Дочь кузнеца

Занила мысленно проговаривала про себя все свои действия. Заученные фразы привычной литанией успокаивали, помогая сосредоточиться на собственных действиях.

Теперь чай следовало разлить. Одной рукой чайник при этом брался под дно, а другой следовало придерживать крышечку. Почему нельзя браться за ручку, когда эта самая ручка у чайника была?! Этот вопрос не давал Заниле покоя последние несколько дней.

— Спина прямая!

Окрик Дарины заставил рабыню мысленно выругаться: сохранять осанку прямой, согнувшись вперед в три погибели, и удерживая в руках в неудобной позе безумно горячий чайник, — то еще удовольствие!

Дымящийся чай наполнил до краев чашку Мабека Дагара, потом господина Сарука [В Салевской традиции не долить жидкость до края чашки — значит не пожелать здоровья. Если оплошность совершает свободная женщина, считается, что она допустила невежливость. Рабыни обычно этим не отделываются.]. Последовательность, в которой наполнялись чашки, в Салеве была также отнюдь не произвольной. Начинать следовало с того из господ, кто был старше по титулу, чину или просто социальному статусу. На уроках в школе с этим все было просто — сначала управляющий, потом учитель. А в настоящих домах рабыня должна была досконально разбираться в положении всех возможных гостей этого дома. Если ей, конечно, была дорога собственная жизнь.

Чайник вернулся на свое место в центре стола. Рабыня еще раз низко поклонилась, сложив руки перед грудью, и подхватив поднос, поднялась. Пятясь, чтобы не повернуться к господам спиной, Занила вернулась к двери.

— Хорошо! Достаточно! — Занила повернулась на голос госпожи Дарины и слегка поклонилась ей. — Не забывай держать спину прямо.

— А почему у нее волосы заколоты? — со своей подушки поинтересовался Мабек Дагар. Занила невольно прикоснулась рукой к тяжелому шелковистому узлу на затылке, в который по настоянию надсмотрщицы были собраны ее волосы.

— Они бы рассыпались по всему столу, почтенный Дагар, когда она наклонилась, — пожала плечами Дарина.

— Тогда придумайте специально для нее какую-нибудь прическу, чтобы они не мешались. Но такую красоту скрывать нельзя. Не сбивайте цену на товар! Мне ли вас учить?!

— Как прикажете, почтенный Дагар, — надсмотрщица слегка поклонилась, сохраняя на лице выражение спокойного достоинства, а Занила про себя вздохнула: лично она предпочла бы оставить волосы распущенными. Нисколько они ей не мешались, хотя и отрасли уже почти до талии! Ну, или заплела бы косу, как ходили все незамужние девушки в Махейне. А теперь оставалось только догадываться, какую прическу изобретет для нее госпожа Дарина. Она и на закручивание этого простого пучка каждое утро тратила чуть ли не час: ну не желали ее волосы укладываться тугим узлом и лежать на одном месте! Хорошо вот Ларке: для ее кудрявых волос достаточно всего одной шпильки, чтобы пучок держался до самого вечера, или Эзре, у которой волосы и вовсе не доходили до плеч.

— Теперь ты! — Дарина указала рукояткой хлыста на рабыню, которой надлежало быть следующей. Это как раз и оказалась Эзра. Она выступила из-за спин других девочек и послушно взяла протянутый ей Занилой поднос.

Занила накрывала стол, значит, ее подруге теперь показывать, как она умеет его убирать. Все просто. Ничего нового. Эзра, опустив поднос вниз за одну из ручек, направилась к столу: горизонтально пустой поднос держать было не принято — оскорбление Богов, которые могут отказать в своей милости.

— Мельче шаги! — кнут щелкнул по каменной облицовке камина: госпоже Дарине наконец-то удалось найти что-то, от чего звук получался бы достаточно звонким, по ее мнению. — Ты шагаешь как рыбак в порту!

