комнаты, остановившись прямо перед кроватью подруги. Присел на корточки, какое-то время с улыбкой смотрел на девушку, а затем поднял руку с горшочком и поставил его прямо поверх открытых страниц.

Светлые, будто капли солнечного цвета, янтарные глаза споткнулись о новоявленную деталь и в удивлении округлились. Подруга протянула руку и нежным касанием дотронулась до лепестка. На губах девушки распустилась радостная, полная восхищения улыбка, нашедшая свое отражение в улыбке друга. Ния перевела глаза на парня и неверящим шепотом спросила:

— Это мне?

На губах скрипача появилась добрая усмешка, и он ответил:

— Тебе. Позаботишься о нем?

— Конечно, — солнечная девушка будто начала светиться изнутри. Потом перевела взгляд обратно на цветок и хитро прищурилась. — Только кажется мне, что это цветочек-девочка.

Лицо парня приняло озадаченный вид.

— Почему? — уточнил он.

— Ты посмотри какой он нежный, какой красивый, какой тоненький... Точно девочка, — объяснила свою точку зрения Ния, сопровождая каждый аргумент невесомым, очень бережным касанием, любуясь подарком.

Кеннет с таким же выражения лица смотрел на саму солнечную девушку, в его глазах плескалась нежность.

Я подошла к стеллажу с учебниками и начала изучать давно известные корешки книг. Не хотелось подглядывать за чужим сокровенным моментом, хоть я и была ему свидетелем. По моим губам против воли заскользила довольная улыбка.

Кеннет не пробыл долго. Обсудив с Нией вопрос, куда лучше поставить цветочную девочку, чтобы ей было максимально комфортно, он нарочито строгим тоном наказал подруге хорошенько приглядывать за росточком-красавицей и попрощался, оставляя нас обеих в замечательном настроении.

Однако на сегодня сюрпризы не закончились. Уже вечером, перед самым сном, в нашу дверь постучали. Я открыла и увидела госпожу Кин с букетом алых роз.

— Добрый вечер, — поздоровалась я.

— Добрый-добрый, — кивнула комендантша и произнесла, указывая на букет. — Ту Ние посылка. От выпускника исполнительского оллама Грейнна.

Хорошее настроение разом схлынуло, сменившись настороженностью. Ния, услышав слова госпожи Кин подошла к двери.

— Вот, Ниечка, попросил тебе передать, — увидев мою соседку, женщина обратилась уже к ней.

Подруга мягко улыбнулась одними губами и произнесла:

— Знаете, госпожа Кин, он ошибся. Оставьте букет себе. Он замечательно украсит ваш кабинет.

Комендантша нахмурилась, а потом прищурилась.

— Что обидел тебя, негодник? — и, не давая паузы на ответ — он был и так очевиден для умудренной годами женщины — продолжила — Но цветочки-то ничем не виноваты, что нехорошим человеком подарены. Я их на вход поставлю, чтобы глаз девочек радовали.

— Замечательное решение, госпожа Кин, — уже намного ярче улыбнулась солнечная девушка, не глядя на букет. Комендантша кивнула, развернулась и ушла, неся букет на расстоянии от себя, будто грязное домашнее животное.

Закрыв дверь, я испытывающе посмотрела на соседку. Орния резким чеканным шагом подошла к кровати, сжав кулаки. Затем резко расслабилась, а потом неожиданно схватила подушку и со всего размаху запустила ее об стену. Постельная принадлежность встретилась со стеной с приглушенным гулким хлопком. После подушки на свидание с вертикальной кирпичной поверхностью отправились тапочки, тетрадки и столовая ложка. Резкие вспышки были веселыми, хоть и яростными. Последняя ложка отскочила от стены и упала прямо на пальцы ноги девушки. Она с размаху села на кровать, подтянула слегка ушибленную ногу и стала растирать поврежденное место, приговаривая:

— Каков же негодяй! Я-то думала, что он мне цветы не дарит, потому что знает о моей нелюбви к умирающим растениям, а он, гад, просто не считал это обязательным!!!

С каждым ее сердитым словом моя улыбка все ширилась.

— Талли, ну ведь свинство же?!

— Свинство, Ний, самое настоящее, — подтвердила я во всю улыбаясь.

Увидев мою реакцию, подруга перестала растирать пальцы и удивленно спросила:

— А ты чего радостная такая?

Улыбка стала еще шире, хоть это уже и казалось невозможным. Я искренне радовалась. Эта вспышка была как будто последней каплей, с которой Грейнн окончательно покинул сердце и жизнь солнечной девушки. Теперь я могла не переживать за подругу. Она изжила свое чувство полностью. Сам того не подозревая, Грейнн разорвал все ниточки, что еще тянулись к нему от души Нии. И сделал это самым удачным способом, показав, что она никогда не была ему интересна в достаточной степени, чтобы изучить ее характер и предпочтения. Он сам стер себя из сердца Нии. И теперь, я была уверена, она больше не будет чувствовать щемящей боли, временами скручивающей внутренности. Я была не просто радостна. Я была счастлива. Я бы сейчас даже спасибо этому гаду сказала. Хотя... нет, не дождется. Я не стала все это объяснять подруге. Она и сама все это понимала и чувствовала. Поэтому просто ответила:

— Ты вернулась.

Недоумение на лице сменилось улыбкой, становящейся все лучистей и шире. Ния запрокинула голову и звонко рассмеялась смехом, играющим солнечными зайчиками и полным ощущением свободы.

— Да... Да!!! Я вернулась!

