Тарелки Мухина не очень интересовали, они проходили по другому ведомству, поэтому собеседники разъехались не очень довольные друг другом. Зосимов приехав в деревню, сразу окунулся в процесс обсуждения новости, а именно, посещение участковым их поселения. Большинство жителей деревни Девица в последнее время всё чаще замечали, что с их Мухиным не всё так просто, может он даже приболел душевно, и теперь не совсем адекватен. Баба Маня утверждала, что лейтенант настойчиво уговаривал её начать изготовлять "нечто", ещё все видели, как мент бегал вокруг спецобъекта и возмущался, что он плохо оборудован. Мужики качали головой, делая вид, что не понимают забот начальства. Масла подлил Кирилл Зосимов, который не стал скрывать то обстоятельство, что участковый вдруг озаботился поиском чертей в их местности. Делаааа. Где ж мы ему ещё и чертей добудем? "Тарелку" с горем пополам мы ещё могём сварганить из поломанной сеялки, а чертей ему организовать — это уже натурально сложно. Тут задумаешься: с чертями у нас напряжёнка. И что делать, если душевная болезнь Мухина усилится? Вдруг он с резьбы сорвётся? Тогда как быть: с дракой его паковать, чтобы везти "на дурку" или всё по-тихому обойдётся?

Немного народ обсудил клан Остроградских, которые сегодня всей толпой, за исключением Маринки, отправились в клуб центральной усадьбы на собрание колхозников. Не, ну если так хотят, то пусть смотаются туда, но ведь на этих собраниях так скучно. На них спать хочется. Маринка однажды так и сказала парторгу Каневскому, что мне там с вами скучно, мне там с вами спать хочется.

Маринка и остальные жители деревни Девица ошибались. На этом собрании всем стало совсем не скучно. На этом собрании до трибуны таки дорвался дед Матвей. Скучно там никому не было, за исключением парторга, которому стало ещё и тошно, и непонятно.

Но пока до начала собрания есть ещё море времени, поэтому Мухин успел заехать на Выселки узнать, как поживает дед Матвей.

В который раз судьба не улыбнулась сегодня Мухину: деда он не нашёл. Зато поговорил о нём с его соседкой бабкой Фроськой, это про которую когда-то дед заправлял лейтенанту, что она и ещё некто бабка Нюрка, являются ведьмами. Ничего мистического Мухин в бабке не углядел: бабка, как бабка. На вопрос где сейчас дед, она поведала, что старый усвистал на собрание, а вот перед этим, в аккурат последние три дня дед постоянно орал в своём дворе. Громко орал, проникновенно.

— А чего он орал? — на всякий случай уточнил участковый.

— А он всегда перед собраниями орёт. Поминает Маркса, Ленина и товарища Гегеля. Только сейчас он очень складно орал, на пяти языках орал.

— Да, как же вы, бабушка, определили, что он на пяти языках орал? — с усмешкой спросил Мухин.

— Так он же сам и объявлял, на каком языке будет говорить, и складно так получается, особенно на турецком. Заслушаешься.

Вот же пропасть. Ну и денёк. Дед и так не подарок, а теперь ещё и на разных языках заговорил. И когда он их только освоил? Нет, это, конечно, всё бабкины сказки. Но неожиданно. Да-с. Неожиданно. Хотя здесь всегда так. Эти Выселки явно переопылились с Девицей. Отжигают-с. Сам участковый не был обременён знанием языков. Из всего французского, который он когда-то изучал в школе в памяти остались только две фразы: "Ахтунг" и "Хенде хох". Мухин сам понимал, что с таким багажом знаний иностранных языков он не сможет участвовать в межнациональном общении. Ещё он знал несколько матерных слов на татарском. Вот и всё знание.

