Шипы

Доктор Рэндалл, военный врач, заглянул в комнату отдыха, когда Тодгард совершал очередной проход из угла в угол, сцепив руки за спиной и глядя в пол. Нервно двигались желваки на скулах.

— Полковник.

Он резко остановился и развернулся на каблуках. В глазах стоял вопрос, но жесткое лицо оставалось спокойным и бесстрастным. Если бы не эти ходящие желваки, то ни за что бы не догадаться, какая буря сейчас бушует в душе Тодгарда.

— Прошу в мой кабинет.

Кабинет Рэндалла — маленькая комнатка едва вмещала в себя письменный стол, стул и шкаф. Рэндалл жестом предложил полковнику занять стул, а сам втиснулся за стол.

— Вы уже давно ждете, сэр, и никуда не выходили, — сказал врач, сводя руки шатром и пристально глядя на собеседника, — Вам стоит выпить чая. Или желаете что-нибудь покрепче?

Полковник Тодгард остановил готовый сорваться с губ вопрос и вместо этого вежливо ответил:

— Да, пожалуй.

Рэндалл не стал уточнять. Не вставая с места, он дотянулся до шкафа и достал оттуда бутылку и рюмку. Налил кристально чистой жидкости и пододвинул рюмку полковнику. Тодгард выпил одним глотком и едва не задохнулся от крепости напитка. Зато мысли переключились на другое, а это было именно то, что нужно.

— Ох... Что это было?

— Медицинский спирт. Чистейший, еще с Земли.

— Убойная штука. Итак...

— Итак, Джин Галлахер.

Рэндалл налил еще порцию и поставил перед полковником, но Тодгард к ней не притронулся. Вместо этого он сказал:

— Да. И я хотел бы получить от вас максимально полный отчет. Как он?

— Не в лучшем состоянии, — Рэндалл придвинул к себе планшет и начал просматривать записи, — Сильное истощение всего организма в целом и обезвоживание. Предполагаю, что последние минимум три недели он очень мало ел, преимущественно пил. Об этом же говорит состояние желудка и анализ крови. Я бы даже сказал, что у него не кровь, а алкогольно-наркотический коктейль с примесью крови, — это могло бы быть шуткой, но Рэндалл был убийственно серьезен и обеспокоен, — Думаю, уже успела развиться зависимость. Или эта проблема существовала и раньше?

— Нет. Насколько я знаю, нет. Он — профессиональный пилот. Но откуда сейчас?

— Вероятно, медблок его корабля был снаряжен по армейскому списку. Там присутствуют наркосодержащие препараты, а у вашего мальчика хватило знаний соединить одно с другим. Отсюда и... — врач не договорил, пошелестел бумагами и продолжил, — Многочисленные ушибы, гематомы и ссадины разной степени тяжести, полученные в разное время. Костяшки пальцев на руках сильно разбиты, как будто он дрался. Трещина левой ключицы. Трещины на трех ребрах. Сильное сотрясение мозга. Кроме того, три пореза на грудной клетке и один на шее. Исходя из характера повреждений, я могу сделать вывод, что он нанес их себе сам. Порез шеи — думаю, это была суицидальная попытка. Просто чудо, что он не достал до трахеи и не задел сонную артерию.

Тодгарду хотелось закурить, но на Луне это можно было делать только в специально отведенных местах, и желание пришлось подавить. Рэндалл вздохнул и подвел итог:

— Это — что касается физической части. Дальше. Я не психиатр и не могу делать окончательные выводы, но все же. Он в шоковом состоянии. Думаю, сочетание физической боли и сильной психотравмы. Помрачение сознания, он дезориентирован во времени и пространстве, не понимает, где он и что с ним происходит. Постоянно галлюцинации, он все время с кем-то разговаривает. Скорее всего, это последствия не только психотравмы, но и сотрясения мозга, и долгого пребывания в одиночестве, и употребления наркотиков в сочетании с алкоголем. Мы вынуждены были ввести... медикаментозную поддержку, чтобы успокоить его и снять галлюцинации. Сейчас он уснул.

