"Охотник"

— Да заткнись ты, дура! — рявкнула Маша, и схватила за руку Зою, шагнувшую вперед, к лекарю. То ли женщина желала его ударить, то ли хотела вцепиться в лицо похожими на когти пальцами, которые угрожающе растопырила в стороны.

Сергар не склонен был преуменьшать способность разъяренных женщин лишать зрения неосторожных мужчин, впавших у них в немилость, потому был настороже и поспешил все объяснить:

— Я вылечил мозг. Устранил последствия лихорадки. Чему сам удивлен — раньше я этого никогда не делал, а вот теперь смог. Но душа девушки покинула тело. Куда она могла улететь — я не знаю. То есть — в этом теле нет его хозяйки. Тихо, тихо! Не орать!

Сергар постарался, чтобы в голосе не продребезжал звоночек смертельной усталости, и звучал он как можно грознее:

— Молчать! Когда я говорю! Потом будешь орать! Я предупреждал, что может и не получиться! Но ты бегала в истерике и не слушала! Теперь — слушай! Я сделал все, что мог! Если душа все-таки осталась в теле, она спряталась где-то в мозгу. Где-то там, куда я не смог добраться. Потому, что я никогда не делал такой работы, никогда не лечил больных, душа которых спряталась, либо улетела! Ты понимаешь, нет?! Теперь — ты понимаешь? Я не могу прыгнуть выше своего уровня! Я не могу сделать того, что я не могу сделать!

Из Зои будто вынули стержень. Она упала на дочь, завыла, зарыдала, забилась, будто в судорогах. На все это страшно было смотреть — так рыдают по мертвым, так оплакивают то, что дороже всего на свете, и чего никогда уже не вернуть — любимого ребенка, выношенного, вынянченного, памятного до последнего родимого пятнышка на теле, до ямочки на щеках, до ноготка на мизинчике! Нет ничего хуже, чем пережить свое дитя...

— Помоги! Да помоги же! — Зоя оторвалась от тела дочери, бросилась к Сергару, уткнулась головой в пол — Помоги! Сделай что-нибудь! Век за тебя бога молить буду! Я знаю, ты можешь! Или я тебя убью! Убью!

Женщина подняла голову, впилась в лекаря взглядом горячим яростью глаз, и Сергар невольно почувствовал холодный озноб — жутко! Вражеские маги не были так страшны! Куда там зеланским магам! Разъяренная женщина, которая защищает своего ребенка, гораздо страшнее! И ведь убьет, правда!

— Попробую помочь, я же сказал — Сергар устало помотал головой — Ты меня недослушала. Если душа девочки осталась в теле — постараюсь поставить на место. Если же она все-таки улетела — ничего не смогу сделать. Пойми, я лекарь, а не бог. Только боги могут поймать душу, и вставить ее в новое тело.

— Что тебе для этого нужно?! Что!? — захрипела Зоя, закашлявшись, подавившись рыданиями — Что тебе нужно, чтобы начать?

— Отдохнуть. Немного отдохнуть. Подзарядиться — коротко ответил Сергар, пытаясь подняться с табурета — Еще — хорошей еды. Мяса, сметаны, сыра, красного вина. Хорошего красного вина. Можно подогреть его с пряностями. Мне нужно восстановить силы. Два часа отдыха, и я буду готов.

— Все сделаю! Все! — Зоя вскочила, будто подброшенная катапультой, пошатнулась, удержалась на ногах и лихорадочно пригладила волосы, проведя по ним ладонью правой руки — Если что-то еще надо — скажи! Я сейчас! А дочку куда?

— Тут пусть лежит. Не трогайте ее. Мне принесите кровать — прилягу. Или хотя бы матрас на пол бросьте, я немного посплю. Да, лучше матрас — поменьше суеты, не привлекайте внимания. Все! Пошли!

Сергар дождался, когда у подоконника на пол ему положили матрас (он даже не посмотрел — чистый, или нет — в больнице матрасы особой чистотой не отличались), с трудом, с помощью Маши, добрался до своего "великолепного" ложа и свалился, забывшись тяжелым, беспокойным сном.

