Коноховец вернулся к остальным претендентам, улыбнувшись им:
— Не поскользнитесь на крови.
Слегка опомнившиеся надзиратели вызвали следующих двух бойцов, а один из двух оставшихся подошел к Кьюджину:
— Ты что, псих больной?
— Нет, — спокойно ответил Коноховец, — я предупредил их, что убью любого, кто выйдет против меня на ринг. А я всегда держу свое слово.
Соперники ощутимо занервничали. С ринга вернулась девушка. И, по логике турнира, она становилась следующим противников Палача.
— Ты веришь в богов? — громко спросил Коноховец.
Бывшая куноити вздыбилась:
— Тебе какое дело?
— Можешь помолиться, пока те двое решают, кто из них умрет.
Противники на ринге действительно не торопились завершить поединок. Но вечно это продолжаться не могло, и с ринга вернулся победитель, окинув мрачным взглядом направляющегося на ринг Коноховца. Девушка вышла за ним. Синоби предупредил:
— Больше никаких оторванных голов!
Кьюджин улыбнулся:
— Я не повторяюсь.
Куноити вздрогнула. Зато теперь за боем наблюдали все, забыв обо всем остальном. Коноховец прошелся оценивающим взглядом по куноити, одежда на ней отличалась только дополнительной полоской ткани под рубахой, обтягивающей грудь:
— Ты гибкая. Посмотрим, насколько?
— В бой!
Девушка тут же сблизилась, начав наносить удары ногами. Два быстрых верхних удара Кьюджин блокировал, затем отступил на шаг, затем позволил ударить себя в бок. Однако куноити лишь поморщилась. По ощущениям — она пыталась бить каменную глыбу. Следующий удар был направлен в голову, но Коноховец перехватил ногу чуть выше щиколотки и потянул, своей ногой блокируя другую ногу девушки, и как бы пытался посадить ее на шпагат. Но куноити легко растягивает ноги, сразу пытаясь ударить локтем. Коноховец отталкивает заключенную, кивая своим мыслям.
— Что, в пять секунд не уложился? — оскалилась девушка.
Но Кьюджин лишь медленно шел на сближение, наблюдая за движениями противницы. Быструю серию ударов ногами он легко блокировал — сказывалась подавляющая разница в силе. Печать начала обжигать сильнее, синоби заподозрили, что он использует чакру, но такие мелочи не могли его остановить. Пропустив перед собой еще один удар, Кьюджин сблизился, нанеся резкий прямой удар левой прямо в лицо. Дезориентированная куноити пошатнулась и устояла бы, если бы не второй такой же удар, разве что с чуть большим размахом. Девушка упала, Коноховец пинком перевернул ее на живот, схватил за затылок, приподнял, и еще раз ударил об пол. Затем схватил за шею и, прижимая своим коленом ее ноги к полу, выгнул ее тело в обратную сторону, прижав затылок к внутренней стороне колен. Куноити застонала, схватив его руку, но сил не хватало, чтобы разжать захват. Ткань спала, кожа натянулась на выпяченных ребрах, это был предел ее гибкости. Печать обожгло сильнее, синоби выкрикнул:
— Стоп!
Но Коноховец лишь качнул головой:
— Ничего личного.
И повел голову куноити к ее же ягодицам, все так же прижимая к ногам, пока с хрустом сразу в нескольких местах не сломался позвоночник.
Поднялся. Повернулся к последнему противнику, махнув рукой, приглашая на ринг.
— Давай, иди сюда. Закончим с этим.
Вот только последний противник наоборот пятился, совсем не желая выходить на ринг. Кьюджин повернулся к синоби-судье:
— Мне подождать или самому его сюда вытащить?
Судья покосился в сторону ложи, где находился глава тюрьмы. Стекло на миг стело прозрачным, и Муи сделал короткий жест, после чего стекло вновь стало зеркальным. Судья бросил надзирателям:
— Вытолкайте противника на ринг!
Трибуны молчали. Вялое негодование от убийства красивой девушки смешалось с восторгом маньяка, жаждущего еще зрелищ. А надзиратели уже выталкивали дрожащего от страха бойца на ринг. Толпа чуяла его страх. Толпа предвкушала. А Кьюджин вновь окинул жертву изучающим взглядом.
— Даже не знаю. Какой-то ты нескладный...
