Аржо. Новобранец

Для меня она распалась на фрагменты. Вот я раз за разом погружаю лезвие кинжала в глотку арбалетчика, совсем еще молодого парнишку, с только пробившемся пушком над верхней губой. Вот я от удара окованного сапога валюсь наземь, сплевывая крошево зубов и кровавую пену. Вот, чудом успеваю увернуться от выскочившего на меня и вставшего на дыбы боевого коня. Тут нет эхизтари, инквизиторов, магов. Все отошло на задворки чувств и памяти. Есть только я и враги. Врагов надо истребить. Из горла раздается чудовищный рык и я едва, сдержав туманящую разум ярость кидаюсь на следующего противника.

Я слышу чьи-то приказы но уже не понимаю, где кто. Заляпаны кровью и грязью шевроны, опалены знамена. Звуки горнов и барабанная дробь доносятся как через вату. А потом свет гаснет.

Очнулся я в сгущающихся сумерках. По полю усеянному трупами ходят кучки мародеров, вспугивая налетевшие стаи воронья. Пир.

Клекот перемежается с бранью. Я с трудом сбрасываю с себя труп полуорка. Ощупываю огромную шишку на темени. Хорошо, что тот удар пришелся по касательной и только сбил шлем, не проломив мне голову.

Воронье недовольно каркнув отлетело чуть в сторону, чтобы тут же полакомиться глазами солдата из моего десятка. Из мародеров в мою сторону никто не глянул. Зачем? Если кругом полно добычи. Знай хватай самое ценное, срезай пальцы, рви уши, да выламывай зубы.

— Яйца бальтса! — я грязно выругался.

И было от чего. Стоило встать на ноги, как меня повело в сторону, качнуло, и я не удержавшись оперся на колени. С трудом сдержал рвоту. Хотя мой нынешний вид трудно испортить. Еле волоча ноги, двинулся к реке. Надо выбираться отсюда и подумать, что делать дальше. Хвала ргульской крови и Праматери. Сильных ран не было, а те что были, обещали затянутся к через пару дней.

Поднял чей-то клинок. Обоюдоострый, полуторник. Шикарен, я сделал пару пробных замахов. "Чувство вины не мучает того, кто поднимает этот меч во имя ...", вчитался я в выгравированные руны.

Интересный способ снять с себя бремя совести. Оставлю меч себе. Видно, что принадлежал он кому-то знатному. Может стоит еще пошерстить? Ценности мне не повредят. Доля мгновенья заняло колебание и я снова двинулся к реке. Что-то во мне неумолимо меняется. Я заметил это еще когда встретил своих гоблинов, а позднее орка и гномов. Что-то пугающее внутри меня, что порой заставляет принимать такие решения. Ставить чей-то интерес выше своего. Или виной всему проклятые эхизтари?

Где они? И где я? К чему мне их приказы, желания, амбиции. Тем более сейчас когда океан вот-вот поглотит остров. И не останется ничего от Сура. Надо бы о своей шкуре подумать. Хотя чего я лукавлю, с ними это будет сделать проще, тем более там остался пой ашал, надо найти тех, кто успел войти в мою котерию. Я вынул диск, отметив что все изображения целы. Тут же спрятал его за пазуху, убедившись, что никто его не заметил.

Кинуть эхизтари я всегда успею, вернулся я мыслями к размышлениям. Но сначала надо их основательно выдоить, в плане ресурса и знаний.

Весь просматриваемый берег реки — длиной метров триста, а шириной в пару десятков шагов — был завален трупами. Перемолотыми словно жерновами гигантской мельницы. Кости, словно выеденные кислотой, без единого кусочка мяса, части хребтов, распахнутые клетки ребер и чаши черепов. И все окаймлено кашей из косточек и кусков тел куда мельче, оторванных от ладоней фаланг пальцев, раздробленных фрагментов стоп, зубов. Что за сила могла сотворить такое?

Меня скрутил спазм и я изошелся желчью. Утерев рот, я еще раз окинул взглядом окрестности и сменив форму взмыл в небеса. Под "Кожей Хамео" да в темноте, что скоро нагрянет на смену сумеркам меня будет не разглядеть.

Отлечу немного, посмотрю что там над нашим старым лагерем, и отправлюсь в Дхорн. Попробую выполнить задание. Я охлопал себя по карманам, убедившись, что зелье на месте.

Полет пьянил. Каждый раз как первый. Свобода и красота. Только ты и небо. Ветер словно скребок сносит с тебя все наносное, чуждое, всю грязь с тела, души и мыслей.

Сделав круг над полем битвы, так и не поняв, за кем оно осталось, я повернул в сторону лагеря. Пустого. Никого и ничего. Странно. Значит в очередной раз меня ждет Дхор.

Пепел и кровь ждали меня там. И снова вереницы людей бредущие неизвестно куда и неизвестно отчего. С тех пор как я оказался на этом проклятом острове, меня все время преследует чувство, что я все время в дерьме. Только глубина меняется.

Люди выходили из города покрытые запекшейся кровью, словно она сочилась из всех пор, да так и застывала.

Дхор встретил меня услужливо отворенными воротами, смрадом из канала, где вода превратилась в мерзкую жижу и стаей стервятников, что клевали дохлую собаку.

От войск что опоясывали город не осталось и следа. Никто не вернулся. Не было и кораблей в гавани, насколько я успел заметить, делая круг над городом, прежде чем войти. Лишь на центральной площади, происходило какое-то действие не видимое отсюда. И я предпочел войти через ворота.

Когда город успел так измениться? Улицы толстым, в десятки сантиметров, слоем заполняли брошенные беженцами тряпки, обломки ящиков, битые горшки и прочий мусор.

Мимо пробежал пес, таща в пасти чью-то руку. С собаками я всегда здороваюсь а со стражей нет. От первых веет теплом, от вторых холодом. Но сегодня не тот случай.

Последние сотни метров я проделал бегом. Бисеринки пота выступили у меня на лбу и спине. Собираясь в новые русла он ледяным потоком устремился вниз. Какой к Хаскру нейтралитет в этой войне. Это не более чем трусость — или глупость?

Я узнал тех двоих, что склонились над мужчиной, что замер перед ними на коленях. С трудом но я узнал в нем Оманика, короля Иранга. А те двое мне тоже знакомы, до боли.

— Господствуем, ибо позволено, — донеся до меня обрывок фразы сказанный одним из них.

Росчерк меча и голова бывшего владетеля разбрызгивая веер крови покатилась по мостовой.

С меня хватит. С теми кто бессмысленно убивает не ведут осмысленных споров. У меня целый список того, что такое боль, а эти двое мне крупно задолжали. Полностью в чистовике исключительно на автор тудей.