Небо шамана. 2 часть

Когда колонну вывели и повели в дальнюю часть взлётного поля техники видимо решили, что их ведут на расстрел и задёргались. Но Косматенков крикнул им по-немецки и потом ещё раз попросил меня. Да, мне собственно начхать, я для себя давно решил, что они не люди. Я попросил Косматенкова переводить максимально точно, когда строй неподалёку от оврага остановили. Правда мои слова прервал шум заходящих на посадку самолётов, к моему удивлению это были машины в уже знакомой по Миллерово итальянской окраске, один трёхмоторный транспортник и два истребителя, которые сели сразу за Юнкерсом и покатили по полю в сторону стоянок. Ну, а мне осталось продолжать, хотя стало очень любопытно, что же там происходит, тем более, что ожидаемой стрельбы не последовало, да и мне тоже шуметь не желательно.

— Мы с вами враги и бойцы воюющих сторон! Врага нужно убить, иначе он убьёт тебя, твою семью, твоих друзей, весь твой народ! И это правильно! Но лейтенант неосмотрительно пообещал вам, что вас не будут убивать, а слово надо держать! Но позволить врагам моей страны остаться в строю и продолжать воевать я не могу, мне это не разрешит моя присяга! Поэтому, чтобы выполнить обещание моего товарища я вам предлагаю добровольный выбор: смерть или одна рука и нога, но жизнь. Все, кто выбирает жизнь без одной руки и ноги два шага вперёд! — Сам я ещё по дороге размотал свой бич и сейчас он был уже готовый к использованию в моей руке, мне достаточно было только выпустить из пальцев петли, чтобы они упали на землю.

Из сорока с лишним человек смерть выбрали только семеро, один из которых был с явными следами драки на лице и рукой засунутой за пуговицу, чтобы не держать её на весу. Они стояли в бывшем строю в разных местах и сейчас, когда строй ушёл вперёд, оказались довольно далеко друг от друга, что было мне только на руку. Семь движений бичом, семь сухих щелчков и семеро не успевшие даже понять, что с ними происходит валятся где стояли, только уже мёртвые. Сложно оставаться в живых, когда куски внутренней пластины черепной кости как шрапнель кромсают мозг. Окружающим наверно показалось, что бич ко мне вообще не возвращался, а так вытянутый и плясал по своим жертвам. Но, это уже не мои проблемы. Охраняющие строй трое бойцов с пулемётами и Косматенков застыли, как и оставшиеся немцы с вытаращенными глазами. А у меня времени совсем мало, мне ещё незнакомым самолётом рулить, а для этого надо хоть немного до взлёта в кабине посидеть, к управлению привыкнуть. И не дожидаясь, пока они выйдут из ступора, толкнул лейтенанта, чтобы переводил:

— Вот вы двое выйдите сюда. Вы назначаетесь временными санитарами, после моих действий вы должны быстро уложить и оказать помощь в виде жгута, на наложение повязок времени нет, если сюда вовремя прибудут ваши медики, то у вас будут большие шансы выжить. Вы будете последними, вам помощь окажем уже мы. Всё понятно?!

Косматенков перевёл, как мне кажется, не выйдя из ступора на автопилоте. Конечно, строй начал что-то гомонить, но я всё, что хотел уже сказал, а так как я до этого приказал им встать в одну шеренгу, так и пошёл выбивать им колено и локтевой сустав, вернее наоборот, сначала руку, а потом ногу, ведь после потери опоры они падали. Само собой, что санитары едва успевали за мной. Оказались трое хитрых, которые попытались упасть ещё до того, как я им что-то успел сделать. Ну, и получили свинцовой пулькой в висок, в качестве лекарства от хитрости. Двое из наших конвоиров кинулись помогать немцам-санитарам. Вот ведь, не перестаю удивляться русскому народу, ведь они их уже пожалели, а те их жалеть бы и не подумали. Тем более, что я среди этих не видел ни одной чистой светлой ауры, у двух была почище, может поэтому они и выбрали смерть. Минут через пять мы оставили на поле лежбище их стонущих и ругающихся немцев. Сами выбрали, я только их желание в реальность оформил. И уж точно не моя вина, что они думали, что мы шутим...