И противник, не дожидаясь, сигнала, с криком бросился в атаку. Нервы сдали. А в бою он двигался вполне неплохо, мог бы показать даже больше, чем та девчонка. Но он со срывающимся на визг криком бросился в бой. Отведя занесенную в ударе руку, Кьюджин положил руку на затылок заключенного и, добавив ему скорости, толкнул к сетке. И в момент, когда заключенный должен был врезаться в натянутую сетку, нагнал и нанес сильный удар ступней по затылку, расплющив голову между ногой и сеткой. Отступил, поморщившись:
— Не очень красочно, но лучшее я оставил на главных противников.
Судья поднял руку:
— В карцер этого!
На ринг высыпались надзиратели, но Кьюджин не сопротивлялся, позволив увести себя с уютную одиночную камеру. Увести под шум радостно улюлюкающей толпы. Толпы, среди которой было не так много хмурых лиц. Тех, кому послезавтра предстояло выйти на этот же ринг.
Глава 4/10
День начался с грубого пинка куда-то в бедро. Заключенная открыла глаза, пытаясь понять, что вообще происходит. Но окружающий мир плыл, мерцал вспышками света и ярких красок. Тело казалось ватным, слушалось с большим трудом. Нет, не слушалось вовсе. Ей хватило сил только повернуть голову в сторону, чтобы не смотреть на того, кто на нее залезал. Может, даже хорошо, что она почти ничего не ощущает.
Туман в голове был искусственным. Какая-то дурь, но она не могла вспомнить. Да и не имело это значения. Чтобы как-то отвлечься, она пыталась вытянуть нить собственных воспоминаний. Без этого измученное сознание грозило развалиться, сделав своего хозяина овощем. Нет, думать. Нужно было о чем-то думать.
Сколько она уже в таком состоянии? Сложно сказать, дни превратились в калейдоскоп затуманенных картинок. Но она знала, с чего это началось. Тот, кого она соблазнила. Боец арены, сильный, в десятке лучших. Он потерял к ней интерес. Нашел кого-то новенького. Она пыталась сохранить его, позволяла ему все, придумывала что-то новое, старалась. Но рано или поздно это должно было случиться. И ее просто отдали на растерзание всем остальным. Шестеркам. И с того момента жизнь ее просто калейдоскоп ярких картинок, навеянных наркотой. Синоби даже из такой задницы мира, как ее деревня, не опускались до наркотиков. Такие пристрастия почти всегда стоили жизни. Но сейчас она была даже не против. Непонятно ей самой было только одно — зачем она еще сопротивляется? Почему так упорно пытается сохранить остатки разума? Ответ был только один — инстинкт.
Ее подняли и поволокли куда-то. На голову полилась холодная вода, это немного прояснило сознание. Ее мыли. Сейчас даже это она не могла делать самостоятельно. Слишком сложно, слишком много сил уходит даже просто на то, чтобы дышать. Две заключенные, что мыли ее, особо не заботились о состоянии подопечной. Мысленно девушка радовалась, что хорошо закалялась раньше, и сейчас такая холодная помывка не будет причиной болезни. Если бы ее еще не пытались утопить... Нет, просто осознанно забывали придерживать ее голову над водой, а ей самой не хватало сил, чтобы приподнять голову над водой. Но она пыталась. Инстинкт заставлял бороться за выживание, что лишь смешило тех двоих.
Затем ее вернули в общую комнату. Пока сознание немного прояснилось, она пыталась оглядеться, оценить обстановку.
— Мне не нравится ее взгляд. Накачай ее еще раз, — голос грубый.
— Мы зря переводим дурь, — голос мальчишки, недовольный.
— Дай ей мою порцию, мне все равно тренироваться, — снова первый.
— Мог бы продать, — это кто-то другой.
— Ха! Купить что-то лучше этой девахи я все равно не смогу.
— Она не твоя.
— Пока он потерял к ней интерес — моя. Или кто-то против?
На шее сомкнулся ошейник, а затем ей в нос силой засыпали порошок, и мир снова поплыл, а сознание резко свернулось в клубок. Думать стало просто больно. Судя по ощущениям, ее подняли и снова куда-то поволокли. Голоса и звуки доносились сквозь пелену. И происходящее вокруг она почти не воспринимала. Снова попыталась вспоминать. Что было раньше? До того, как ее отдали? Было неплохо. Положение наложницы бойца было неплохим. Кормили, не приставали. Никто, кроме него самого. Все было не так уж и плохо. Почти. Разве что эта сволочь была собственником, а в остальном — садистом. Пассивным. Он не причинял боль, он любил наблюдать, как кто-то другой причиняет жертве боль. И ей тоже приходилось смотреть, как шестерки мучили прочих девушек. И потому сейчас они так не любят ее. Да. На дурь она подсела сама, чтобы хоть как-то спать по ночам. Без этого уснуть не получалось. Потому что ее текущее положение еще не так плохо в сравнении с тем, что было с теми девочками.
