Бремя [litrpg]

Прости. Прости меня!

В дверном проеме появилась Старая Алнурия.

— Хе-хе-хе, крольчонку больше не надо бояться! Он с помощью магии стал медведем! И пусть остальные волки разбегаются по углам, подвывая. Время меняет всё, хе-хе-хе.

Прихрамывая на левую ногу, она поплелась ко мне.

Я не двигаюсь. Внутри меня что-то сломалось. Показалось, даже услышал этот тихий хруст, словно наступили на старую кость. Горечь и боль сменились пустотой. Теперь я точно часть этого мира. Наблюдаю за тем, как гули дерутся за оторванную руку, не обращая на меня никакого внимания. Как кровь стекает с их подбородков, пачкая грудь и ноги. Как странно блестят глаза, затянутые белой пленкой.

Сложно поверить, что это кровавое месиво еще час назад было человеком.

— Медвежонок, долго ли ты собираешься оставаться здесь? — спросила карга, встав напротив меня. Улыбнулась, обнажая влажно-мерцающие лошадиные зубы. — Прятаться нельзя, нет, нельзя. Теперь ты сделан из иного теста. Предстоит мно-о-о-ого работы, разбавленной с весельем. Отринь чувства и запомни эту пустоту в груди. Ибо она и есть твоя путеводная нить. Старая Алнурия не врет, нет, не врет. Запоминай хорошенько её слова. Не отрицай знание!

Не говоря ни слова, я встал, грубо оттолкнул каргу и пошел к выходу. Каждый шаг даётся с огромным трудом, будто на спину положили тяжелую каменную плиту — могильную плиту. Рано или поздно я не выдержу.

И сдохну.

Многоголосый вой боли пожрал весь город. И никуда от него не скрыться. Я захожу в первые попавшиеся дома, блуждаю в лабиринте комнат, но страдальческий стон сопровождает меня. Тогда попытался найти убежище в храмах, чьи шпили протыкают чернильный купол, в подвалах и на рыночной площади... Мне пришла в голову идея закрыть глаза всем мертвецам. И я, сутулясь, плетусь по узким улочкам, нахожу трупы. Пытаюсь не обращать внимания на их вздувшуюся кожу, на искривленные мучениями лица, на червей-змей, что копошатся в плоти — лишь тонкие хвостики торчат.

Я закрываю глаза мертвецам.

Вой не проходит.

И дорога ведет меня дальше — через ряды искривленных столбов, фонари которых испускают ирреальный голубоватый свет, через живой черный ковер воронья, через полыхающие дома... Неподъемный бред цепкими паучьими лапками держится за мой разум. Пытка и кошмар не прекращаются, снова и снова повторяясь. Снова и снова. Снова и снова... Лишь на краткие мгновения ко мне возвращается ощущение реальности. Я и ужасаюсь тому, как поступил с группой. В бесконечном вое прибитых к крестам игроков слышу тихие шепотки.

Предатель-предатель-предатель...

Растягиваю губы в улыбке, смотрю на ладони, испускающие легкое сияние, и продолжаю путь. И растворяюсь в городе. Погружаюсь в убаюкивающий мрак сумасшествия. Густой туман опускается на улицы. Или мне так только кажется? Наплевать. Жирные мухи жужжат над лужами крови. С удовольствием наступаю на тех, кто уже нажрался алой водицы и едва-едва переступает лапкам. Нет ничего приятнее хруста сотен противных насекомых.

Моё тело поражено. Сожрано предательством. И теперь от меня смердит, как от больного лепрой. Внешне, может, я и выгляжу нормальным, но внутри... Внутри всё прогнило. К чему стремления и желания? К чему воля к жизни? И какая теперь разница кого убивать? Свои стали чужими, а чужие... Не примут меня.

На каменной мостовой, измазанной кровью и дерьмом, блестит меч. Улыбаясь, я схватился за эфес. Прекрасное оружие! Лезвие покрыто сложной чеканкой, длинная рукоять покрыта драгоценными изумрудами.

В тумане натыкаюсь на всё новых и новых мертвецов. Кому-то вспороли живот, кого-то насадили на кол, а кто-то издох от потери крови. Мужчины, женщины, дети, старики. Люди. Те, кто из-за сбоя системы больше не оживет. Интересно, о чем эти бедняги сейчас думают в реале? Злятся? Ругаются? Плачут?