Пока шли обратно, Косматенков решился спросить, почему я так сделал? Пришлось ему объяснить, что на самом деле так следовало сделать со всеми на аэродроме. Ведь мои удары бичом не просто в колено или руку, фактически эти удары эквивалентны попаданию пистолетной пули, то есть суставы превратились в кашу, а значит, шансов спасти ногу или руку ни у одного из них нет, и их ждёт долгое и дорогое лечение, а потом гарантированная инвалидность. И если только без руки или только без ноги инвалид после протезирования может стать полезным членом общества, то при двойной травме эти шансы падают в разы. То есть эти немцы не только не смогут никогда больше воевать против нас, но и на их содержание и уход за ними, я не говорю про долгое и сложное лечение, будут отвлечены рабочие руки, время и деньги. Фактически появление такого инвалида эквивалентно гибели двоих солдат, если посчитать все затраты... После моих объяснений от меня отодвинулись все четверо. Вот ведь странные люди. Романтики — идеалисты, Ядрид-Мадрид. Подводник утопивший крейсер, на котором горели и захлёбывались перед смертью семьсот человек — герой и молодец, а когда им честно рассказали всю подоплёку, они тут же губёнки поджали. Чистоплюи хреновы... Но мне было куда интереснее, что за самолёты прилетели, и встрепенулся, когда на подходе вдруг басисто раскатисто загрохотал крупнокалиберный пулемёт оставшийся на крыше ангара. После этого несколько тихих выстрелов уже словно потерялись на фоне грохота крупняка. Тут я уже не выдержал и меня поддержали все, мы рванули к самолётным стоянкам со всех ног...

На рёв садящихся самолётов сбежались если не все, то остальных остались единицы на постах. И пока самолёты выруливали на стояночные места, никто особенно не вылезал, даже "фельдмаршала" Цыганова умная Шельма унесла куда-то в сторону от рычащих самолётов. А вот когда из самолёта стали выпрыгивать иностранные военные, тут и оказалось, что со всех сторон их взяли на прицел. Пока никто никаких действий не предпринимал, тем более, что и командовать было некому. Телегин только прибежал и не успел вникнуть в ситуацию. Цыганова Шельма унесла подальше, ну, не видела коняга раньше самолёты вблизи вот и испугалась. А мы с Косматенковым были заняты правосудием с техниками.

До прилетевших всё-таки дошло, что они вляпались и очень глубоко. Всё-таки попавшие им на глаза наши бывшие пленные слишком отличаются от привычной суеты немецких техников. И кто-то из итальянского экипажа решил погеройствовать, для чего стал разворачивать верхнюю пулемётную турель транспортника с двумя авиационными пулемётами. Вот только умница — Телегин приказал даже после снятия с крыши одного ДШК у второго расчёт пока оставить и контролировать всё происходящее на аэродроме. Вот и контролировали, само собой не оставили без внимания три прилетевших вражеских самолёта. И когда наверху фюзеляжа над кабиной стала разворачиваться пулемётная установка, то не долго думая, всандалили метров со ста пятидесяти из ДШК полную ленту на пятьдесят выстрелов. Транспортник после рулёжки стоял к пулемёту правой стороной и хвостом. Стреляли, логично рассудив, что хоть голову стрелка не видно (а в башенках пулемёты могут быть вообще с дистанционным управлением), но тело стрелка точно должно быть где-то чуть ниже, вот и влупили прямо по фюзеляжу. Корпус транспортника такому хамству, как двенадцатимиллиметровые по полста граммов пули противостоять не смог и превратился в дуршлаг. Странно, что не загорелся. А оставшиеся внутри потомки Спартака и прочих римлян превратились в куски неаппетитного фарша. Часть пуль, прошив насквозь небронированный самолёт разметала часть группы сопровождения высокопоставленных пассажиров. А увидевшие, как от фюзеляжа транспортника летят ошмётки, а людей разрывает на куски, пилоты двух истребителей не спешившие вылезать даже под наведёнными на них стволами, но уже успевшие заглушить двигатели, сразу полезли наружу, выкинув пистолеты и высоко подняв руки...

