— Вот как? — наконец произнес он, — очень интересно. Интересно тем, что я совершенно достоверно знаю, как вы попали на "Жемчужину". Знаю, что вы даже плавали вместе с Джеком Воробьем довольно долгое время, — он надвигался на меня, пока не притиснул к мачте, — а так же, что, отправившись к Тиа Далме, вы были захвачены индейцами. Видите, вам совершенно ни к чему выдавать какие-то тайны, мисс Варлок — я и так знаю о ваших похождениях.

Я слушала его с возрастающим ужасом. Да это действительно сам дьявол!

— В этом уравнении остался только один неизвестный, — продолжал Джонс, почти вплотную приблизив своё лицо к моему, — всего один, но я узнаю его, чего бы мне это ни стоило. Когда и при каких обстоятельствах вы расстались с Джеком Воробьем, и куда он направился после этого. Вам удалось обвести меня вокруг пальца с кораблем, но это была первая и единственная ваша победа.

Я молчала. Мысли метались, как перепуганные птицы и мне никак не удавалось привести их в порядок.

Как бы так половчее соврать, чтобы больше походило на правду?

— Никаких уверток! — предупредил Джонс, словно прочитав мои мысли, — вы слишком слабы телом, чтобы вас пытать, но, поверьте — я найду способ развязать вам язык.

Я постаралась взять себя в руки. Джонс нависал надо мной, точно карающий меч и это здорово нервировало.

— Вы правы, капитан, мы действительно попали в плен к индейцам. Но мне удалось бежать. На берегу оказался пиратский корабль — индейцы перебили его команду. Там оставались шлюпки, я взяла одну из них и перебралась на соседний остров. Джек Воробей, вероятно, остался в руках индейцев — о его дальнейшей судьбе мне ничего неизвестно.

Джонс слегка отстранился и посмотрел на меня оценивающим взглядом.

— Что ж, это уже лучше. Но тогда возникает второй вопрос — очень интересный вопрос, мисс Варлок. Хотите, мы ответим на него вместе?

Я только плечами пожала. Возможно, он и докопается до правды, но не я буду тем человеком, от которого он её узнает.

— А вопрос такой — зачем вы соврали мне с самого начала? Зачем сказали, что Джек Воробей, якобы оставил вас погибать на острове? А я вам скажу, зачем.

Я отвела глаза. На "Жемчужине" и на "Голландце" в продолжение всего этого разговора никто, кажется, даже не пошевельнулся. Краем глаза я заметила Прихлопа — он стоял неподалеку, у люка на нижнюю палубу и пальцы его нервно сжимались и разжимались. Только бы Джонс этого не увидел — совершенно ни к чему вовлекать в наши неприятности ещё и отца Уилла...

— Да, я скажу, — Джонс торжествующе усмехнулся, — вы солгали, потому что Джек Воробей вам небезразличен — быть может, вы даже его любовница? Вы хотели любым путем отвлечь моё внимание от острова — значит, вы были там вместе с ним. И он всё ещё там, ведь верно?

Слово "любовница" неприятно меня резануло, но я не рискнула полемизировать — ведь Джек действительно был мне небезразличен. Здесь Джонс попал в яблочко. Может, у него и спрут вместо башки, но соображает этот спрут неплохо. И неплохо читает в человеческих душах. Только теперь я по-настоящему осознала, что мне крупно повезло обмануть Джонса в первый раз — видимо, он слишком поддался эмоциям. Но в любом случае я хотя бы дала Джеку и Уиллу время — если они не дураки, то поймут, что я бы не исчезла без причины и постараются уплыть с острова. Правда, далеко ли они уйдут на шлюпке...

Джонс насмешливо смотрел на меня.

— Думаю, говорить что-либо уже необязательно. Боцман!

Я сжалась. Экипаж "Голландца" уже перебирался обратно, покидая "Жемчужину". Боцман приблизился к Джонсу, поигрывая плетью.

— Да, капитан? — прохрипел он, алчно поглядывая на меня.

Блин! Дело плохо...он выбьет из меня дух вторым ударом...