Из глубин памяти всплывает образ Алисии, матери вирта, что попалась группе на тракте.

— Алисия из города Натшефта, — бормочу я.

Есть ли среди трупов те, кто родились в игре? Наплевать. Прохожу улицу за улицей, квартал за кварталом. Вдыхаю горячий воздух, наполненный запахами гниющей плоти и болью. Шажок, еще шажок... Лезвие тупится о каменные плиты, тащу меч, точно тяжелую дубину. Наплевать. Реальность расслаивается на множество оттенков черно-серого. Черно-серое небо, черно-серая земля, черно-серый туман, черно-серые здания. Всё черно-серое с редкой примесью красного и желтого. Наплевать. Мне хочется завыть. И окликнуть соклановцев.

— Капитан, где ты? — тихо спрашиваю я. — Верзила. Болтун. Гоблин. Юдоль.

В ответ доносится лишь многоголосый вой.

Смертная тоска сжимает грудь. Я один.

Наплевать.

Глава 9

Шут отыскал меня у развалин таверны "У жирдяя" — я, весь измазанный в сажи и в чужой крови, сидел на дороге и не отрывал взор от пепелища. Двое гулей, посланные за мной, корчились и кричали. Их я пригвоздил к стене копьями, что подобрал у мертвых стражников. Скептически оглядев тварей, карлик спросил, зачем я их мучаю. Ответа он не получил.

Некоторое время мы молчали и смотрели, как догорают последние опорные балки таверны. От сизого дыма слезились глаза, першило горло. Жар опалял лица. Сплюнув, Шут протянул мне склянку с ярко-фиолетовой жидкостью. Я, ничего не спрашивая, откупорил её и выпил. После сильных болей в желудке полегчало. Рассудок вернулся ко мне, хотя по-прежнему казалось, что мир до ужаса хрупок. Случайно тронешь стену, столб, указатель — и всё развалится.

Карлик попросил пойти с ним. Уже по знакомым крестам я догадался, что мы направляемся на центральную площадь.

— Всё уже готово, господин! Ваши мучители уже дожидаются заслуженной кары. Уверяю, вам очень понравится! Позвольте спросить: как голова? Болит? Старуха сглупила и забыла дать вам зелье, убирающее помутнение рассудка. Это мой промах, господин! В следующий раз подобное не повторится. Мне пришлось изрядно попотеть, чтобы вас найти.

Сутулясь, я сказал:

— Хотел бы тебя кое о чем попросить, Шут.

— Да, господин! Конечно! Я к вашим услугам.

— Юдоль должна будет получить сто двенадцать тысяч мегаединиц. Ты можешь это устроить?

Думал, карлик станет препираться, но ошибся.

— Хорошо, господин. Позвольте только спросить: откуда такая сумма?

— Неважно. Просто сделай так, хорошо?

— Не волнуйтесь! Мало того добавлю: ваши мучители получат куда больше ста тысяч мегаединиц. Хозяин понимает, что им предстоит долгие годы жить вне игры, поэтому будет щедр.

Я кивнул, облизнул нижнюю губу. Ощутил горький привкус пепла.

— А если вы меня обманываете, Шут? Я же не смогу проследить, получат ли мои бывшие соклановцы деньги или нет.

— Элемент риска, господин. Таковы уж правила, простите. Остается лишь поверить на слово Хозяину.

Я остановился. Окутанный легким сиянием, поднял голову. Сначала над крышами домов вижу лишь чернильную густоту, но постепенно начал различать нити магической паутины, связавшие весь город. Воздух надо мной сгустился, принял очертания огромной угловатой фигуры. А затем Альфа предстал передо мной во всей своей красе. Многосуставчатые руки и треугольная голова опутаны нитями. Бедняга пытается освободиться, но ничего не получается. Даже пламя, вырывающее из зубастого рта, не наносит вреда паутине.

— Ах, господин! — воскликнул Шут. — Вы уже увидели своего узурпатора? Прекрасно-прекрасно!

— А если он вырвется?

— Невозможно. Немыслимо!