"Отлично, теперь будем знать, как ходят рыбаки!" — мысленно усмехнулась Занила. Лица Эзры она видеть не могла, только до предела распрямленную спину, напряженные плечи да побелевшие пальцы на ручке подноса. Девочка переложила поднос в левую руку и опустилась на колени, ставя его слева от себя. Вот тут-то она совершила серьезную ошибку. Занила закусила губу от бессилия: ни предупредить, ни подсказать, ни помочь... Впрочем, Эзра уже и сама догадалась: она опустилась на пол недостаточно близко к столу. Госпожа Дарина, разумеется, тоже это заметила, но почему-то никак не прокомментировала, только очередной щелчок хлыста по камню. Возможно, ей доставляло какое-то извращенное удовольствие наблюдать, как рабыня выкрутится из такой ситуации. Не подползет же к столу на коленях?!

Этого Эзра, разумеется не сделала, просто ей пришлось наклониться вперед немного сильнее, чем это было удобно. Она принялась убирать со стола: точно так же, от центра к краям. С полупустым поостывшим чайником и блюдами со сластями ей удалось управиться без особых проблем, а вот дальше начались сложности. Чашки перед мужчинами стояли по-прежнему полными до краев. Это была не ее ошибка и не ошибка Занилы, накрывавшей на стол, и чай для занятий заваривался вполне обычный. Просто и управляющий, и господин Сарук за прошедшие часы, в течение которых они были объектами тренировок, уже смотреть на этот чай не могли!

Эзра потянулась за чашкой Мабека Дагара, но та стояла слишком далеко от края стола, и девочка потеряла равновесие. Она грудью повалилась на стол, а ее рука сшибла злополучный фарфоровый сосуд. Хрупкая чашка покатился по поверхности стола, расплескивая теплую коричневатую жидкость. Мабек Дагар не успел отскочить, и чай залил всю его одежду.

Следующие три события произошли практически одновременно: Мабек Дагар все-таки поднялся на ноги, тщетно пытаясь отряхнуть свои рыжевато-коричневые замшевые штаны, по которым расползалось безобразное темное пятно; госпожа Дарина, разворачивая свой хлыст в полную длину, оказалась возле Эзры; и к столу подбежала Ойя, протягивая управляющему чистую мягкую тряпку. Дагар взял тряпку, продолжая грязно ругаться, и взмахом руки отослал рабыню назад. Удар хлыста обрушился на спину Эзры, упавшей на колени.

— Безрукая дрянь! Только посмотри, что ты натворила! Сколько можно вас учить, что опускаться на колени нужно вплотную к столу?! — еще один удар хлыста, который, по мнению госпожи Дарины, должен был закрепить получаемый урок. Эзра прижалась грудью к коленям, спрятав лицо, и только вздрагивала при каждом новом ударе. — Повтори, что я сказала!

Эзре все-таки пришлось посмотреть на надсмотрщицу, а поскольку она стояла теперь боком к столу, Занила тоже могла рассмотреть ее лицо.

— Накрывая на стол, я должна вставать на колени вплотную к столу. Я поняла, госпожа. Простите меня! Такого больше не повториться! — а вот раскаяния как раз ни в ее лице, ни в ее голосе не было.

— Продолжайте без меня, — Мабек Дагар раздраженно отбросил перепачканную тряпицу и направился к выходу из комнаты, очевидно собираясь сменить испорченную одежду. Он, как ни странно, отнесся к произошедшему спокойнее, чем даже госпожа Дарина, очевидно воспринимая все это, как неизбежную часть процесса обучения. Ведь именно для этого школа и создавалась. Но помощница не дала ему переступить порог.

— Простите, почтенный Дагар! — окликнула она его. — Но эта рабыня еще не достаточно извинилась перед вами. Нельзя этого так оставлять! — нет, Занила ошиблась: Дарина тоже никогда не забывала о процессе обучения. Мабек Дагар обреченно вздохнул и остановился посреди комнаты:

— Ну, хорошо. Я слушаю.

Очередной удар кнута пришелся по плечам рабыни.

— Ты слышала, маленькая дрянь! Твой господин ждет от тебя извинений!

Эзра послушно, не поднимаясь с колен, повернулась к управляющему, положила руки на пол перед коленями и уткнулась в них лбом, немного привстав. Просить прощения рабынь в догатской школе учили чуть ли не в первую очередь. Но одно дело просто тренироваться принимать определенную позу и произносить установленные слова, и совсем другое на самом деле вымаливать себе прощение!

