Урсула Ле Гуин "Четыре пути к прощению"

Поднявшись на холмик за часовней, Эрод обратился к нам, говоря сильным и четким голосом, который я никогда раньше не слышала от него. В Доме, погруженном во мрак, все только перешептывались. А теперь, при свете дня, раздался громкий сильный голос. Эрод стоял, вытянувшись в струнку, и черный цвет его кожи оттеняли белые траурные одеяния. Ему еще не было и двадцати лет.

— Вы, люди, слушайте, — сказал он. — Вы были рабами, но обретете свободу. Вы были моей собственностью, но теперь сами станете распоряжаться своими жизнями. Утром я отослал в правительство распоряжение о вольной для всех "активов" поместья, на четыреста одиннадцать мужчин, женщин и детей. Если завтра утром вы зайдете в мой кабинет, я каждому вручу документ, в котором он поименован свободным человеком. Никто из вас никогда больше не будет рабом. С завтрашнего дня вы вольны делать все, что хотите. Каждый получит деньги, чтобы начать новую жизнь. Не ту сумму, что вы заслужили, не то, что вы заработали, трудясь на нас, а всего лишь то, что я в состоянии вам выделить. Я оставляю Шомеке. И отправляюсь в столицу, где буду добиваться свободы для всех рабов на Вереле. День свободы, что воцарилась на Йеове, придет и к нам — и скоро. И я зову с собой всех, кто хочет примкнуть ко мне! Для нас хватит работы!

Я помню все, что сказал он. И передала его слова так, как он произносил их. Поскольку никто из рабов не умел читать и не был знаком с понятиями из телесети, его слова проникали в души и сердца.

Когда он замолчал, воцарилось такое молчание, которого я никогда не слышала.

Один из врачей начал было говорить, возражая Эроду и напирая на то, что карантин нарушать нельзя.

— Зло ушло с пламенем, — сказал Эрод, широким жестом показывая на столб черного дыма. — Здесь царило зло, но оно больше не выйдет за пределы Шомеке!

Среди обитателей поселения, стоящих за нами, возник слабый звук, который превратился в восторженный рев, смешанный с плачем, стонами, рыданиями и воплями.

— Великий Камье! Всемогущий Камье! — кричали люди.

Какая-то старуха вышла вперед: это была моя бабушка. Она раздвигала толпу "активов" Дома, словно люди были стеблями травы. Бабушка остановилась на почтительном расстоянии от Эрода.

— Господин и хозяин наш, — сказала она, — ты выгоняешь нас из наших домов?

— Нет, — сказал Эрод. — Дома ваши. И земля, которой вы пользуетесь, тоже ваша. Как и доходы с угодий. Тут ваш дом, и вы свободны!

И снова раздались крики, такие оглушительные, что я пригнулась и заткнула уши, но я тоже плакала и кричала, вместе со всеми в едином хоре восхваляя лорда Эрода и Владыку Камье.

В отблесках затухающего погребального костра мы танцевали и пели вплоть до захода солнца. Наконец бабушки и "резаные" принялись загонять людей обратно в поселение, говоря, что у них еще нет документов. Мы, обслуга, побрели в Дом, судача о завтрашнем дне, когда получим свободу, деньги и землю.

Весь следующий день Эрод сидел в кабинете, выдавая документы рабам и вручая каждому одинаковую сумму: сто кью наличными и чек на пятьсот кью, которые подлежали выдаче лишь через сорок дней. Чтобы таким образом, объяснил он каждому, уберечь человека от неразумных трат, прежде чем он поймет, как лучше использовать деньги. Он посоветовал рабам организовать кооператив, собрать все средства в единый фонд и управлять поместьем сообща.

— Господи, деньги в банке! — заорал на выходе какой-то старый калека, приплясывая на скрюченных ногах. — Деньги в банке, Господи!

Если они хотят, снова и снова повторял Эрод, то могут поберечь деньги и связаться с Хеймом, который поможет перебраться на Йеове.

