| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS всё глуше, глуше!
И ужас режет души
Напополам...
Всплывём на рассвете —
Приказ есть приказ!
Погибнуть во цвете —
Уж лучше при свете!
Наш путь не отмечен...
Нам нечем...Нам нечем!..
Но помните нас!
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья,
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS всё глуше, глуше!
И ужас режет души
Напополам...
Вот вышли наверх мы.
Но выбора нет!
Вот — полный на верфи!
Натянуты нервы,
Конец всем печалям,
Концам и началам —
Мы рвёмся к причалам
Заместо торпед!
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья,
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS всё глуше, глуше!
И ужас режет души
Напополам...
Спасите наши души!
Спасите наши души...
Глава 14.
А вечером по городу уже распространялись листовки и газеты с воззванием Кирилла Романова.
Несколько солдат и двое рабочих по складам читали листовку, наклеенную поверх театральных афиш...
"Всем! Всем! Всем! Что делают с нашкодившими детьми родители? Они их порют, но всё-таки прощают. Люди, хватит митинговать, хватит проливать братскую кровь, хватит крушить чужие дома и лавки, втаптывать в грязь хлеб! Враг стоит у ворот. Думаете, германец не дойдёт до Петрограда, до Тамбова, до Волги, до Иркутска, до Владивостока? Ошибаетесь! Враг не успокоится, пока не заставит склониться головы под ярмом чужаков! Вы сами хулили немцев, чьи предки века назад приехали сюда, в Россию. Так как же будут относиться к вам те германцы, что пришли на Русь день, два, три назад? Те, кто по-русски говорить не умеет, кто плюёт на кресты, кому всё равно, что ты гнёшь спину на заводе, исходишь потом, идя за плугом, умираешь от жара пекарского! Они во что ни ставят труд людской, им важна только выгода, прибыль, деньги, что они заработают! Они отнимут ваш хлеб, то немногое, что вы приносите голодным и замёрзшим детям, и накормят своих солдат, что убивают ваших братьев, детей, отцов!
Но наши солдаты ещё воюют, они истекают кровью на фронтах, мёрзнут в Румынии и Прибалтике, стоят насмерть на полях Украины и в лесах Белоруссии! И вы бьёте им в спину? Вы плюёте на то, что ваши соотечественники гибнут, оберегая вас, храня от германцев и турок, вам всё равно, что сотни их гибнут, не получая винтовок и патронов с заводов, который вы покинули! Вы плюёте на то, что тысячи наших солдат попадают в плен, преданные теми людьми, которых вы хотите освободить из тюрем! Вы плюёте на то, что идёте за людьми, которые призывают к концу этой войны и началу новой, со своим же народом! За мир без аннексий и контрибуций?! Но за что вы тогда сражались, за что бились эти годы, за что гибли ваши братья, дети, отцы, друзья? Ради чего вы работали на пределе своих сил?! За победу! За свободу нашей страны от ига германца и турка! За свободу братских народов и шанс вздохнуть свободно, не оглядываясь на голодного до вашего хлеба и ваших жизней соседа! Вы дрались за землю и волю! И теперь — вы от неё откажетесь? Откажетесь от тех трудов, от пота и крови, пролитых вами за прошедшие годы? Откажетесь от погибших родственников? Откажетесь от свободы? От своей земли? От своей веры? От уверенности в завтрашнем дне? От заветов отцов и дедов? Ради чего?!
Русские люди, петроградцы, всех, кто вернётся в свои дома и на свои заводы, всех, кто прекратит бить в спину солдатам своей страны, бить в спину соотечественникам, что вот-вот подарят величайшую победу своей стране, каждому её жителю, всех таких простят, обо всех их выступлениях забудут, простят!
Люди, я обещаю, что скоро мы все сможем вздохнуть свободно, что вот-вот еда и тепло вернутся в город! Я клянусь Господом Нашим, что всё изменится, что будут земля и воля, работа и тепло, вера и надежда! Только — прекратите бить в спину своим же собратьям! Прекратите волноваться, возвращайтесь на работу и в свои дома!"
Это был первый шаг на пути к восстановлению порядка. Люди должны были хотя бы задуматься, прочтя это воззвание. Кирилл надеялся заставить их думать в том же направлении, что и он — а это уже был один из лучших способ убедить человека. В газетах говорилось о состоянии немецкой, австро-венгерской и турецкой армий. Сизов сумел припомнить (или "приукрасить") сведения о вражеских войсках. Особенно досталось Порте. Кирилл уверенно говорил о слабости её армии, о том, что нужен просто сильный удар в сердце врага, чтобы извечный хулитель христианства упал на колени перед русским оружием. Но требовалось терпение, время перед броском, силы, достаточные для решающего удара. Кирилл также напомнил петроградцам, что в Берлине и Вене — голод, люди умирают от недоедания, не менее полумиллиона могил уже вырыли в сырой земле за всю войны для тех, кому не хватило буханки хлеба. Но немцы ещё держатся, волнений нет, они верят в победы своего оружия. "Так чем же мы хуже???" — вопрошал Кирилл. "Отчего не верим в своих солдат, в своих защитников, который год бьющихся за нашу свободу?" — добавлял Сизов.