Глава шестнадцатая

Дед Матвей не просто так отправился в заслуженный трудовой отпуск. Это всё нужно для важного дела. Для чрезвычайно важного дела. Для выступления на собрании колхозников с разгромной речью против тех тёмных сил, которые пробрались в наше светлое настоящее. Дед решил не поднимать вопрос со шпионажем кое-каких местных деятелей в пользу марсиан и румынской разведки, ибо это дело компетентных органов. Которые, к слову сказать, мышей не ловят. Промухали наши органы всяких Мухиных. Поэтому дедушка решил совершить политическую провокацию. Так выступить на собрании, чтоб всякие перерожденцы поняли, что их вот-вот разоблачат. Для этого деду в масть подошёл подарок сатурнов: знание языков и обширная информационная база с документами о местных реалиях. Тот ералаш, что до этого обитал в бедной головушке деда, плавно перерос в бардак с получением этой злосчастной базы. Василёк явно не осилил с приведением здоровья деда в норму. Он только отправил ему в помощь волшебную силу на лечение соматических недугов и немного на улучшение неврологического статуса. А кто будет думать о психическом статусе пациента? Пока у Василька руки до ремонта мозгов деда не дошли, ибо волшебная сила не резиновая. Кашу в голове деда ещё капитально усугубила обширная информационная база. Дедушка-то старенький, трижды контуженный, понимать надо. Но дедушка решил, что ему уже терять нечего: кругом враги, даже с Сатурна прилетели бракозябры. Но эти, вроде, за нас. Поэтому он вооружился подаренной сатурнами информационной базой, вытащил из неё работы авторитетных товарищей Маркса, Ленина и Гегеля и стал готовить речь. Для тренировки он эту речь громко проговаривал в своём дворе, для убедительности переходя на турецкий и немецкий языки, изредка усиливая мысль итальянской фразой или английской. Вскоре он вычеркнул из своих тезисов работы Маркса. Из-за того, что этот Карл слишком лохматый. Слишком уж он похож на сиволапого крестьянина из глубинки. И на вредителя он чем-то здорово похож. Маркса оперативно заменили на Энгельса. Этот товарищ написал много умных вещей, да и был он немного лысоват, как и дедушка Ленин, что говорило об его недюжинном уме. Ну, а товарищ Гегель и в Африке Гегель. Умнейший мужик, ёпрст. Гегелем кашу не испортишь. Дед Матвей товарища Гегеля очень уважал за сообразительность.

По ночам дед дописывал в пухлое досье лейтенанта Мухина новые яркие моменты из мухинской вредительской деятельности, добавлялась и аморалка. Получалось хорошо, но как-то грустно, что среди нас обитают такие ползучие гады. Наконец, компромат на ста листах на Мухина можно считать собранным. Он созрел как раз к собранию. Поэтому дед Матвей отправился в центральную усадьбу как можно раньше: ему ещё надо сходить на почту и отправить пакет с документами в компетентные органы города Воронежа, а потом можно и на собрание пройти. Ну, замаскировавшиеся гады и перерожденцы, держитесь.