Я лишь кивнул. Из чешуйчатого живота Альфа тянется лишь один золотистый поводок — мой. Значит, остальная группа находится вне его контроля.

— Что будет с Альфа? — спросил я, бросив взор на Шута.

— Его аннигилируют, господин. Вы же понимаете, что внутри этого уродца сидит игрок. А через него о наших планах может узнать руководство Искусственного Интеллекта. И всё развлечение испортят! Нельзя допустить подобное, нельзя, ха-ха-ха!

Он мерзко захихикал, ударил в ладоши. Зазвенели бубенцы на колпаке.

— Ладно, — сказал я. — Веди меня.

Мы направились дальше, черная паутина потянула Альфа за нами.

Как и в прошлый раз, площадь кишит гулями, двухметровыми чудовищами с исполинскими мечами, крылатыми морщинистыми уродами, чьи худые ноги напоминают спицы, и прочей нечистью. Стоны и крики игроков не смолкают ни на секунду. Полузакопанные скелеты тянут руки к куполу, взывая к богу, чтобы тот прекратил безумие. Яркие белые вспышки после оживления людей тут и там озаряют дорогие особняки.

Поправив колпак и хмыкнув, Шут направился к площади. Издали завидев хозяев, гули расступились, пропуская его и меня. От приторно сладких тошнотворных запахов порождений закружилась голова. Стараюсь идти прямо и гордо, презрительно морща губы. Страха нет — ведь теперь я один из них. Чудовища бросают человеческие тела под ноги и провожают меня жадными взорами.

Истекая кровью, люди тянут ко мне руки, молят о помощи. У кого-то оторваны руки и ноги, кто-то насажен на исполинский меч, но продолжает вырываться в тщетной надежде выжить, кто-то просто молчаливо ползет в мою сторону, морщась от каждого движения. Истинный ад на земле. Изредка на несколько секунд яркие вспышки ослепляют меня, приходится остановиться, а Шут ждет, когда смогу продолжить путь. Медленно мы продвигаемся в центр площади.

Толстяка видно издалека. С нашей последний встречи его бесформенная туша сильно распухла, едва уступая в росте двухметровым мускулистым чудовищам. Мешковатый балахон превратился в лохмотья, отчего взгляд выхватывает на тестообразной плоти многочисленные глаза и рты. Рядом с жирдяем в шеренгу стоят закованные в цепи Капитан, Юдоль, Верзила, Болтун и Гоблин.

— Хозяин, я привел Одиссея, — сказал Шут и преклонил колени.

Брови удивленно поползли вверх. Толстяк и есть Искусственный Интеллект? Вокруг нас образовался круг свободного пространства, куда никто из порождений не отваживается зайти. Твари побросали свои дела и толпятся, наблюдая за развернувшимся представлением.

Я стараюсь не смотреть на бывших соклановцев.

Жирдяй оглянул меня с ног до головы, кивнул. Пальцы-сосиски отстукивают на пузе только ему понятный ритм.

— Мы можем начинать, — сказал карлик.

Позади меня раздались тяжелые шаги, услышал знакомый голос карги:

— Медвежонок прошел огромный путь, хе-хе-хе. Его истязали, били, кусали, кромсали, но ему всё нипочем. Внутренний огонь врагам не удалось погасить, ибо он пылает так ярко, что ни одному слову, ни одному удару его не потушить. Медвежонок с железной волей, хе-хе-хе-хе. И теперь он отомстит за всё. Враги вкусят собственной плоти! Старая Алнурия видела метаморфозу паренька — песчинка, червь, крольчонок и, наконец, медведь.

Альфа над головой завыл. И столько боли в этом вое, столько печали, что невольно грудь сжало, а сердце забилось быстрее.

— Мразь! — закричал Верзила, попытался было накинуться на меня, но цепи крепко держат его, не дают сделать и шага. — Ублюдок! Ты нас всех кинул!

Я стою спокойно, стараясь не отводить взор от Хозяина. Улыбка на оплывшем, точно масло на солнце, лице становится шире и шире, пока не коснулась мочек ушей.

— Ты не можешь так поступить! — надрывается здоровяк. — Не можешь! Мы же вместе ели из одних тарелок и пили из одних стаканов! Так нельзя! Не делай этого, парень!