А думцы уже договорились отправить делегацию от Временного Комитета к царю, навстречу, в Псков. По последним сообщениям, поезд Николая не смог добраться ни до столицы, ни до Царского села, и императору пришлось повернуть к штабу Северного фронта, к Рузскому. Он также был вовлечён в дела Милюкова, Гучкова и прочих, желавших произвести переворот и посадить другого правителя, не лучшего, но удобнейшего...
Ночью в Ставку начали прибывать телеграммы от командующих фронтами и Балтийским флотом (о Черноморском, по обыкновению, забыли). За некоторое время до этого от Родзянко пришла телеграмма и Алексееву, начальнику штаба Ставки. Стонавший от усталости и постоянных звонков телефона, раздававшихся в его кабинете, терзаемый температурой, он уже не ходил цензурных слов для того, чтобы высказаться о сложившейся ситуации. Да и желания переубеждать царя от выезда в мятежные районы не было. К тому же Алексеев ещё не знал, что подъезды к Петрограду охвачены восстанием.
Чуть позже Родзянко воспользовался последним шансом убедить царя сделать хоть что-то.
"Государь, не медлите. Если движение перебросится в армию, восторжествует немец, и крушение России и с ней династии неминуемо. От имени всей России прошу Ваше Величество об исполнении изложенного, — безотлагательном созыве законодательных палат и призыву новой власти на началах, изложенных в предшествовавших телеграммах. — Час, решающий судьбу войск и Родины, настал. Завтра может быть уже поздно. Последний оплот порядка устранён. Правительство совершенно бессильно подавить беспорядок. На войска гарнизона надежды нет. Лишь Великий князь Кирилл и возглавленные им части встали между Думой, домом министра внутренних дел и озверевшей толпой. Но его полномочий всё равно не хватает для подавления восстания! Уже убивают офицеров взбунтовавшиеся запасные батальоны, готовые примкнуть к восставшим толпам".
Тут же пригодилась и пришедшая от Хабалова телеграмма.
— Ваше Величество, осмелюсь предложить послать генерала Иванова вместе с георгиевскими солдатами в Петроград, для помощи частям Великого князя Кирилла, — говорил, кашляя, Алексеев.
Измождённое лицо, изборождённое морщинами. Казалось, что даже усы генерала поникли, из седых превратились в пепельно-серые. Глаза запали, стали тусклыми как покрытое пылью стекло.
— Как посчитаете нужным, как посчитаете нужным, — взгляд Николая был мутным, серым, вязким: мысли его устремились к семье. Поезд должен был отойти в час ночи, а за ним последует свитский состав...
Император сидел, сомкнув кулаки, в своём купе. Мимо проносились полустанки и мелкие городки. Кошки выли на душе. Вспомнилось отчего-то путешествие по Транссибу. Тогда жизнь казалась такой безоблачной и блестящей! Бескрайние просторы земли русской вокруг, они вот-вот должны были стать его. Но...случился девятьсот пятый год, вынужденная уступка интеллигенции и "либеральной оппозиции". Не должен был он этого делать, не должен! Быть может, ныне выпал шанс покончить со всем разбродом одним ударом? Но как же Аликс и дети, им угрожала опасность, и он не успеет в столицу, если отправится в Царское село. Аликс и дети...
Поезд остановился. Через некоторое время в купе постучали.
— Да, да, — мысли Николая всё продолжали летать над Царским селом и столицей.
— Ваше Величество, боюсь, нам не попасть ни в Царское село, ни Петроград. Дорогу перекрыли восставшие, нам об этом сообщили станционный смотритель и местные полицейские.
— Что же тогда делать? — Николай напрягся — внутренне, потому что внешне он не хотел показывать своих чувств, особенно сейчас. Пусть думают, что самодержец непоколебим!
— Можно идти на Псков, к Рузскому. Там верные части, и...
— Пусть машинисты двигают состав в штаб Северного фронта. И быстрее, быстрее! — голос Николая предательски дрожал.
— Есть!
Псков. Древний, седой, многое повидавший Псков. Здесь когда-то гуляли немецкие псы-рыцари...
Перрон был пуст....
Николай прохаживался взад-вперёд по платформе, заложив руки за спину. Светало. Никто так и не соизволил придти, даже офицеры Северного фронта. Стало гадко и мерзко на душе. Только потом кто-то из нижних чинов соизволил выйти и встретить самодержца. "Хотя какой из человека, которого на собственной земле не встречают, самодержец" — горестно подумал Николай...
— Положение удручающее, — Рузский сразу взял быка за рога.