— В карцер её. Пусть посидят...и смотри, чтоб она была жива и в состоянии говорить, когда мне понадобится, понял?

— Есть, капитан! — боцман кинжалом рассек веревку, которой я была привязана к мачте.

Джонс тем временем обернулся к экипажу "Жемчужины".

— А вы — проваливайте! И скажите спасибо, что мне жаль тратить ядра на то, чтобы потопить вашу посудину!

Матросы перерубили удерживавшие "Жемчужину" канаты и корабли начало разносить в разные стороны. Прорванный парус на "Жемчужине" трещал на ветру, точно флаг. Гиббс, Марти, Коттон и прочие так и остались стоять столбом на палубе и смотреть на меня в полном ошеломлении.

И я вдруг вспомнила — это было как просверк яркого света в окружающем меня мраке. Ясный, знойный день. Безоблачное голубое небо...и мертвый штиль. Мы сидим на палубе "Жемчужины", прямо на нагретых досках и всем миром латаем паруса — Пинтел учил меня тогда пользоваться гардаманом* и трехгранной парусной иглой. Кроме того, Джек велел сшить целиком новый грот-марсель, который сильно порвало во время последнего шторма. Парусина ужасно твердая и тяжелая и я быстро обзавелась роскошными водяными мозолями. На бухте каната возлежит Гиббс и попивает из своей фляжки. Это он так "контролирует нашу работу" — не дай бог, пришьем левый край паруса к правому. Остальные ругают его, на чем свет стоит, и грозятся всё бросить и тоже начать "контролировать".

Я слышу слабое поскрипывание ступенек трапа — это на палубу поднимается Джек. На нем льняная рубашка, видавшая всякие виды, штаны закатаны до колен, ноги босы. В руках он держит деревянное ведро с камбуза. Он подмигивает мне и тихонько опускает ведро на веревке за борт. Достает, стараясь не пролить ни капли. Все уже давно прекратили препираться, бросили работу и, открыв рот, наблюдают за ним. Джек замечает это, морщится и знаком приказывает нам вернуться к прерванному занятию. Мы повинуемся, но всё равно все исподтишка следят за капитаном. Он демонстративно снимает шляпу, потом бандану и окунает последнюю в ведро. Волосы падают ему на глаза и вид у него такой хитрый, что просто невозможно поверить, что он достал эту воду просто чтобы освежиться.

Джек встряхивает выгоревшую тряпку и снова повязывает её себе на голову. Струйки воды бегут по его щекам, по подбородку, капают на обнаженную грудь. Не меньше десяти минут тратит он на то, чтобы вернуть волосы в первоначальное состояние, в каком они были до снятия банданы — вытаскивает прядь сверху, поправляет украшения...Движения его настолько уверенны, что нет сомнений — он проделывал это уже столько раз, что никакое зеркало ему не требуется. Все уже давно забыли о нем и снова начали нападать на Гиббса — этого, очевидно, Джек и добивался. Он берет ведро и спокойно идет мимо нас на бак, бесшумно ступая босыми ногами. Никто не обращает на него внимания, только я поглядываю одним глазом, что он будет делать.

Неужто палубу решил помыть? Если так, то у него, наверное, солнечный удар...

Внезапно я слышу плеск воды о настил, и затем истошный визг. Все роняют парусину из рук и застывают, как громом пораженные. Затем наступившую тишину нарушает быстрый топот ног, и секунду спустя появляется Джек — его преследует мокрая с ног до головы Элизабет, которая пару часов назад прилегла подремать на снятых парусах, спасаясь от дневной жары.

"Элизабет, я просто споткнулся, клянусь душой!", вопит Джек и, тут Лиз настигает его и делает попытку вцепиться ему в волосы. Команда валится на расстеленные паруса и хохочет, кто-то вопит от боли, наткнувшись на иглу. А Джек ловко уворачивается, подхватывает разъяренную Элизабет на руки и, размахнувшись, бросает её за борт. Ещё один вопль...прерванный шумным всплеском.