Вскочив с кровати и забыв про недавно ушибленные пальцы, она закружилась вокруг себя, раскинув руки. Остановилась, лишь натолкнувшись на стол. Восстановив равновесие, она сладко потянулась и произнесла, сияя глазами:

— Талли, хорошо-то как!

Я не выдержала и рассмеялась, смехом полным радости и облегчения. Ния присоединилась ко мне, наполняя комнату сверкающими и теплыми солнечными лучиками. Какой же все-таки, несмотря ни на что, замечательный сегодня был день.

* * *

К музыкальному кабинету, расположенному напротив того, в котором обычно проходили занятия по специальности и композиции, я подходила, стараясь обуздать волнительное предвкушение. Сегодня первое дуэтное занятие. Каково же это будет — сплетать одну мелодию из двух звучаний? На фоне этого интереса заинтересованность в личности партнера отходила на задний план, присутствуя лишь номинально. Приблизившись, я постучала и, повернув ручку, толкнула дверную створку. Первым в глаза бросилось наличие в просторном кабинете двух роялей. Сердце забилось чаще.

— Проходите, Оллема Таллия, — раздался голос первого проректора. — Не стоит застревать на пороге.

Я повернулась к источнику звука и кивнула.

— Добрый день, метр Двейн, — поздоровалась я, а потом перевела взгляд на фигуру у окна, которой должен был оказаться мой партнер, встретилась взглядом с расплавленным серебром знакомых глаз и замерла.

— Судя по тому, что я слышал собственными ушами, у вас неплохо получается музыкально взаимодействовать с олламом Дарраком. А так как времени мало, да и в дуэте поддерживающим всегда назначается более опытный студент, то решение было очевидным, — лорд Двейн повернул голову к выпускнику. — К тому же, это будет для вас еще одной хорошее педагогической практикой.

Даррак Кейн, по-прежнему глядя мне в глаза, кивнул, соглашаясь и подтверждая разумность доводов преподавателя, а я почувствовала желание сглотнуть. Но горло как будто отказалось сужаться, став непривычно сухим.

Следуя указанию преподавателя, я заняла место за роялем, стоявшим возле двери, а Даррак — за соседним. На подставках перед нами уже стояли ноты. Протянула руку и раскрыла. 'Мгновение' Лейтаса. Не самое его известное произведение, но очень красивое. Я его играла. В голове проскользнула мысль, откуда Маркас Двейн мог знать, что мне это произведение знакомо, но она быстро затихла под влиянием нетерпения приступить к игре.

Трехчастная форма произведения навеивала впечатление цикличности, позволяя восприятию ощущать его бесконечным, таким, каким и должно быть мгновение, сменяемое множеством других. Несомненно, Лейтас был гением.

— Начнем сначала. Играете только первую часть. Вторую пока трогать не будем, — проинструктировал метр и задал темп четырехтактной первой части, постучав ладонью по крышке моего рояля.

Я посмотрела на партнера, наши взгляды пересеклись. Его кивок, и одновременное вступление. Лейтас отдал свое 'Мгновение' тональности Лунный Аметист на серебряной нити. Мелодия играла оттенками от сиреневого до сливового, наполняя комнату ностальгией и пьянящим восторгом. Моя партия была ведущей, Даррака — поддерживающей. Густые ноты Сумеречного Ключа стекали с кончиков его пальцев и впитывались в клавиши рояля, обретая звучание. Они были негромкими, но весомыми и такими надежными, четко удерживая темп — возможно, даже точнее метронома. Его партия — низкая, фоновая, темно-лилового цвета — придавала произведению глубину и насыщенность, создавая особый контраст с моей, благодаря которому ведущая слышалась особенно нежной. Сиреневые и фиалковые переливы верхних октав в Рассветном Ключе совсем не воспринимались резкими и кричащими и уж тем более пищащими. Благодаря бархатной поддерживающей партии, моя мелодия воспринималась звенящей в туманном пространстве серебряной ниточкой паутинки, с капельками росы на ней. Тонкая, гибкая и нежная, она рассказывала о мгновении счастья: наполненном, мимолетном и оттого еще более ценном. Партии переплетались, словно лозы винограда, в неспешном прекрасном танце, создавая из двух одно: нежно-сиреневый и темный индиго, ласковая радость и светлая печаль о скоротечности возвышенных моментов.

Играть в ансамбле с Дарраком оказалось на удивление легко. Он великолепно держал ритм, при этом чутко подстраиваясь под изменение музыкально настроения. Его сдержанное, но выразительное исполнение делало оттенки ярче. Я бы долго могла так играть, наслаждаясь гибкостью и внимательностью партнера, но неожиданно первая часть подошла к концу, и звучание покорилось тишине вынужденной паузы.

— Оллема Таллия, вы слишком уж настороженно прислушиваетесь ко второй партии, — произнес первый проректор, после того, как все отголоски музыки стихли. — Вы ведете мелодию, вам нужно быть смелей и больше доверять партнеру. Не переживайте, он свое дело знает, — после этих слов он обратился к выпускнику. — И да, оллам Даррак, вам можно играть немного громче. Этим вы подтолкнете оллему исполнять мелодию ярче. Еще раз.

И мы начали еще раз. Снова переглянулись. Короткий кивок Даррака, и одновременное вступление. В этот раз играть проще. Я уже знаю, чего ожидать, и могу добавить красок своей партии, прислушиваясь к партнерской, идеально выполняющей свое предназначение. Меня наполнило чувство благодарности и доверия к Дарраку: на него можно положиться, он не подведет, его звуки всегда поддержат мои, и ноты скроют возможные огрехи. Так легко, как с ним, мне еще ни с кем не игралось.