От полковника не укрылось то, как доктор Рэндалл запнулся в середине фразы о медикаментозной поддержке, но он не стал заострять на этом внимание. Для Галлахера ничего не изменится, если Тодгард вытянет из врача весь лист назначений. А для Рэндалла измениться может. Лунный гарнизон только в самом начале своего существования был элитой, желанным местом назначения, но уже давно превратился в место ссылки. А ведь есть места и похуже Лунного Гарнизона.

Вместо этого Тодгард спросил:

— Он сошел с ума?

— Нет, — ответил Рэндалл и тут же добавил, — Во всяком случае, я так не думаю. Он устал. Он разбит физически и сломлен морально, но не безумен. Пока еще нет.

Тодгард молча взял наполненную рюмку и опрокинул ее содержимое в себя. Он уже собрался задать следующий вопрос, но в дверь постучали, и сразу же появился генерал Симмонс.

— Полковник Тодгард. Лейтенант Рэндалл.

— Генерал.

Они обменялись приветствиями. Тодгард жестом предложил генералу занять единственный стул, а сам прислонился к стене, скрестив руки. Кажется, Симмонс вовсе не возражал против его присутствия. Доктор Рэндалл невозмутимо убрал рюмку обратно в шкаф. Если Симмонс и учуял запах спирта, то ничем этого не выдал. Он предпочел перейти сразу к делу.

— Лейтенант Рэндалл, вы обследовали Галлахера?

— Да, сэр.

— И что вы можете сказать касательно его состояния?

Рэндалл отлистал бумаги на планшете к началу и начал зачитывать заключение, не поднимая головы и не глядя на Симмонса. Генерал выслушал, не перебивая. Если у него и возникли какие-то мысли или вопросы, то на лице не отразилось ничего. И только уже потом он сказал:

— Это все понятно. Я хочу знать, когда он сможет предстать перед комиссией и сделать отчет?

Рэндалл оторвался от записей, поднял взгляд на генерала и несколько секунд недоуменно созерцал старшего по званию. Тодгард слегка кашлянул, давая понять лейтенанту, что тот забывается. Подействовало. Взгляд врача утратил недоумение и снова затянулся бесстрастностью.

— Генерал Симмонс, сэр, я не знаю, о какой комиссии вы говорите, но парень сейчас даже не соображает, на каком свете находится. Сейчас самое главное — вывести его из кризиса. Все остальное будет уже потом.

— Ну, и сколько времени это займет?

— Этого вам не скажет никто. Все зависит от резервов его организма.

Симмонс в задумчивости пожевал нижнюю губу. Не в его власти было приказать Галлахеру вернуться в сознание и снова обрести разум, и генерал очень об этом сожалел.

— Значит так, мне нужен ежедневный отчет о его состоянии. Как только станет возможно, мы перевезем его на Землю. Вам все ясно, лейтенант?

— Да, сэр.

Симмонс достал визитку и бросил на планшет Рэндаллу.

— Это прямой номер для связи. Я жду вашего звонка каждый вечер.

— Да, сэр.

— И еще одно: никто, кроме персонала госпиталя и меня, не должен с ним разговаривать. Охране даны четкие инструкции на этот счет. Как только он станет... адекватен и заговорит, сразу сообщите мне. Если, конечно, это произойдет до возвращения на Землю. Надеюсь, что нет.

— Да, сэр.

Симмонс резко поднялся и, не прощаясь, стремительно вышел. Тодгард тут же последовал за ним. Был один вопрос, который он очень хотел бы решить в свою пользу.

— Генерал!

Симмонс остановился и обернулся.

— Да, Уильям?

— У меня к тебе личная просьба. Разрешение посещать Галлахера. Думаю, он быстрее придет в себя, если рядом будет кто-то, кого он знает. Артур...

Генерал медлил. С одной стороны в словах Тодгарда был резон, с другой десятки лет службы в разведке выработали у Симмонса что-то вроде условного рефлекса "все засекретить".

— Это ведь я нашел их для тебя, — видя его колебания, тихо произнес Тодгард, — И мой приемный сын... он остался где-то там. И другой мальчик, Лоуренс, тоже.

