— Тогда не цепляйтесь за старые обиды, — сказал он.
Они шли дальше под рев двигателей, пока из ночи не начали вырисовываться серые очертания корабля Куртэйны, зависшего прямо над землей. Его двигатели были развернуты вверх, лопасти пропеллеров были направлены так, чтобы обеспечить направленную вниз тягу, противодействующую статической подъемной силе газа в жесткой оболочке. Кильон нисколько не удивился, увидев воздушный корабль, потому что за день он заметил их достаточно, даже если они никогда не были чем-то большим, чем далекие точки, летающие в поисках пищи прямо над горизонтом.
— Красивый дирижабль, — сказала Мирока. — Вы украли его у мальчиков-черепов?
Куртэйна ничего не сказала, но Кильон почувствовал, что ее отделяет всего один шаг от того, чтобы сделать что-то, о чем они все могли бы пожалеть. Он посоветовал Мироке держать рот на замке.
То, что "Раскрашенная леди" была военным кораблем, было бы очевидно даже случайному наблюдателю, поскольку форма дирижабля была одновременно целеустремленной и злобной. Его корпус представлял собой тонкую сигару, утыканную противоабордажными приспособлениями, с зазубренными режущими кромками, острыми шипами и выдвигающимися лезвиями. Его жесткую оболочку, кое-где усиленную алюминиевыми листами, латали и ремонтировали столько раз, что шрамы судна наводили Кильона не столько на мысль об уязвимости, сколько об упрямой сопротивляемости чрезвычайно выносливого организма, развившего в себе способность не обращать внимания на раны, которые прикончили бы более слабых существ.
Его единственная гондола снизу оболочки была покрыта изогнутыми металлическими листами, что придавало ей точеный, грозный вид, как будто от нее ожидали, что она будет выполнять двойную функцию ледокола. Ее несколько полноразмерных иллюминаторов были защищены бронированными ставнями. В других местах видимость обеспечивалась прорезями в гондоле и поворотными перископическими станциями. Под передней частью гондолы, под днищем, по бокам и сзади, располагались шаровые турели, из каждой торчали оплетенные радиаторами воздушного охлаждения сдвоенные стволы ротационных пулеметов. Еще одна турель выглядывала из-за ограждения сверху, обеспечивая защиту верхней полусферы. С боков к оболочке тросами с регулируемым натяжением прикреплялись крылья с изменяемой геометрией, обеспечивая как положительную, так и отрицательную подъемную силу, во многом таким же образом, как ангелы модифицировали свои собственные летательные поверхности.
Выступающие из гондолы спереди и сзади моторные аутригеры, несущие по два поршневых двигателя с каждой стороны, были окаймлены так, чтобы в случае близкого столкновения выполнять функцию лопастей, готовых, возможно, разрезать обшивку другого судна, подкосы крыльев, такелаж управления или даже экипаж. Оболочка была в серых и сине-зеленых оттенках металла, за исключением розовой бабочки, нанесенной по трафарету на корпус, выцветшей, изрешеченной пулями фигуры бабочки, уже изъеденной прямоугольными заплатками. У нее не было ни номера, ни других средств идентификации; ничего, что указывало бы на ее более высокую преданность Рою.
Двое летчиков в доспехах и униформе ждали на земле, охраняя опущенный трап, ведущий в брюхо гондолы, трап прогибался и царапал землю, пока "Раскрашенная леди" пыталась удержаться на месте. Куртэйна подняла руку, и летчики отдали честь в ответ таким же образом. — Держитесь прямо за мной, — сказала она Кильону, игнорируя трех других пленниц. — Восходящего потока от этих двигателей достаточно, чтобы засосать вас прямо в лопасти, если вы ступите куда-нибудь под них. Поверьте мне, я видела, как это происходило. Потребовалась целая неделя, чтобы соскрести грязь с корпуса.