— Ваша ничтожная и никчемная рабыня, господин, — медленно начала Эзра, — просит простить ей ее оплошность. Молю вас, позвольте мне искупить свою вину, — голос девочки звучал тихо и как-то глухо, совершенно лишенным каких-либо эмоций. И уж точно для Эзры сейчас было на руку, что рабыням во время этой речи не полагалось поднимать глаз.

— Я не слышу раскаяния в твоем голосе! — заорала госпожа Дарина, заставив вздрогнуть не только Эзру, но и других рабынь. Мабек Дагар сделал знак рукой, чтобы та не продолжала и оставила все, как есть: ему, очевидно, порядком надоело стоять посреди комнаты в мокрых штанах, но кнут надсмотрщицы уже в очередной раз опускался на согнутую спину рабыни. — Ты прощения просишь у своего господина, а не стихи рассказываешь, дочь портовой шлюхи!

На секунду на комнату опустилась тишина, полная ожидания. И в этой тишине Заниле показалось, что она явственно различила момент, в который Эзра приняла решение: словно волна силы, вызванная ее ненавистью, заставила волосы на затылке Занилы встать дыбом. Эзра, нарушая все правила, медленно подняла голову и выпрямилась, подняв на надсмотрщицу серо-голубые полные отчаянной решимости глаза.

— Не смейте трогать мою мать! Она была достойной женщиной, — поперек лба рабыни пролегла жесткая вертикальная складка, лицо побелело до состояния мертвенной бледности, но голос, пока она произносила эти слова, не дрогнул. Она по-прежнему оставалась стоять на коленях, но никто не мог бы сказать, что она смотрит на Дарину снизу вверх.— Она родилась свободной и свободной умерла!

"Мать Эзры была убита пиратами в тот же день, когда сама она попала в плен", — мелькнуло воспоминание в голове Занилы. Она стояла в толпе других рабынь, отчаянно вглядываясь в лицо Эзры, и ей казалось, что она смотрит на приближающуюся лавину. Будто стоишь внизу, под горой, и видишь, как срывается со своего места камень. Всего лишь один крошечный камешек, пока еще совсем не страшный. Но ты уже бессильна что-либо изменить! Тебе остается только смотреть, как этот самый первый камень катится вниз, увлекая за собой другие камни, грязь и снег, как лавина набирает силу, превращаясь в смертельно опасную, сметающую все на своем пути волну. И намного ли тебе легче от сознания того, что лавина пройдет стороной, не задев тебя?! Занила вдруг с удивлением поняла, что за все то время, что она провела рабыней, ей еще никогда не было так страшно.

— Повтори, что ты сказала?! — голос надсмотрщицы шипел не хуже хлыста, опустившегося в очередной раз на спину рабыни. Эзра не попыталась прикрыться, не отстранилась и не рухнула снова ниц, заливаясь слезами и вымаливая прощение. Она лишь на секунду прикрыла глаза в тот момент, когда кончик хлыста впивался в ее кожу, до крови закусив губу, чтобы не закричать от боли, но потом снова вскинула лицо навстречу полубезумному от гнева взгляду Дарины.

— Моя мать была свободной женщиной! Я не позволю вам ее оскорблять!

"Темные Боги!" — Занила мысленно выругалась и сама закусила губу, чтобы не заорать вслух. Лавина обрушилась. А ты могла только стоять и смотреть на человека, оказавшегося на ее пути. Ни бежать вместо него, поменявшись с ним местами, ни отдать ему свою силу, ни даже погибнуть вместе с ним!.. Только наблюдать, как...

Хлыст надсмотрщицы с пронзительным свистом рухнул вниз, оборвав последние слова рабыни. Удар пришелся по незащищенной шее и плечам, и на смуглой коже мгновенно вспух кровавый рубец. На этот раз Эзре не удалось сдержать крик боли, и он превратился в хрип, когда кнутовище обвилось вокруг ее горла, мешая дышать. Рабыня вскинула руки к шее, пытаясь просунуть пальцы под толстый кожаный ремень, затягивающийся все туже, но Дарина не зря считала этот удар своим фирменным. Она дернула рукой, заставляя рабыню повалиться на бок.