Подумав еще немного, Симмонс пришел к компромиссу.

— Хорошо, Уильям. Но если он заговорит, ты не должен его ни о чем спрашивать.

Полковник Тодгард усмехнулся.

— Как ты сможешь это проконтролировать?

— Мне достаточно будет твоего слова.

Новая усмешка, еще жестче предыдущей.

— Мы договорились.

Они уладили формальности с пропуском, и Тодгард вернулся в кабинет доктора Рэндалла. Врач смотрел что-то на компьютере, но при появлении полковника тут же закрыл файл и спросил, как о само собой разумеющемся:

— Ну что, он дал вам пропуск?

Удивленный взгляд в ответ подтвердил, что он не ошибся в своем предположении.

— Да, я могу приходить.

— Хотите его видеть?

— Да. Это возможно?

— Возможно, если не долго.

Рэндалл убрал со стола все бумаги и поднялся. На вид ему было около тридцати пяти, и Тодгард вдруг подумал, что он давно уже перерос свою должность и свое звание.

— Лейтенант.

— Да, сэр?

— Вы умны и очень проницательны. Почему вы торчите в этой дыре?

Тонкие губы Рэндалла искривились, как будто он хотел ухмыльнуться, но в последний момент передумал. Вместо этого он ответил:

— Именно поэтому. Мы идем?

Полковник Тодгард не стал развивать тему. Видимо, армейская система не смогла переварить умного и проницательного военного врача и отрыгнула его куда подальше. Не он первый, не он последний.

— Да, лейтенант, идемте.

В палате, где лежал Галлахер, стоял полумрак. В окнах, закрытых прозрачными шторами, была чернота открытого космоса. Единственный источник света — люминофорный шар в изголовье постели горел вполнакала. И еще — тихий писк, отмеряющий пульс. И — липкое ощущение обреченности.

Тодгард спросил, не оборачиваясь:

— Я могу побыть с ним? Один?

— Можете несколько минут.

— Благодарю, лейтенант.

Доктор Рэндалл вышел. Гермодверь щелкнула, отсекая маленькую палату от внешнего мира. Если сейчас произойдет разгерметизация, то они смогут прожить здесь еще несколько часов или даже суток. От этой мысли полковник Тодгард невольно поежился под кителем, но потом его мысли обратились к другому, кто был сейчас здесь. Полковник подошел к постели и сел на стул, стоявший рядом. Он смотрел на Галлахера и не узнавал его.

Черты лица заострились, еще сильнее обрисовав высокие скулы и узкую нижнюю челюсть. Истонченное тело сделалось по-девичьи хрупким, выступили все косточки. Галлахер был укрыт только до пояса, и Тодгард мог видеть бандаж на нижних ребрах. И еще три свежих, почти параллельных пореза на груди. Точно такой же порез был на шее. Руки вытянуты вдоль тела. Повязки обхватывали нижние фаланги пальцев, ладони и запястья. Голубые ручейки стекали под бледной кожей, и трубочки, присоединенные через катетеры, выглядели как притоки. Заметно отросшие волосы разметались по подушке и были похожи на черный нимб. И все равно Галлахер был чертовски красив.

Что же у них там произошло? Что-то очень страшное...

Тодгард осторожно взял перевязанную ладонь. Пальцы были холодны, а ногти обгрызены чуть не до крови, притом, что за Галлахером никогда не водилось подобной привычки. Полковник ничего не говорил, только смотрел в прикрытые голубоватыми веками глаза. Он хотел бы дотянуться до поврежденного разума, помочь ему удержаться на тонкой грани безумия, но знал, что не сможет. Слишком далеко ушел Галлахер. Отведенные несколько минут так и прошли в молчании.

Полковник приходил каждый день и терпеливо дожидался, когда ему позволено будет увидеть Галлахера. Его пускали только тогда, когда он спал, накачанный транквилизаторами. Рэндалл говорил, что в другое время он все равно разговаривает только со своими галлюцинациями. Тодгард садился на стул, брал перевязанную руку и молчал.