— О, о, Йе-о-ве, — затягивал кто-то, и все подхватывали иные слова: — Все соберутся туда. О, о, Йе-о-ве, все соберутся туда.

Люди пели весь день напролет. И ничто не могло прогнать печаль того дня. И теперь, вспоминая то пение, тот день, я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.

На следующее утро Эрод уехал. Ему не терпелось покинуть место, где он испытал столько унижений, и начать новую жизнь в столице, работая во имя свободы. Со мной он не простился. Но взял с собой Геу и Ахаса. За день до него снялись с места все врачи, их помощники и слуги. Мы смотрели, как их флаер растворяется в воздухе.

Мы вернулись в мертвый, безмолвный Дом. В нем не было владельцев, не было хозяев, и никто не говорил нам, что делать.

Мы с матерью пошли укладывать вещи. Мы почти не говорили друг с другом, но чувствовали, что не можем тут оставаться. Мы слышали, как другие женщины бродили по безе, рылись в комнатах леди Тазеу, обшаривали ее шкафы и комоды, смеясь и вскрикивая от восторга, когда находили драгоценности и украшения. В холле мы слышали голоса мужчин: то были боссы.

Молча мы с матерью взяли свои вещи, вышли через заднюю дверь, миновали живую изгородь сада и направились в поселение.

Огромные ворота его стояли распахнутыми настежь.

Как мне поведать вам, что значило для нас это зрелище? Как рассказать вам?

2. Зескра

Эрод ничего не знал о том, как управлялось поместье, потому что им управляли боссы. Он тоже был заключенным. Он жил на своих экранах, в своих мечтах, в своих видениях.

Бабушки и другие жители поместья провели всю ту ночь, пытаясь составить план, сплотить наших людей вместе, чтобы они могли защитить себя. В то утро, когда мы с мамой пришли, территорию охраняли рабы с оружием, сделанным из фермерских инструментов. Бабушки и "резаные" провели выборы старосты, сильного, всеми любимого полевого работника. Таким образом, они надеялись удержать молодых людей при себе.

К полудню эта надежда рухнула. Молодые люди обезумели. Они поднялись в дом, чтобы разграбить его. Боссы стреляли в них из окон, убив многих; остальные разбежались. Боссы отсиживались в доме, попивая вино Шомеке. Владельцы других плантаций направляли к ним подкрепления по воздуху. Мы слышали, как один за другим приземлялись флаеры. Рабыни, оставшиеся в доме, теперь были в их власти.

Что касается нас на территории поместья, то ворота снова были закрыты. Мы передвинули большие решетки снаружи внутрь, так что считали себя в безопасности, по крайней мере, на ночь. Но в полночь они приехали с тяжелыми тракторами и снесли стену, и внутрь ввалилось сто или больше человек, наши боссы и владельцы со всех плантаций региона. Они были вооружены пистолетами. Мы сражались с ними сельскохозяйственными инструментами и обломками дерева. Один или двое из них были ранены или убиты. Они убили столько из нас, сколько хотели убить, а затем начали насиловать нас. Это продолжалось всю ночь.

Наутро они начали убивать рабов. Мужчины держали их и стреляли им между глаз, как убивают скот. Моя бабушка была одной из них. Я не знаю, что случилось с моей матерью. Я не видела ни одного живого раба, когда они забирали меня утром. Я увидела белые листки бумаги, лежащие в крови на земле. Документы о свободе...

Нескольких из нас, девушек и молодых женщин, оставшихся в живых, загнали в грузовик и отвезли на посадочное поле. Там они заставили нас сесть во флаер, толкая и используя палки, и нас унесло в воздух. Тогда я была не в своем уме. Все, что я знаю об этом, — это то, что другие рассказали мне позже.

Мы оказались в поместье, во всех отношениях похожем на наше поместье. Я думала, они вернули нас домой. Они втолкнули нас внутрь по приставной лестнице. Было еще утро, и все были на работе, в лагере были только бабушки, щенки и старики. Бабушки подошли к нам, свирепые и хмурые. Сначала я не могла понять, почему все они были незнакомцами. Я искала свою бабушку.