Этот без меры уверенный в себе человек сейчас почувствовал себя хозяином положения. Дерзким жестом предложив Николаю занять напротив себя, Рузский поигрывая перьевой ручкой в золотой оправе, отстранёно, будто с трупом, разговаривали с императором. Да, по сути, Николай вот-вот и должен был стать трупом — политическим...
— Царское село практически в руках восставших, в Петрограде час от часу ждут восстания гарнизона, и Великий князь вряд ли с ним справится с таким мизерным количеством войск. Заводы остановились, транспорт парализовало. Кронштадт неистовствует. Вот-вот пламя революции — а я уверен, началась революция! — перекинется на всю страну. В этих условиях я вынужден от лица всего командного состава просить Вас, Ваше Величество, подписать отречение. Это необходимо для блага страны и победы!
Ни единой нотки сострадания, только грубость и твёрдость...
Николай опешил. Да как они смеют требовать этого от самодержца? Хотя...Снова революция... И её не потушить иначе. Все ополчились на него. С самого рождения Николая преследовала несчастливая звезда, сулившая безграничные мучения. Снова пятый год, убийства и кровь. Но идёт война, если что-то случится, Россию заполонит германец...
Но всё равно, разве кто-то ещё может спасти страну в этот момент? Как империя может существовать без своего императора? Неужели все думают, что лучше справятся с огромной страной, чем тот, кто с рождения к этому готовился? Они ведь пожалеют об этом! Если он отречётся от престола в пользу сына, то Николая просто оттеснят, не дадут ему общаться с Алексеем. Да и его здоровье...
— Скажите, доктор, не как царю, но как — отцу. Может ли Алексей принять на себя бремя власти? — в глазах Николая застыла мольба.
— Боюсь, при его состоянии, хорошо, если он проживёт ещё года два-три. Науке неизвестно средство излечить гемофилию или продлить жизнь больного. Я сомневаюсь, что при возложенных на него обязанностях Алексей сможет прожить дольше. Мне очень жаль, Ваше Величество.
— Благодарю Вас, — личный доктор Алексея подвёл черту под решением Николая. Царь просто не мог отречься в пользу сына: он долго не проживёт, он будет вдали от отца, он будет мишенью ударов судьбы и врагов...
— Ваше Величество, господа Гучков и Шульгин просят Вашей аудиенции, только что прибыли из Петрограда.
— Пусть войдут, — Николай отложил в сторону бумагу, на которой набросал черновик манифеста об отречении в пользу своего брата Михаила.
Он не видел иных способов исправить положение, все вокруг ждали, когда он откажется от престола. Вокруг были измена, и трусость, и обман. Николай надеялся лишь на то, что народ поймёт его шаг, оценит его жертву ради победы в Великой войне.
Шульгин выглядел совершенно жутко: что-то простудное подтачивало его изнутри, инфлюэнца или нечто в этом роде. Лицо осунулось, глаза болезненно блестели, Василий Витальевич то и дело припадал губами к платку, пытаясь заглушить кашель. Шульгин заболел через считанные минуты после назначения его министром юстиции. Как же судьба любит помахать красным платком перед носом, чтобы потом сунуть кукиш...
Говорил Гучков, с напором, с нажимом.
— Ваше Величество, мы только что прибыли из охваченного восстанием Петрограда. Вот-вот гарнизон перейдёт на сторону восставших, — тут, конечно, лидер партии октябристов немного кривил душой. — Народ бунтует, проблемы с продовольствием, паралич транспорта. Всё намного серьёзней, чем в тысяча девятьсот пятом году. Ныне дарованием выхолощенной конституцией невозможно утихомирить народ. Народ требует нового властителя, которому можно было бы довериться, который способен привести страну к победе в сложившейся ситуации. К сожалению, Вашему Величеству люди более не верят.
Гучков и Шульгин стояли в дверях купе. Василий Витальевич снова припал к платку, но всё-таки не смог заглушить кашель. Его тело дрожало от озноба...
— Присядьте, господа. Мне уже рассказали о том, что происходит в столице. Но что сейчас в Царском селе?
— Пока что Вашей семье ничего не угрожает, Ваше Величество, даст Бог, восставшие солдаты не поднимут руку на семью самодержца. Однако, боюсь, без каких-либо уверенных шагов с Вашей стороны всё может пойти по наихудшему пути.
— Что ж, я был готов к Вашему визиту. Вот текст моего отречения в пользу моего брата Михаила и мои просьбы в качестве частного лица? Предоставить возможность доехать до нашей резиденции в Крыму либо Архангельска, где я с детьми и Александрой Фёдоровной сяду на пароход до Англии...
— Ваше Величество, конечно, мы уверены, что Ваши просьбы будут выполнены, однако существует одна проблема: Михаил Александрович, считанные часы назад, отказался взойти на престол, если такое предложение ему будет сделано.
— Василий Витальевич, каково же Ваше мнение?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