По-прежнему не смотря на него, я еле слышно прошептал:

— Прости.

Сияние, исходящее от меня, усилилось.

Соклановцы зажмурились, точно увидели яркое солнце, а вот жирдяй наоборот пялится на меня, широко раскрыв раскиданные по всему телу глаза-блюдца, подставляет ладони. Подметил, что и другие твари потянулись ко мне. Шут коснулся моего колена, карга положила ладонь на плечо и прошептала:

— Медвежонок, пора. Хозяин требует, чтобы ты избавился от своей бывшей группы. Нет времени больше ждать, часики тик-так-тик-так, милый. Старая Алнурия не посоветует глупости, уж поверь. Она прожила до-о-олгую жизнь, она не ошибается, медвежонок. Если Старая Алнурия скажет, что дважды два равняется пяти, то так и будет, хе-хе-хе!

Я поежился от холодного порыва ветра, подул на пальцы. Изо рта вырвались облачка пара.

— Что я должен сделать?

Ответил Шут:

— Коснись лбов.

Кивнув, нерешительно дошел до Болтуна, встал, стараясь не отводить взор. Мне хочется обрадовать его и крикнуть: "Бегите! Я убью их". Вместо этого молчу, стискивая кулаки и челюсти. Бедняга смотрит с немым укором, словно из нас двоих я сумасшедший. От каждого его движения звенят кольца кандалов.

— Хочешь сказать что-нибудь напоследок? — спросил я.

Он замотал головой.

— Наверное, будет больно...

С этими словами коснулся указательным и средним пальцами до его лба. Ему передалось слабое сияние. На щеках и на подбородке затанцевали слабые ленты света, точно вылезшие после проливного дождя черви. Они распухли, поглощая всё новую и новую плоть.

— Иди пока к следующему, — посоветовал Шут.

Губы Капитана растянуты в улыбке, но вот глаза горят ненавистью. С последней нашей встречи старик выглядит еще более изможденным. Желтоватая кожа обтягивает скулы так сильно, что кажется, будто она сейчас порвется. Лицо перемазано в пепле. Из-за лохмотьев Капитан напоминает бедняка, который вот-вот издохнет.

— Есть последнее желание? — спросил я.

— Надеюсь, сдохнешь ты где-нибудь под забором.

Мои пальцы коснулись его лба. Голова старика качнулась назад, как воздушный шарик, изо рта вырвался луч света.

Очередь Верзилы.

— Парень, не надо! — попросил он. — Пожалуйста, нет!

— У меня нет выбора.

— Я могу перечислить тебе денег. Много денег! Ты сможешь выбраться из игры, сможешь даже приобрести хорошее кибернетическое тело! Плоть будет как настоящая! Только не убивай меня.

— Не дергайся, пожалуйста.

— Я не хочу в тюрьму! Не туда. Ты не знаешь, каково это ютиться в маленькой камере... Прошу: пожалей меня!

Он упал на колени, цепи натянулись, отчего Капитану и Юдоль пришлось сесть. Из глаз здоровяка брызнули слезы, на верхней губе повисла нить сопли.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... Нет, только не сегодня. Не могу! Нельзя! Я сделаю всё, что захочешь. Мы же друзья! Лучшие друзья! Я буду учить тебя!

Я положил ладонь на лоб здоровяка. Почувствовал, как больно кольнуло в груди. Скривился и отнял руку. На щеках Верзилы, слабо горя, проступила причудливая золотая вязь. В ноздри ударил запах паленой плоти.

— Боже, как больно! Нет! Не-е-ет!

Кто бы мог подумать, что гигант может так по-женски верещать. От белого пламени его лицо превратилось в светящуюся дыру.

С трудом удалось шагнуть влево.

— Поторапливайтесь, господин, — попросил Шут, наблюдая за мучениями Капитана, Болтуна и Верзилы. — Времени у нас мало, а предстоит еще многое сделать.

Не ответил, встал напротив стоящей на коленях Юдоль. Низко опустив голову, она не смотрит на меня. Перед глазами по-прежнему стоит картина её смерти. Как гули ворвались в подвал. Как накинулись на неё. Как брызнула кровь, окропляя стены. Я открыл рот, но ни слова не смог выдавить из себя.