"Человек за бортом!", с хохотом восклицает Джек и, одним движением вскочив на планшир, красиво прыгает в море. И тут все мы, побросав кто что держал, путая паруса и снасти, расталкивая друг друга, подбегаем к борту и очертя голову прыгаем в море за Джеком...удивительно, как только не перетопили друг друга! И, охваченные бурным весельем, мы плаваем и ныряем и резвимся, пока хватает дыхания...

— А ну, шевелись поживее! — гаркнул кто-то у меня над ухом. И дал в спину такого тычка, что я чуть не полетела носом и от боли закусила губу.

Боцман был явно рад получить ещё одну жертву.

"Черная Жемчужина" удалялась. У меня мелькнула безумная мысль — прыгнуть за борт и хоть как, хоть со связанными руками, но доплыть до "Жемчужины", укрыться там. Но это действительно был бы полный абсурд — "Голландец" уже показал свою непотопляемость, к тому же Джонс отпустил корабль Джека на все четыре стороны, и было бы нечестно лишить их возможности спокойно уйти. Поэтому я только с тоской посмотрела вслед уходящей "Жемчужине" и, подгоняемая боцманом, спустилась в темный, затхлый трюм.

Здесь было очень душно и сыро, всё вокруг пропиталось водой — она доходила мне до щиколоток. Боцман с шумом пошлепал впереди, что-то бормоча себе под нос и время от времени поддергивая меня за веревку. Руки, связанные вместе уже много часов, начинало временами сводить судорогой. Раздался протяжный скрип петель и меня грубо впихнули в некое подобие клетки, составленной из металлических полос. Это было мне знакомо — такие же камеры были и у нас на "Жемчужине". Грохнула, закрываясь, дверь и боцман, почти невидимый (к счастью) в полумраке, прошипел:

— Молись, чтобы я о тебе не вспомнил! — и — шлеп, шлеп — отправился восвояси.

Когда шум шагов стих, я быстро огляделась. Глаза уже привыкли к полумраку — благодаря световой шахте в середине коридора, здесь была всё-таки не кромешная тьма. Воды под ногами полно и даже присесть здесь не на что — это действительно клетка, больше подходящая для дикого зверя, чем для человека...да и животному пришлось бы здесь несладко.

Ладно, пока я могу и постоять, есть дела более неотложные. Я с усилием приподняла затекшие руки и начала зубами теребить связывавшую их веревку. Если я в самое ближайшее время от неё не освобожусь, то руки вообще перестанут меня слушаться — онемение уже ползло вверх от скрученных запястий к плечам. Так, где же тут узел-то...черт, на самом неудачном месте...

В этот момент из соседней клетки донесся какой-то шорох и плеск воды. Я замерла, вслушиваясь. Всё было тихо. Неужели мне почудилось?

Я уже снова принялась за веревку, когда всплески повторились. И вдруг я услышала нечто такое, отчего волосы дыбом поднялись у меня на голове — я этого не могла видеть, зато отлично почувствовала. Жалобный, дрожащий, но всё же хорошо узнаваемый голос пропел в сумраке:

— Сегодня, пират, ты пьян и богат, а завтра на рее висеть...йо-хо, йо-хо...такая жизнь по мне...

______________________________

*Гардаман — перчатка из кожи, к которой прикреплена металлическая пластинка с небольшими углублениями, служащая наперстком для толкания иглы при шитье парусов или изделий из парусины.

XXII.

"Я не сожалею..."

Элизабет Суонн, ПКМ-2

— Элизабет? — прошептала я, не веря своим ушам, — это ты?

Мне никто не ответил. От жажды у меня слегка шумело в голове и я вполне могла принять этот голос за первые симптомы начинающегося бреда. Опустившись на колени в воду, я пыталась просунуть руки в щели между прутьями.

— Да есть тут кто живой?

Неразборчивое бормотание и снова плеск, будто человек лежит прямо в воде.

— Эй-эй! — прошептала я, — кто бы ты ни был — вставай или умрешь!

Никакого эффекта. Господи, что же делать-то?!