Главным организатором всех собраний и других культурно-массовых мероприятий в колхозе был, естественно, парторг Каневский Павел Исаевич, по терминологии деда Матвея, махровый перерожденец, которому самое место не здесь, а в Израиловке, пусть там местным хасидам мозги вправляет. В последние дни всё шло вроде бы хорошо в плане политико— воспитательных показателей. Немного парторга смущало событие в пресловутой деревне Девица, когда её ушлые жители умудрились съездить на Пасху в город. Под видом посещения рынка и культурных объектов города. Тихое расследование парторга на предмет кто такой умный им выделил автобус, зашло в тупик, ибо все должностные лица пожимали плечами и говорили, что, как можно, это не я. Рекомендовали поинтересоваться у завгара. А это тупик. Так как завгар товарищ Саакян работал на этой должности уже три года. Для понимающего человека это означало, что с означенного Саакяна уже бесполезно что-то спрашивать. Понимающий человек знал, что три года на такой должности это критический срок. Надо понимать, что эта должность в этом хозяйстве ключевая: всем нужен транспорт. Поэтому, что делает умный человек, чтобы выбить себе в нужное время транспортное средство? Правильно, он идёт к завгару, в данном случае товарищу Саакяну и находит с ним понимание. Понимание между сторонами в большинстве случаев в России находили с помощью жидкой валюты. Дальше сами догадаетесь? Завгары выдерживали не более трёх лет. А иначе организовать работу транспортного сектора в условиях жестокого дефицита всего невозможно. Кто-то должен страдать. Сейчас длился период страданий товарища Саакяна. Уже к 11 часам дня он, почти всегда, пребывал практически в невменяемом состоянии. Ибо до этого времени он лично проводил кастинг соискателей на их договорённоспособность. Так сказать, своеобразные тендерные торги. Кто больше проявит настойчивость, выраженную количественными и качественными показателями в достижении обоюдного понимания. Система на удивление работала, только периодически надо заменять завгаров. Не выдерживала их печень или нервная система. К тому же парторг знал одну интересную особенность товарища Саакяна. Тот слыл большим говоруном. А если он находился ещё и под впечатлением от утреннего кастинга, то вынести товарища Саакяна не мог никто. Поэтому парторг прекрасно знал, что если он о чём-то поинтересуется у товарища Саакяна, то получит многочасовой ответ по проблеме, при этом ответ начнётся, чуть ли не от сотворения мира, причём так красочно, как будто сам товарищ Саакян присутствовал при акте сотворения этого странного мира.

Вторым раздражителям парторга числился дед Матвей. Дедушка всегда ходил на собрания и нёс пургу. Вот и сегодня парторг видел мелькавшего в толпе деда, что настроения не добавляло. Парторга от вида деда скривило, словно он находился не в доме культуры, а стоял в грязном нечищеном хлеву.

Мухин тоже столкнулся с дедом в кулуарах дома культуры, точнее в туалете дома культуры. Встреча оказалась несколько драматичная. Дед, увидав милиционера, выставил указательный палец в сторону Мухина, и прохрипел: "Здорово, вредитель!". Да, сегодня судьба явно измывалась над бедным участковым. Сделав своё грязное дело, дед прошествовал в зал и угнездился на свободном месте среди зрителей.

Собрание проходило как всегда, по давно наезженной колее, в стиле "вот-вот засну". Всё, как всегда. Это продолжалось ровно до того момента пока парторг не объявил, что переходим к прениям, и кто желает высказаться.

Естественно пожелал высказаться местный Бич Божий дед Матвей. Он потребовал для выступления 30 минут. Народ оживился, увидев вставшего с места деда и готового выступить. Поэтому, зная, что сейчас начнётся цирк, народ зашумел, что надо деду дать слово непременно. Люди знали, что в голове у этого субъекта тот ещё водевиль, и скучно точно не будет.

Дед смело вышел на сцену и сходу понёс околесицу: стал жечь сердца народа глаголом и прилагательными вместе с причастиями. Понесло дедушку по кочкам:

— Дорогие мои братья и сёстры! Товарищи мои дорогие сельские пролетарии. Трудовые колхозники и работящие колхозницы, а также их детишечки. Я не могу молчать в тряпочку! Так жить нельзя! Особенно с окопавшимися среди нашего сплочённого трудового коллектива всякими недобитыми вейсманистами и даже морганистами.

При этом дед почему-то внимательно посмотрел в сторону парторга, заставив того дёргаться.

— Вспомним, дорогие труженики села, великого товарища Гегеля, который как-то сказал сельскому турецкому пролетарию: "Где корма для коровок, друг пролетарий? Чем ты, сукин ты сын, их кормишь. Почему коровки едят гнилую солому и плачут".