Ему приснилась битва под Скельгеном, впервые, после стольких лет. Он навсегда постарался забыть тот день, тот час, ту минуту, а тут, вдруг — опять, как наяву: огромный, закованный в сталь всадник с мечом в руках. Сергар ничего не смог поделать — тот выскочил из-за бугра откуда-то сзади,, врубился в шеренгу магов, как наказание богов!

Маги не носили кольчуг — они плохо влияют на способность подзаряжаться Силой. Не носили брони — по той же причине. Их оружие, их защита — магия. Но только не после двух часов беспрерывной стрельбы огненными шарами.

Какой придурок поставил этакую хлипкую защиту с флангов? Маги никогда не работали без прикрытия! Во время стрельбы они были беззащитны сзади и с флангов, и зеланский конник тяжелой кавалерии доказал это в полной мере.

Двое магов погибли сразу, зарубленные одним ударом — конник косил шеренгу, как добрый косарь луговую траву! Еще двое — прежде чем кто-то успел сказать: "Ах!"

Сергар все-таки успел метнуть в конника кинжал, бессильно скользнувший по тяжелой броне, и лишь привлекший внимание "смертоносной стальной башни" к магу, не желавшему умирать без боя.

Навсегда запомнилась блестящая стальная полоса, взметнувшаяся вверх и ярко блеснувшая в свете полуденного солнца. Зазубрины на слегка волнистом лезвии, кровь, рубиновыми капельками разлетающаяся по сторонам, голубой камень, вделанный в крестовину рукояти. Взгляд из прорезей высокого, украшенного султаном шлема, и царапина на правом наплечнике — даже не царапина, борозда, вероятно проделанная наконечником тяжелого копья.

Сколько раз Сергару снилась эта картина! Сколько раз посреди ночи он просыпался с яростным криком, пробуждая своих боевых товарищей, или трактирную шлюху, купленную за три серебряных монеты!

Ярость! Страх! Боль, и осознание скорой гибели — этого не забыть никогда!

Его тогда спасла случайность — отступая назад, пытаясь избежать удара клинка подскользнулся на кишках Иссольда, прежде стоявшего в строю слева, и разрубленного ударом тяжелого меча. Упал, машинально прикрывшись рукой, и меч, вместо того, чтобы развалить на две части, "всего лишь" отсек левую руку выше локтя, пройдя в пальце от груди и распоров новую форменную куртку, только сегодня утром полученную в интендантской службе (Вы их нарочно рвете, что ли?! Казна только на вас и работает! Небось новые продаете, а деньги пропиваете, проклятые моты!).

Конник замахнулся еще раз, но через мгновение уже превратился в воющий, но еще живой кусок поджаренного мяса. Кто-то все-таки сумел сохранить часть Силы, не использовав ее до предела. А может, успел подзарядиться, пока уничтожали его товарищей.

С тех пор Сергар никогда, ни при каких обстоятельствах не осушал себя до конца. Всегда оставлял Силы на пару— тройку выстрелов.

Фонтанирующую кровью культю ему перетянули, слегка полечили, затянув рану, и отправили в тыл. Руку потом вырастили за счет казны — не из человеколюбия, нет — государству было глубоко плевать на какого-то там боевого мага, но ведь кому-то все-таки нужно стоять в строю и палить по рядам зеланской конницы? А так же легкой и тяжелой пехоты.

Вот и вылечили. Отсутствие руки не означает прекращение контракта. Вот если бы голову, тогда — да. А рука — что, рука отрастает! Месяц боли, зуда, горечи снадобий, безумного аппетита за обеденным столом — и конечность на месте.

Для гражданского человека эта работа лекаря стоила бы огромных денег. Таких, какие он не смог бы заработать и за всю свою жизнь.

По крайней мере так сказал угрюмый лекарь высшего разряда, мобилизованный для нужд армии, как и многие из тех, кто месил грязь под хмурым небом Пограничья. Давно уже не хватало кадровых военных и глупых добровольцев, желавших сложить голову на службе Императору. Теперь в армию сгоняли всех, кто мог держать оружие. Или колдовать — как этот лекарь, мужчина лет сорока, с выражением вечного недовольства жизнью на холеном, чисто выбритом лице.