Внутренняя часть гондолы, та ограниченная часть, которую ему было позволено увидеть, была полностью изготовлена из неокрашенного практичного металла, спроектированного для максимальной легкости. Внутренние стойки были перфорированы; пол представлял собой металлическую сетку над служебным желобом, содержащим различные трубы и принадлежности. Здесь были шкафчики для хранения, подставки для винтовок, арбалетов и мечей, полки с закаленными в боях инструментами, таблички с трафаретными инструкциями, с краткими предостережениями старомодным угловатым шрифтом о такой-то процедуре и о том, насколько важно, чтобы действие А выполнялось до действия Б, иначе наступят ужасные последствия. Там были занавешенные ниши и отсеки с закрытыми дверями. Там были переговорные трубки, перископы и сложные устройства оптического вида, о назначении которых Кильон не мог даже догадываться. Мимо всего этого его провели с максимальной поспешностью, пока они не добрались до маленькой пустой комнаты в задней части гондолы, где она начинала сужаться к рулевой лопасти в виде рыбьего хвоста. В комнате не было ничего, кроме двух длинных скамей, сходящихся вместе в узком конце комнаты, и узеньких прорезей окон вдоль обеих сужающихся стен. В бронированной лампе, вделанной в потолок, горело что-то вроде газового светильника. Им развязали руки. Мирока и Кильон сели на скамейку с одной стороны, Кэйлис и Нимча — с другой.
— Ваши пальто, пожалуйста, — сказала Куртэйна. — И эту вашу сумку, мистер Кильон.
— Мы замерзнем, — сказал Кильон. Металлическая обшивка дирижабля была ледяной на ощупь.
— Мы пришлем вниз теплую одежду и одеяла. Сумку, пожалуйста. Сейчас.
— Я захочу вернуть свое пальто, — сказала Мирока, когда Кильон передал ей медицинскую сумку.
— Все, чем вы владели, теперь является собственностью Роя, так что привыкайте к этой идее. Взамен вы будете защищены и о вас хорошо позаботятся.
— Пока вы не решите, что мы все-таки шпионы, — сказал Кильон, передавая ей медицинскую сумку.
— Мы не дикари, — сказала Куртэйна. — Многие из наших клиентов становятся полезными и продуктивными гражданами Роя.
— Совсем не похоже на тех людей, которых вы там застрелили.
Куртэйна открыла рот, чтобы заговорить, и на мгновение ему показалось, что она собирается защищаться, указывая на то, что она не отдавала приказа о казни. — Они сопротивлялись разоружению, — сказала она, высказав то, что могло быть только предположением, поскольку она не разговаривала с другим офицером с тех пор, как приказала ему разоружить и отпустить мальчиков-черепов. — Что вам нужно понять — и понять быстро, — так это то, что вы сейчас не в Копье. Мы всегда устанавливали здесь свой собственный закон, и в ближайшее время это не изменится.
Куртэйна вышла, закрыв за ними дверь. Она была тяжелой, с маленьким решетчатым окошком в верхней половине. Кильон не сомневался, что это отделение обычно использовалось для содержания пленных. Стены могли быть достаточно тонкими, чтобы пропускать холод, но, скорее всего, они были достаточно прочными, чтобы удержать безоружных людей. В любом случае, у него не было ни малейшего намерения пытаться сбежать.
Дирижабль задержался достаточно надолго, чтобы вернулись остальные члены десантной группы, а затем они были в воздухе, двигатели больше не боролись с подъемной силой, а вместо этого обеспечивали поступательное движение. Металлические стены завибрировали, угол наклона пола изменился, когда корабль круто задрал нос в небо.
— По крайней мере, ты знала о Рое, — сказал он Мироке.
— Я не планировала попадать в зону его действия. Фрэй любит следить за его передвижениями, насколько это в его силах. Обычно он находится гораздо дальше на запад. Он бы знал, если бы это было так близко к Копью, прежде чем мы ушли. — Кильон заметил, что она держала в руках Писание, маленькую черную книжечку, которую он листал в Конетауне, пока Мироки не было в комнате.