Здесь дед внезапно перешёл на турецкий язык: "Şimdi tüm gücünüzle yardım etmeniz gereken köylülerin en radikal zaferi, sizi yoksulluktan kurtarmaz. Bu amaçla sadece bir önlem var: tüm proletaryanın zaferi — hem endüstriyel hem de tarımsal — tüm burjuvazinin üzerinde, sosyalist toplumun bir aygıtı". Вот что товарищ Гегель говорил сельскому турецкому пролетарию. А чем мы хуже турецкого колхозника?

В зале уже начали раздаваться первые смешки. Народу явно нравилось выступление деда. Чешет правду-матку непонятно о чём, но красиво. Только парторг понял, что это катастрофа. Если этот юродивый сейчас приплетёт к Гегелю, вдруг по-турецки заговорившего о коровах, ещё и товарища Ленина, то это будет походить на грандиозную политическую провокацию с большими последствиями и кадровыми оргвыводами.

Юродивый, словно читая потаённые мысли парторга, с дурной радостью обратился к истокам, то есть к самому Ленину.

— Товарищи мои колхозники и колхозницы! Вспомните горячо любимого дедушку Ленина. Не в том смысле, что у Ленина был любимый дедушка, и его надо нам вспомнить, а что великий Ленин сам дедушка, вот. Умнейший человек и горячо любящий трудовое крестьянство. Вот, что он сказал умного о крестьянах: "Крестьянин является полутружеником, полуспекулянтом. Крестьянин труженик, потому что потом и кровью добывает себе свой хлеб, его эксплуатируют помещики, капиталисты, купцы и всякая зажравшаяся сволочь. Крестьянин — спекулянт, потому что продает хлеб, предмет необходимости, предмет, который, если его нет, стоит того, чтобы отдать за него все имущество". Так вот я вас спрашиваю: куда подевался этот спекулянт, почему у нас коровки некормленые стоят? И доятся, как козы. Кто съел наш силос?

При этом дед опять пристально посмотрел на парторга. Ну, да. Тот мужчина в теле, так что теперь, намекать, что это он съел коровий силос? Народ уже откровенно ржал. Но деду этого показалось мало, и он припечатал своих виртуальных оппонентов творчески переделанной цитатой из Ленина, причём высказал её на итальянском: "Lavoreremo per introdurre nella coscienza, nell'abitudine, nell'uso quotidiano delle masse la regola: "tutto per uno e uno per tutti", la regola: "ognuno secondo le sue capacità, ciascuno secondo i suoi bisogni", per introdurre gradualmente, ma costantemente la disciplina comunista e il lavoro comunista".

Тема голодающих коровок с увязкой с подлыми действиями вейсманистов произвела на народ интересное действие. Он проникся до изумления и блеска в глазах. Вот это собрание, да оно интересней смотрится, чем комедия "Кавказская пленница", которую можно смотреть хоть двадцать раз, всё равно будешь ржать как лошадь.

— Мы знаем, что миллионы щупальцев этой мелкобуржуазной гидры охватывают и ощупывают то здесь, то там, короче, все места некоторых наших колхозников и колхозниц ощупывают, — верещал в экстазе дед. Пришёл его звёздный час.

— У нас же один только лозунг, один девиз: всякий, кто трудится, тот имеет право пользоваться благами жизни. Тунеядцы, паразиты, высасывающие кровь из трудящегося народа и их коровок, должны лишиться этих благ. И мы провозглашаем: всё — рабочим, всё — трудящимся, всё — колхозникам и их коровкам. Долой мелкобуржуазную гидру!

Народ уже откровенно смеялся в голос. Бедный мокрый от испарины парторг пытался привести народ в чувство:

— Товарищи, ведите себя интеллигентно, как культурные люди...

— Интеллигенция — не мозг нации, а говно, а религия — род духовной сивухи, — нашёл подходящую цитату из Ленина дед Матвей, заодно и по религиозному мракобесию прошёлся.

— Вы чего, собственно, предлагаете, Матвей Савельевич, — озлился парторг, он понимал, что этот балаган надо заканчивать.