Они испугались нас, думая, что мы, должно быть, беглецы. Рабы с плантаций в последние годы убегали, пытаясь добраться до городов. Они думали, что мы несговорчивые и принесем с собой неприятности. Но они помогли нам привести себя в порядок и дали нам место рядом с башней "резаных". Они сказали, что пустых хижин не было. Они сказали нам, что это поместье Зескра. Они не хотели слышать о том, что произошло в Шомеке. Они не хотели, чтобы мы там были. Им не нужны были наши неприятности.

Мы спали там на земле без всякого укрытия.

Некоторые из рабов ночью перебрались через ров и изнасиловали нас, потому что ничто не могло им помешать, мы ни для кого не представляли какой-либо ценности. Мы были слишком слабы и больны, чтобы сражаться с ними. Одна из нас, девушка по имени Абай, пыталась сопротивляться. Мужчины избили ее до потери сознания. Утром она не могла ни говорить, ни ходить. Она осталась там, когда пришли хозяева и забрали нас. Еще одна девушка тоже осталась позади, крупная работница фермы с белыми шрамами на голове, похожими на пряди в волосах. Когда мы шли, я посмотрела на нее и увидела, что это была Валсу, которая была моей подругой. Мы не узнали друг друга. Она сидела в грязи, опустив голову.

Пятерых из нас вывели из лагеря в Большой Дом Зескры, в покои рабынь. Там какое-то время у меня была небольшая надежда, поскольку я знала, как быть хорошим домашним активом. Тогда я не знала, насколько Зескра отличается от Шомеке — дом в Зескре был полон людей, владельцев и боссов. Это была большая семья, не один лорд, как в Шомеке, а дюжина со своими слугами, родственниками и гостями, так что на мужской половине могло проживать тридцать или сорок мужчин, а в безе — столько же женщин, и прислуга в доме насчитывала пятьдесят или больше человек. Нас привезли не как прислугу, а как женщин для использования.

После того, как мы искупались, нас оставили в женской половине, большой комнате без каких-либо укромных мест. Там уже было десять или больше женщин, используемых для услуг. Те из них, кому нравилась их работа, были не рады нас видеть, считая соперницами; другие приветствовали нас, надеясь, что мы займем их места и им, возможно, разрешат присоединиться к домашнему персоналу. Но никто не был очень недобрым, а некоторые были добры, давали нам одежду, потому что все это время мы были голыми, и утешали Мио, самую младшую из нас, маленькую девочку десяти или одиннадцати лет, чье белое тело было сплошь покрыто коричнево-синими синяками.

Одной из них была высокая женщина по имени Сези-Туал.

Она посмотрела на меня с иронией на лице. Что-то в ней заставило мою душу пробудиться.

— Ты не серая, — сказала она. — Ты такая же черная, как сам старый лорд дьявол Зескра. Ты ведь ребенок босса, не так ли?

— Нет, мэм, — сказала я. — Дитя лорда. И дитя Господне. Меня зовут Ракам.

— Твой дедушка не слишком хорошо обращался с тобой в последнее время, — сказала она. — Может быть, тебе стоит помолиться Милосердной леди Туал.

— Я не ищу милосердия, — сказала я. С тех пор Сези-Туал полюбила меня, и у меня была ее защита, в которой я нуждалась.

Почти каждый вечер нас отправляли на мужскую половину. Когда устраивались званые обеды, после того, как дамы покидали обеденный зал, нас приводили посидеть на коленях у владельцев и выпить с ними вина. Затем они использовали нас там на диванах или отводили в свои комнаты. Люди Зескры не были жестокими. Некоторым нравилось насиловать, но большинство предпочитало думать, что мы желаем их и хотим того же, чего хотят они. Такие люди могли бы быть удовлетворены, с одной стороны, если бы мы проявили страх или покорность, с другой — если бы мы проявили уступчивость и восторг. Но некоторые из их посетителей были людьми другого сорта.