Я с удвоенной силой принялась за веревку, рвала её зубами. Наконец, узел поддался. Я осторожно расслабила его и секунду спустя руки были свободны. Это было божественное чувство! Затекли они, конечно, капитально, но я усиленно — насколько позволяла клетка — махала ими несколько минут, массировала, восстанавливая кровообращение. Как только стало полегче, я поспешно опустилась на колени и просунула руку в соседнюю клетку. Пальцы коснулись обнаженного плеча, потом волос...слушались они ещё плохо, но мне всё-таки удалось потрясти за плечо.

— Подъем, подъем, хватит валяться!

Поскольку и это не помогло, я в отчаянии со всей силы ущипнула за плечо и долго не отпускала пальцев.

— Ай! Больно! — вскрикнул мой сосед по клетке, вернее, соседка, потому что теперь у меня уже не осталось сомнений по поводу того, кто передо мной.

— Лиз! Это я, очнись!

Я почувствовала, как она приподнимается, и секунду спустя к решетке приникло бледное лицо.

— Кто здесь? — прошептала она чуть слышно.

— Лиз, это я, Ксю! Ты меня помнишь?

Она медленно кивнула и протянула руку сквозь решетку. Я крепко сжала её в своей.

— Как ты здесь оказалась, Лиз? Мы ведь тебя...то есть, мы думали, что ты погибла. Как тебе удалось спастись?

— Я...— голос Элизабет прервался, и я услышала сдавленные всхлипы, — мне...так страшно! Ксю...это правда ты? Ты ведь не оставишь...меня?

— Тихо-тихо! — я быстро оглянулась. Нет, вроде нас никто не слышит. Я быстрым движением провела ладонью по голове девушки. Лоб у неё был влажный и очень холодный, мокрые волосы слиплись, — тише, Лиз, разумеется, я тебя не оставлю. Не оставила бы, даже если бы захотела, потому что моё положение не лучше твоего! — я невесело усмехнулась своему черному юмору.

Постепенно рыдания Элизабет смолкли. Я испытывала к ней жгучее сочувствие, в котором было немало и угрызений совести — ведь она очутилась в таком незавидном положении отчасти и по моей вине. Мы сидели, прижавшись к решетке, голова к голове и крепко держались за руки. Находиться в воде было более чем неприятно, у меня уже начали мерзнуть ноги. Очень кстати вспомнилось, что как раз их-то мне застужать и нельзя...

— Давай-ка, Лиз, встанем! — решительно сказала я, когда Элизабет более-менее пришла в себя, — я понимаю, что тебе не привыкать сидеть в луже, но всё-таки...

Я умышленно поддразнила её, пытаясь расшевелить, но тщетно. Она покорно поднялась; вода ручьями потекла с нашей одежды. Просунув руки сквозь прутья клетки, я с силой массировала плечи и руки Элизабет — она была вся настолько холодная и застывшая, что я с испугом поняла, что смерть от переохлаждения всё-таки возможна даже в тропиках.

— Ну-ка, Лиз, расскажи, как ты сюда попала? — начала я преувеличенно бодрым тоном.

— Я...не знаю, — прошептала Элизабет, — помню только...индейцы...костер...Уилл...а потом — это...

Её начинала бить дрожь. Насколько я смогла понять на ощупь, она была почти обнажена — в одной набедренной повязке и какой-то рубашке, не рубашке — в общем, что-то было накинуто на неё сверху. Одному богу известно, сколько она просидела здесь, в этой клетке.

Я почувствовала, как во мне закипает ярость — в первый раз на борту "Летучего Голландца" я по-настоящему разозлилась. Какое право имеет этот Дейви Джонс так с нами обращаться?! И, главное — зачем? Мучает просто ради удовольствия, чтобы увидеть, как мы страдаем от боли? Непохоже. А зачем ему я — вообще непонятно...разве что только он хочет шантажировать нами Джека, когда доберется до него. Но тут он просчитался. Джек и пальцем не пошевельнет ради Элизабет, ну а я...мы, в общем-то поссорились. Так что трудно будет рассчитывать на снисходительность капитана "Черной Жемчужины". Всё шло хорошо, пока всё было так, как он хочет, а как нашла коса на камень — кто знает? Быть может, он вообще не захочет больше иметь со мной дела. И я не упрекну его за это, нет. Мы свободные люди и ничего друг другу не должны...