Говорили потом, что этот самый лекарь потом погиб во время прорыва вражеской конницы в район штаба соединений армий Кайлара. Тогда был начисто вырезан офицерский госпиталь и убиты около половины высших офицеров Кайлара.

Возможно, что именно это и повлияло на исход войны. Если армией командуют не кадровые офицеры, а глупцы, получившие должность за взятку, по знакомству или по наследству — участь армии предрешена. И страны — тоже.

* * *

— Олег, подымайся! Олег! Олег!

Сергар застонал, открыл глаза. Тут же почувствовал вкусный запах еды, увидел небольшой столик, уставленный тарелками. Все, что он заказывал — мясо, сыр, глубокая чашка с каким-то горячим варевом, бутылка вина, и рядом большой хрустальный бокал с рубиновой жидкостью.

Много пить не стал — сделал несколько глотков, чувствуя, как терпкая жидкость обжигает пищевод, начал медленно хлебать густой суп, наполняя пустой желудок, властно требующий сытной пищи.

На обед ушло около получаса. Сергар не спешил, и не обращал внимания на застывшую, как статуя Зою. Женщина стояла молча, неподвижно, изредка моргая — только это и выдавало в ней жизнь. Прислуживала ему Маша — подавала, подкладывала, убирала, подливала, искоса поглядывая на молчаливого парня. Пыталась что-то спросить, но он не отвечал, игнорируя любые вопросы, даже самые невинные. Тогда она слегка обиженно замолчала, что тоже не произвело на него никакого впечатления. Не до них. Не до баб.

"Мозговые болезни — самое сложное, с чем может столкнуться лекарь в своей практике. Мы не знаем, и скорее всего не узнаем, как человек думает, как мыслит, каким способом это происходит. С давних времен, еще с тех пор, когда человек бегал по просторам Мира одетый лишь в шкуры, люди заметили — стоит повредить мозг, и вместо прежнего человека перед вами оказывается животное, или еще хуже — растение, неспособное на человеческое поведение.

Мозг — вот хранилище души, и если его повредить, душа или прячется туда, где болезнь не может ее достать, либо улетает, чтобы найти себе новое пристанище, чтобы начать новую жизнь в новом теле. И лучше так, потому что загнанная в узилище душа страдает, но не может найти выхода из той темницы, в которую себя загнала.

Улетевшую душу уже не поймать, а вот извлечь из "узилища" беглянку — это дело достойное, подвластное тому, кто обладает необходимыми силой и способностью. И главное — способностью. Срубить дерево может могучий лесоруб, но пусть попробует он вырезать из этого дерева прекрасную, радующую глаз скульптуру! Это удел тех, кто УМЕЕТ. Так и в лекарском деле — можно обладать могучей Силой, сносить дома, сжигать армии, но когда потребовалось всего лишь вылечить мальчика, упавшего с забора на камень и ударившегося головой — с горечью сказать:" Я бессилен! Я ничего не могу сделать! Я всего лишь жалкий вояка, неспособный вернуть душу на ее законное место!"

Лишить души может всякий, поставить ее на место — единицы. И пусть будет славен тот, кто на это способен — в этом он уподобляется богам!

И пусть молчат те, кто говорит о том, что лекарское дело вторично, что для Служения Империи требуются только боевые маги, что они ценнее лекарей — эти глупцы ошибаются. Способность спасти человека в тысячу раз важнее умения убивать!

Теперь мы перейдем к способу извлечения души из ее добровольного заключения. О том, что такое душа я говорить не буду — на понятии "душа" я подробно остановился в трактате "Душа, как совокупность жизненного опыта", почему-то поднятым на копья представителями духовенства. Это тем более странно, что я никак не посягал на догмы Храма, а своим трактатом, как мне кажется, лишь подтвердил их незыблемость. Видимо уважаемые иерархи недостаточно внимательно прочитали некоторые мои выводы, ограничившись лишь чтением названия оного трактата.