Когда мы добежали, Цыганов тоже уговорил Шельму вернуться, застали уже вполне благостную картинку. Телегин своей масластой тяжёлой ладонью что-то почти заботливо бурча отряхивал немного обалдевшего невысокого генерала при лампасах, седых усах и сапогах, и от этих хлопков генерала мотыляло как тряпку на ветру. Но Слава предусмотрительно прихватил его у плеча за портупею, поэтому обалдевший генерал не мог ни упасть, ни отлететь. Второй генерал стиснув в руке свою фуражку что-то темпераментно тараторил Цыганову заглядывая снизу ему в глаза, но кажется Васильевич его немецкий на такой скорости не понимал и был занят ещё и тем, что итальянец очень не нравился Шельме и она переступала и кажется хотела куснуть или лягнуть оккупанта. Рявкнув, чтобы меня услышали, я приказал всех живых построить в шеренгу не разбирая звания и личности. Двоим ближайшим бойцам приказал быстро осмотреть самолёт, раненых добить, остальных в строй! Хотя я уже знал, что в салоне и кабине не повезло никому, ведь такие тяжёлые пули даже при попадании в руку или ногу их отрывают, а человек почти с гарантией не может пережить болевой шок, да и ни одной живой ауры. Но такие команды — как холодный душ. Махнул рукой, мол, пилотов истребителей тоже сюда. Вдруг вспомнил про опечатанный портфель у вчерашнего курьера, крикнул вдогон парням посмотреть в самолёте, вдруг увидят какой-нибудь опечатанный портфель или баул с бумагами, пусть тащат сюда. Пока все мялись, а время идёт, мы от начала операции уже два часа здесь колготимся и пока никаких реальных подвижек на отлёт. А такую ситуацию, как и ремонт — невозможно закончить, её можно только прекратить! Если сейчас они и вокруг генералов начнут хороводы водить, то мы точно завязнем и проблем на голову дождёмся. Из-за стрельбы сюда уже может дежурная группа нестись. Может эти гаврики уже по рации кому-нибудь пожаловались? Генералы совсем не ожидали, что их грубо поставят в строй, и ещё пребывали в прострации. Особенно старший, который мял в руке странный головной убор похожий на феску и пилотку одновременно, который я принял за фуражку, как у второго. Нужно срочно всех выводить из равновесия. Взял у молодого его фуражку, и в натяг надел до ушей старшему генералу. Пока он пытался что-то сказать, я быстро охлопал по карманам обоих, вынул из кобуры какой-то весь узорчатый никелированный пистолет незнакомой формы. Второй оказался во внутреннем кармане у третьего военного, неизвестно какого звания, но морда достаточно холёная и надменная, пистолет небольшой плоский, который удобно прятать.

Среди тел увидел ещё одни штаны с лампасами, но ему не повезло, и пуля попала в плечо и вырвала его с частью грудной клетки. А я тем временем подскочил к Цыганову и вытянувшись с отданием чести, стал громко докладывать:

— Товарищ капитан! Иностранные военные в количестве шести штук, с ними двое вроде генералы и пара-тройка — старший командный состав, обысканы и осмотрены, пригодны к транспортировке! Разрешите приступить к их погрузке! Мы же их не оставим? Товарищ капитан!

Чего я полез? Ну, поплыл немного комэск, из-за мельтешения немного расслабился, а тут ещё и генералы с неба валятся. И какой бы армии не был генерал, но это генерал, это вам любой военный подтвердит, вот и поплыл... А мой доклад — фактически уже готовый приказ и команда к действию. Он махнул рукой, и генералов потащили к нашему самолёту. Если бы не удалая стрельба, мы могли бы на транспортнике полететь, но чего уж теперь. Успел дать команду оставшихся связать и отнести куда-нибудь в сторону, если проявят инициативу и пристрелят и фиг с ними. Времени уже совсем не осталось. К нам подскочили сияющие Телегин и Михалёв, что теперь они могут на двух итальянских истребителях лететь. Косматенков успел переговорить с генералами и из оставляемых выдернул ещё одного итальянца, вроде как ценный кадр, хоть и не генерал...