И в один из таких визитов Галлахер вдруг издал тихий стон и открыл глаза. Долгое время он смотрел прямо перед собой, и его губы едва шевелились. Потом зрачки медленно передвинулись и остановились на лице Тодгарда. Губы снова раздвинулись, и Галлахер прошептал:

— О... полковник... простите меня...

Тодгард наклонился ближе, заглядывая Галлахеру в глаза. В выцветшие полубезумные глаза.

— За что?

— Они все умерли... и Лоуренс... и Ли... и Шерман...

Крупные светлые капли вытекали из уголков этих выцветших полубезумных глаз и потекли по вискам, а за ними еще и еще. Пальцы Галлахера дрогнули и сжали руку, державшую их. Кардиомонитор запищал быстрее, отмечая участившийся пульс.

— ...и она тоже... и я...

* * *

Я больше не чувствую боль. Я спрашивал, почему, но никто не смог мне объяснить. Иногда тьма сменяется теплым желтоватым светом, и тогда я не боюсь. Не боюсь, потому что знаю, что все скоро закончится. Не будет больше ничего. Иногда я чувствую, как по венам течет что-то чужое, разноцветные звездочки и искрящиеся кубики. От них становится немного щекотно и хорошо. Мне хочется смеяться, но вместо смеха выходит странный сухой кашель. Но и этого скоро не будет.

Моя жизнь похожа на разменную карту из игральной колоды. Вернее, на одну из сотен карт, из которых составлен карточный домик. Я строил такие в детстве. Он может рухнуть в любой момент, и для этого совсем не обязательно нужна какая-то причина. Интересно, когда домик рухнет, и моя карта упадет в Бездну, кто найдет ее первым? Леди Смерть, Иезис-изгнанница или Человек Креста? И ее вообще найдет кто-нибудь?

Гордон больше не приходит, хотя я зову ее. Приходят другие, которых я не знаю. Они что-то спрашивают, но никогда не слушают, что я отвечаю. Их слишком много, и они все плохие. А один приходит и молчит. Кажется, я его знаю, но не могу вспомнить. Все равно. Я хочу остаться один. Я хочу домой. Когда кто-то плачет во тьме, теперь я знаю, что это я. Если настоящие мужчины не плачут, значит, я не настоящий. Это хорошо. Значит, настоящий я где-то в другом месте, и ему сейчас лучше, чем мне.

Только бы Гордон снова вернулась...

* * *

Галлахера перевезли на Землю, и там повторилась история с военным госпиталем, одиночной палатой и охраной.

Накануне полковник Тодгард зашел к доктору Рэндаллу, и на прощание тот сказал:

— Присматривайте за ним. Для него кошмар еще не закончен. Можно сказать, он еще только начинается.

Но присматривали за Галлахером глазки голокамер и круглосуточная охрана. Как только его сознание прояснилось, полковнику Тодгарду отказали в посещениях.

Галлахер медленно приходил в себя. Когда исчезли галлюцинации, он начал узнавать и запоминать людей вокруг себя. Их было немного. Ему пришлось пережить несколько ломок, но благодаря медикаментозной поддержке, они прошли менее болезненно, чем это могло быть. Или — потому что рассудок все же временами отказывал ему. Он не чувствовал боли, выламывающей тело, потому что был где-то в глубинах своего собственного открытого космоса. Пытался улететь от кошмара.

Где-то в промежутке между двумя ломками или между капельницей и ночным кошмаром Галлахера все-таки навестили. Человек был одет в гражданский костюм и назвался мистером Симмонсом, но по его выправке и по характерному выражению глаз Галлахер сделал выводы о его реальном статусе и, сам того не зная, попал очень близко.

— Мистер Галлахер, — сказал Симмонс, расхаживая по палате в надежде сойти за гражданского, — Вам предстоит предстать перед комиссией и дать полный отчет о том, что произошло, когда вы находились на... Розе. Записи бортового журнала "Ричарда Плантагенета" обрываются, и для нас крайне важно восстановить все события. Компания "Санси" тоже в этом заинтересована. Думаю, вы понимаете, о чем я.