Впрочем — как это не раз уже бывало в моей практике. В свои девяносто лет я ничему уже не удивляюсь и лишь сожалею — научная мысль катится в пропасть под напором волны воинствующего невежества. Но речь в данном трактате — не об этом.

Лекарь, который желает извлечь душу больного из потайного уголка мозга, должен пустить свою душу на поиски этого самого уголка. И когда найдет его — разрушить стену темницы, убедив душу выйти. Или заставив это сделать. Если сумеет — честь ему и хвала. Не сумеет — потеряет душу свою, оставшись в больном мозгу пациента на веки вечные.

Именно потому лишь немногие мастера решаются производить подобное лечение. Невыгодно. За то время, что лечишь такого сложного и опасного больного, можно вылечить десяток пациентов с прыщами, несварением желудка и облысением, получив за то звонкой монеты полные кошели.

И никто не оценит труд настоящего лекаря, способного работать с душой пациента — эта работа так же опасна, как и не видна.

" Из трактата "Вопросы душевного здоровья населения государства, и о некоторой практике на этом поприще" Индар Гарун, Имперская академия Кайлара, 45799 год от Создания Мира. Гриф: "Для внутреннего пользования, не одобрено для печати"

Росчерк поверх: "Старик совсем спятил. Проверить контакты на предмет заговора против Его Императорского Величества. Доложить в Департамент Расследований" Автор замечания неизвестен.

— Снимите с нее все!

— И памперс?

— Все снимите! Держите дверь, чтобы никто не вошел. Если мне помешают — она погибнет. Я — тоже.

Сергар решительно сбросил с себя пижамную рубаху, штаны, оставшись совсем нагим. Зоя закончила раздевать дочь, нерешительно глянула на лекаря, ничего не сказала, подошла к двери и вдруг уселась на пол, опершись на дверь спиной:

— Устала. Посижу. Не войдут — только через мой труп. Маша, помогай!

Маша кивнула, села рядом, и обе женщины стали внимательно наблюдать за тем, что делал Олег — одна со страхом, недоверием, другая — со жгучим любопытством и радостным восхищением, уж больно картина была забавной! На постели — голая девица, уткнувшаяся взглядом в потолок, над ней — мускулистый парень, голый, как Адам! Заснять на фотик — ну просто таки порно-сцена, а не лечение!

Маша тихонько достала телефон и незаметно для Зои сделала несколько снимков, едва не повизгивая от удовольствия — будет что показать Анжелке!

"Вот это парень, не то что Анжелкин мохнатый Зураб-ларечник! Небось локти кусать будет! И поделом! Говорила ей — учиться надо было на медсестру, тут не только старые бабки и древние пердуны бывают, тут можно такого жениха отхватить! Ну...вот такого! Как Олег! Кстати сказать — и ноги у него уже вполне ничего! В шрамах только, но шрамы даже украшают мужчину! А спина? Мускулы так и перекатываются! Ни жиринки — просто культурист, да и только! А руки?! Как схватит за задницу, как прижмет....ооооо! Скорее бы ночь! Да ухватиться за его "рукоятку"! Вот же одарил бог парня таким хозяйством...до самого сердца достает! Он даже на вкус приятный! Не то что нашенские придурки...не курит, не пьет — мечта, а не мужик! Костьми лягу — но тебя никому не отдам!"

Маша почувствовала такой приступ возбуждения, что едва не кончила. Покосилась на Зою — отвела глаза, устыдившись дурным мыслям. Баба переживает, а она только думает как раком встать, да зад парню подставить!

"Ну не сука ли я? Нет — а что сука-то? Что естественно, то не безобразно! Я что, отнимаю что-то у Зойки? Наоборот помогаю! А то, что "встал" на парня — так это природа, я все-таки человек, баба, а не холодная статУя! И ничего человеческого не чуждо, как кто-то там сказал. Маркс, что ли? Но хорош самец, да...хорош! Как я его хочу! Ууууу...щас завою, как волчица!"