Со мной в кабину посадили немца-техника, который согласился с нами лететь, вроде он из рабочих и коммунист. К нему переводчиком измождённого паренька из бывших пленных. Я стал осматриваться и по командам техника проводить комплекс предстартовых действий, то есть действия по переводу машины в предполётный режим. Вообще, лететь не сложно, сложно взлетать, а особенно сложно садиться, тут важна любая мелочь, от скорости в очень узких границах, до градусов отклонения закрылков или предкрылков, а ещё управлять винто-моторной группой и всякими заслонками и задвижками для разных режимов работы мотора и полёта. Собственно, чтобы избежать нелепых ошибок, и нужен в кабине этот техник, своей жизнью заинтересованный в нашей удачной посадке.

К счастью, не только до меня дошло, что пора улетать. И от момента, когда в самолёт полез Цыганов, а потом Косматенков, минут через десять мы уже раскручивали винты и прогревали моторы. Конечно масса моего штурмовика всего на пару тонн меньше, чем масса этого здоровяка, но ощущения совершенно другие и пошёл в разбег он как-то удивительно плавно покачиваясь, хотя в конце разбега всё равно потрясло. Мы нормально взлетели и когда пошли на круг, облетая станцию, чтобы выйти на нужный курс, очень хорошо видели, как по полосе за нами разбегаются два желтоносых с белым крестом на хвосте итальянских Макки — двести два Телегина и Михалёва. Когда выруливали на ВПП, увидел выложенные тела связанных итальянцев и с ними техников и хиви помогавших с самолётом. Сначала удивился, что выложили почти посредине полосы, а не у стенки какой-нибудь. От стоянок нам машут руками наши остающиеся, но остаются совсем не надолго. Они должны погрузиться и выезжать буквально минут через пять, а следом должны рвануть заложенные фугасы. Тут и сообразил, что итальянцев положили, чтобы обрушенные взрывами здания никого не завалили, значит пожалели их. Так красиво и радостно в небе. Мы летим! Сейчас нас ребята догонят, и пойдём домой...

Поле широкое, поэтому истребители разбегались по полосе рядом, чтобы не глотать лишнюю пыль. Отрыв. Взлёт. И вдруг правый самолёт словно спотыкается и через мгновение втыкается в пригорок исчезая во вспышке взрыва. Не знаю, что чувствовал парень во втором самолёте, но мы онемели на несколько мгновений. Я как раз убрал шасси и положил машину в вираж, чтобы развернуть на восток, поэтому взлёт истребителей видел хорошо. Связи между машинами нет, да и не хотели мы появляться в эфире. Хорошо, что появление впереди-справа станции и железной дороги заставило меня шевелиться и отворачивать. Ведь пролёты в зоне ПВО станции запрещены даже своим самолётам и вообще могут быть вредны для здоровья. Только когда догнавший нас истребитель догадался пройти с нами рядом, я разглядел, что в кабине Телегин, значит, на взлёте разбился Михалёв. Такая злая судьба у парня. Но у меня времени особенно рефлексировать не было, нужно делать кучу операций, которые подсказывал немец, а ещё вертеть головой хотя бы в пределах обзора из кабины, нас и наши ведь сбить могут и мяукнуть не успеем...

Полёт прошёл как-то буднично и неожиданно совершенно спокойно. За весь полёт не встретили ни одного нашего или немецкого самолёта. Нет, вдали видели пролетающие машины, скорее всего немецкие, а мы шли на высоте не выше двухсот метров и огибали складки местности. Телегин выписывал вокруг нас круги, тоже не поднимаясь высоко. Так и шли на восток по широте между Чертково и Миллерово. После пересечения Чира через двенадцать минут довернули на север и почти идеально вышли в виду Серафимовича. Почти пробрив берег, перескочили Дон. Если я хоть что-то понимаю, то фронт по Дону продолжает стоять. Под нами уже пески, которые тянутся почти до нашего аэродрома. Восемьдесят километров или шестнадцать минут полёта. Нужно заходить без кругов с хода, пусть у нас и куцая ПВО по сравнению с немцами, но она есть. Наши умельцы даже несколько наземных зенитных станков для пуска эРэСов сделали. Поэтому лучше никого не дразнить, а на земле стрелять могут начать с испуга в нас, а не самолёт. Это уже всяко проще...