— Я научу тебя говорить только тогда, когда тебя спрашивают, грязная тварь! И только то, что надлежит говорить хорошей рабыне! — Дарина освободила кнут только для того, чтобы в очередной раз ударить Эзру.

— Я полагаю, дальше вы справитесь без меня, — проговорил Мабек Дагар, выходя за дверь, все еще с брезгливым пренебрежением на лице пытаясь отряхнуть мокрую одежду. Эзра, тяжело опираясь на руки, вновь поднялась на колени, вскинув лицо навстречу удару. И Занила вдруг с отрезвляющей ясностью осознала: она хотела, чтобы ее били, чтобы Дарина забыла вовремя остановиться! И надсмотрщица просто не могла не принять брошенный ей вызов.

— Разумеется, почтенный Дагар. Я справлюсь.

Занила не заметила, как рванулась к ним. Очнулась только, когда кто-то схватил ее руку, до боли сжав чуть выше запястья. Пронзительно зеленые глаза Нори и ее шепот, почти не раскрывая губ: "Ты с ума сошла?!". Занила застонала от ярости. Вслух? Нет, кажется, из ее плотно сжатых губ не вылетело ни звука. Но в душе она стонала, и вопила, и бежала вперед. До этого она даже и не догадывалась, что за прошедшие полгода эта девочка с ясными серо-голубыми глазами перестала быть для нее просто еще одной рабыней из школы!

Очередной удар хлыста повалил Эзру на пол и уже больше не позволял ей подняться. Дарина пнула рабыню ногой, заставляя ту распластаться по полу и, наклонившись, рванула платье, обнажая ее спину.

Занила смотрела. И Эзре вдруг тоже удалось приподнять голову, на секунду встретившись с ней взглядом. И в серо-голубых, таких знакомых, глазах по-прежнему не было страха! Боль, ненависть, отчаяние — раздирающая душу смесь, но только не страх. "Дурочка, глупая дурочка!" — губы Занила беззвучно шептали сами собой. Но Эзра, кажется, поняла, потому что на ее губах, уже искусанных до крови, вдруг мелькнула тень улыбки. Это она ее, Занилу, пытается успокоить! Боги!

Никогда еще осознание собственного бессилия не приходило столь ярко. Словно в кошмаре, который тебе не подвластен, как, впрочем, и вся твоя жизнь. Только погибнуть вместе. Но это тоже не имеет особого смысла, если твоя жизнь не нужна никому, кроме тебя самой.

Учитель Сарук вслед за Мабеком Дагаром вышел из комнаты, вроде бы неторопливой походкой, но явно стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Занила усмехнулась бы, если бы могла оторвать взгляд от спины Эзры, расчерченной стремительно набухающими алыми полосами. Или тоже выбежала бы из комнаты, если бы рабыням это позволили. Но этот урок преподавался еще и для них.

Занила прислонилась к стене. Больше всего сейчас ей хотелось отвернуться, но она позволила себе лишь прикрыть глаза и глубоко вздохнула. Она выучит этот урок; все уроки, которые ей захотят преподать. Она сумеет стать достойной ученицей. Стон Эзры, ворвавшийся в ее мирок, разбил на осколки хрупкое равновесие, заставляя стиснуть от гнева кулаки.

На ужин в школе была каша. Ничего особенного — рытневая. Правда, совсем не плохая: в ней даже мясо временами попадалось. И салат. За прошедший год Занила так до конца и не привыкла, но в школе о красоте и здоровье будущих рабынь для утех заботились: товар на продажу, как-никак! Поэтому, как и почти в любой другой вечер, на столах стояло по огромной миске, доверху полной то ли небрежно порезанной, то ли тщательно порванной травы с крупными кусками местных овощей — бокачей. Они имели бледно-зеленый цвет и пресновато-кислый слегка пригарчивавший вкус, может быть от того, что росли исключительно в непосредственной близости от океана.