— Что, собственно, такое Рой?
— Скоро ты поймешь, туда ли они нас ведут.
— По крайней мере, это форма цивилизации.
— Они не собираются раскрывать нам свои объятия, Резака. Может быть, для женщины и девочки, учитывая, что они явно не из Копья. Но ты и я? — Она сделала паузу, пристально глядя на него. — У тебя, блядь, странные глаза, тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил об этом?
Кильон повернулся, чтобы снова посмотреть на Кэйлис и Нимчу. Они жались друг к другу, бритоголовая мать обнимала дочь с растрепанными волосами, все еще босую, все еще одетую лишь в лохмотья.
— Могу я осмотреть вашу дочь? — спросил он Кэйлис.
Женщина притянула девочку поближе к себе, предупреждающе сверкнув глазами на Кильона.
Он мягко поднял руку. — Мы все знаем, что там произошло, Кэйлис.
— Знаем? — спросила Мирока.
— Когда ворг собрался убить Мироку, ты что-то сказала Нимче. Для меня это звучало очень похоже на "Сделай это сама". С тех пор я постоянно думаю об этом. Что ты могла просить ее сделать? В конце концов, она всего лишь девочка. У нее не было с собой ничего, что она могла бы использовать. Но даже когда ты сказала это, я что-то почувствовал. — Он взглянул на зарешеченное окно, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает. Он сомневался, что подслушивание возможно; шум воздушного корабля был слишком громким для этого. — Это не было смещением зоны или даже толчком, — продолжил Кильон, — Но было ощущение, что что-то пыталось произойти.
— О чем ты говоришь? — спросила Мирока настойчивым тоном. Кильон поднялся со скамьи. Он оперся одной рукой о перфорированную распорку, проходящую через потолок. Прежде чем она успела отпрянуть, он погладил другой рукой метку Кэйлис.
— Я был прав насчет этого, не так ли? — спросил он ее. — Ты сама себе нанесла это. Ты сделала эту метку сама или попросила кого-то сделать это для тебя, чтобы заставить людей думать, что ты тектомантка. Это хорошая попытка, признаю это, и, очевидно, этого было достаточно, чтобы убедить мальчиков-черепов. Но это не настоящее родимое пятно. Это татуировка, и она была сделана не так давно.
— Ты ничего не знаешь, — сказала Кэйлис.
— И все эти дела с тех пор, как мы встретились, твоя манера говорить — высокопарные, как у сумасшедшей женщины, вещи, с которыми ты продолжаешь выступать? Ты совсем не злишься. Или, по крайней мере, не безумнее, чем был бы любой другой, если бы его заперли, с высокой вероятностью либо скормить воргам, либо сжечь заживо. Это подтолкнуло бы любого к краю пропасти, если бы он уже был сумасшедшим с самого начала. Но ты не такая. Ты была достаточно мудра и находчива, чтобы понимать, что есть только один способ защитить свою дочь. Тебе нужно было отвлечь от нее внимание. Тебе пришлось стать тектоманткой, чтобы никто не подумал, что это Нимча.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила Мирока. — Может быть, тебе следовало принять какие-нибудь из этих лекарств, прежде чем они забрали ту сумку.
— Спасибо, все в порядке. — Он натянуто улыбнулся. — Меня немного ушибли, но в остальном я вполне владею своими способностями. Могу я взглянуть на Нимчу, Кэйлис? Я обещаю, что больше никто об этом не узнает. Вам нечего терять, поскольку я уже уверен в истине.
— В истине чего? — спросила Мирока.
Кэйлис не оказала никакого сопротивления, когда он провел рукой по грязной копне волос Нимчи, раздвинув их ровно настолько, чтобы увидеть алую отметину, проступающую сквозь кожу. Мирока встала со скамейки и смотрела через его плечо.