Не существовало закона или правила, запрещающего причинять вред или убивать женщину, которой пользуются. Ее владельцу это могло не понравиться, но в своей гордости он не мог так сказать: предполагалось, что у него должно быть столько активов, что потеря того или иного вообще не имела значения. Поэтому некоторые мужчины, чье удовольствие заключалось в пытках, приезжали в гостеприимные поместья вроде Зескры ради собственного удовольствия. Сези-Туал, любимица старого лорда, могла возразить ему и делала это, и таких гостей больше не приглашали. Но пока я была там, Мио, маленькая девочка, которая приехала с нами из Шомеке, была убита гостем. Он привязал ее к кровати. Он так туго затянул узел у нее на шее, что, пока он пользовался ею, она задохнулась насмерть.

Я больше не буду говорить об этих вещах. Я сказала то, что должна была сказать. Есть истины, которые бесполезны.

Как сказал мой друг, все знания локальны. Правда ли, где это правда, что этот ребенок должен был умереть таким образом? Правда ли, где это правда, что она не должна была умирать таким образом?

Лорд Ясео, мужчина средних лет, которому нравилась моя смуглая кожа, часто обращался ко мне "миледи". Также он назвал меня "бунтаркой", потому что то, что произошло в Шомеке, они назвали восстанием рабов. По ночам, когда он не посылал за мной, я прислуживала ему как простая девушка.

Однажды рано утром, после того как я пробыла в Зескре два года, Сези-Туал пришла ко мне. Я поздно вернулась от постели лорда Ясео. Других там было немного, потому что накануне вечером была вечеринка с выпивкой, и послали за всеми простолюдинками. Сези-Туал разбудила меня. У нее были странные волосы, вьющиеся, растрепанные.

Я помню ее лицо надо мной, эти вьющиеся волосы вокруг него. — Ракам, — прошептала она, — вчера вечером со мной разговаривал один из активов посетителя. Он дал мне это. Он сказал, что его зовут Сухейм.

— Сухейм, — повторила я. Мне хотелось спать. Я посмотрела на то, что она протягивала мне: какую-то грязную смятую бумагу. — Я не умею читать! — сказала я, нетерпеливо зевая.

Но я посмотрела на это и поняла это. Я знала, что там было написано. Это был документ об освобождении. Это был мой документ о свободе. Я видела, как лорд Эрод написал на нем мое имя. Каждый раз, когда он писал имя, он произносил его вслух, чтобы мы знали, что он пишет.

Я вспомнила размашистую заглавную букву обоих моих имен: Радоссе Ракам. Я взяла листок в руку, и моя рука дрожала. — Где ты это взяла? — прошептала я.

— Лучше спроси этого Сухейма, — сказала она. Теперь я услышал, что означало это имя: "из Хейма". Это было имя-пароль. Она тоже это знала. Она наблюдала за мной, внезапно наклонилась и прижалась своим лбом к моему, у нее перехватило дыхание. — Если я смогу, то помогу, — прошептала она.

Я встретилась с Сухеймом в одной из кладовых. Как только я увидела его, то сразу узнала: Ахас, который был любимцем лорда Эрода вместе с Геу. Худощавый, молчаливый молодой человек с сероватой кожей, он никогда особо не занимал моего внимания. У него были настороженные глаза, и когда мы с Геу разговаривали, мне казалось, что он смотрит на нас недоброжелательно. Теперь он смотрел на меня со странным выражением лица, все еще настороженным, но в то же время пустым.

— Почему ты здесь с этим лордом Боэбой? — спросила я. — Разве ты не свободен?

— Я так же свободен, как и ты, — сказал он.

Тогда я его не поняла.

— Разве лорд Эрод не защитил даже тебя? — спросила я.

— Да. Я свободный человек. — Его лицо начало оживать, теряя ту мертвую безучастность, которая была у него, когда он впервые увидел меня. — Леди Боэба — член Сообщества. Я работаю с Хеймом. Я пытался найти людей из Шомеке. Мы слышали, что здесь были несколько женщин. Есть ли еще кто-нибудь в живых, Ракам?