— Она вполне настоящая, — сказал он, снова взглянув на зарешеченное окно. — Это чистая пигментация. Не думаю, что это татуировка, шрам или фирменный знак. Это могло быть какое-то пятно, но тогда это должно было быть сделано, когда ее брили, и все же оно не исчезло за все то время, что потребовалось ее волосам, чтобы отрасти на такую длину.
— Мы говорили об этом, — сказала Мирока. — Независимо от того, реальны тектомантки или нет, она не одна из них.
— Сейчас мы говорим о дочери.
— Это все еще подделка.
— На самом деле это не так. Верно? — спросил Кильон у Кэйлис. — Ты прекрасно знаешь, что это не так. У нее это было с самого рождения, не так ли? И ты всегда знала, насколько это было опасно, как одна эта метка могла убить ее, независимо от какой-либо реальной силы, которая с ней связана. Если распространится слух, что у кого-то из вас есть метка, то, по крайней мере, вы сможете отвлечь внимание на себя. И если бы способности Нимчи действительно проявились и привлекли к ней внимание, ты могла бы утверждать, что они исходят от тебя.
— Если ты заговоришь об этом, — сказала Кэйлис, — я убью тебя.
— Я не собираюсь никому об этом говорить. Но до сих пор вам не очень хорошо удавалось хранить этот секрет, не так ли? — Почувствовав, что высказался слишком резко, он добавил: — Послушай, Кэйлис, я не могу себе представить, через что тебе пришлось пройти, чтобы так долго защищать свою дочь. Даже когда ты была в той клетке, ты никому не дала понять, что она была той, кого они действительно хотели. Должно быть, на это ушла вся любовь, которую могла дать мать. — Кильон покачал головой. — Нет, я не буду говорить об этом. Никто из нас этого не сделает. Верно, Мирока?
— Не о чем даже говорить, — сказала она.
— Хорошо, — сказал Кильон. — Это все намного упрощает. Но я серьезно, Мирока — это должно остаться нашим маленьким секретом. Они не должны ничего узнать о ней.
— Они? — спросила Мирока.
— Куртэйна и остальная часть ее команды, — сказал Кильон. — Остальной Рой, если уж на то пошло.
Мирока выглядела скептически. — Тебе потребовалась пара часов, чтобы понять, кто она такая. Думаешь, что сможешь скрывать это от них вечно?
— Нам просто нужно будет сделать все, что в наших силах, не так ли? Когда придет врач, ему нельзя будет позволить осмотреть девочку слишком внимательно.
— Я все еще не понимаю этого, — сказала Мирока, глядя на Кэйлис. — Почему бы тебе просто не вести себя как нормальная мать, вместо того чтобы брить волосы, наносить метки на кожу, разыгрывать из себя ведьму?
— У нее не было выбора, — сказал Кильон. — У кого-то там, должно быть, была проницательная идея, что одна из них обладает силой. Если бы Нимча вызвала локальный сдвиг зоны, этого могло бы быть достаточно, чтобы привлечь подозрения в ее сторону. То, что сделала Кэйлис, может показаться нам радикальным, но она знала, что это было лучшее, единственное, что она могла сделать для своей дочери. Это дало Нимче время.
— Звонок для пробуждения, Кильон. Их схватили мальчики-черепа. Они были на пути к костру.
— Нимча могла освободиться или, по крайней мере, избавиться от казни.
— Повсюду счастливые концовки.
— Я этого не говорю. Просто, с точки зрения Кэйлис, это было меньшим злом.
Кильон снял засохшую кровь со своей верхней губы. — Не думаю, что мы должны ее осуждать. Мы не были на ее месте. — Он сделал паузу, перебирая спутанные воспоминания о недавних событиях. — И теперь мы знаем, что она реальна, не так ли? Кэйлис — когда ты умоляла Нимчу действовать, я что-то почувствовал. Зона откликнулась. Она не сдвинулась с места, но, безусловно, заметила. Она слушала и пыталась повиноваться. Это было так, как если бы она взывала к ней, но ей не хватало сил или сосредоточенности, чтобы заставить ее следовать ее воле. Это то, что произошло?