Неожиданно в сознание ворвалась волна Ки. Леденящая, мощная. Но именно она отогнала наркотическое наваждение. Столовая. Похоже, ее кормили. Что выглядело, наверное, весьма комично, так как она этого даже не замечала и вряд ли самостоятельно глотала или жевала. Судя по луже из какой-то каши, лицом в которой она и лежала, ее предположения были верны.
— Чего тебе, претендент? — его голос. Голос того, с кем она спала так много времени.
Ее положение позволяло видеть того, кто подошел для разговора. Но глаза видели сквозь пелену, и она могла понять только то, что это был заключенный.
— Мне нужна, — тот, кого назвали претендентом, поднял руку и направил куда-то в ее сторону, — она.
Раздались смешки.
— Хорошо, — кивнул боец арены, — и что ты готов дать взамен?
— Ну. Я не убью тебя прямо сейчас. Отличная сделка.
Она должна была как-то отреагировать на его наглость, но получалось слабо. Только безразличие. Ей даже было не важно, сможет он выполнить свою угрозу, или его порвут прямо здесь и сейчас.
— Ты совсем страх потерял? Думаешь, то, что ты убил троих идиотов на арене, дает тебе право приходить ко мне и угрожать?
— Да, — кивнул претендент, — и это были не идиоты. Одного из них ты туда сам послал.
Дальнейшего разговора было не слышно, потому что кто-то ударил по столу, и у нее в голове зазвенели колокольчики. Как началась драка, она тоже не заметила. Но смутно видела, как кто-то дерется. И кажется, кому-то оторвали руку. И ногу.
— Стоп! — снова выкрик ее хозяина. — Тебе она нужна? Забирай!
Кажется, раздался звук еще одного удара. И только потом кто-то подошел к ней, поднял и закинул на плечо. Ее куда-то понесли, и смутно знакомый голос сказал:
— Аккуратнее неси. Судя по ее лицу, она сейчас...
Живот был действительно сдавлен, и ее вырвало тем, чем ее только что кормили.
— Ну вот, я же говорил, — голос действительно был знаком. Причем хорошо знаком, но она никак не могла вспомнить его обладателя.
— Проверь, чтобы не захлебнулась случайно.
Обладателя этого голоса она узнать не могла, как ни напрягала память. Ее голову приподняли, чтобы очистить рот.
— Нет, все нормально. Кажется, ее чем-то накачали.
— Так и есть. Пошли в лазарет.
— Но сейчас бои.
— Срал я на бои.
Ее несли. Причем тот, кто ее нес, несколько раз матом отсылал кого-то подальше. Кажется, надзирателей. Даже сквозь пелену ей стало интересно, кто этот претендент, что без труда посылает всех и вся?
Принесли, положили. Оглядевшись, она смутно узнала лазарет.
— И что это такое? — голос принадлежал не молодому мужчине.
— Займитесь своей работой, доктор, — это был тот, кто ее нес, — надо привести ее в нормально состояние.
— Нормальное для чего? — уточнил врач.
— Нормальное — в смысле здоровое. Насколько это вообще возможно.
— Я же говорил, что все мои услуги сверх обычных — платные. Вы готовы заплатить?
Она отчетливо ощутила волну Ки.
— Во-первых, к вашим услугам я отношусь с уважением. Вот, даже протез ни разу не помял.
Щелкнуло железо.
— И правда, цел. Удивительно.
— А во-вторых, это и есть ваши непосредственные обязанности. Если вам так деньги нужны... Заку! У нас деньги есть?
Заку? Он обращается не по цифрам, а по имени? И имя знакомое. Неужели...
— Ага, есть там что-то.
— Ну вот. Занесем потом.
Доктор вздохнул:
— Ладно, вы меня убедили. Разденьте ее.
Затем последовал какой-то укол. Дальнейшее было спутано еще более плотным туманом, чем до этого. Одна она чувствовала отчетливо — ей было плохо. Она снова чувствовала свое тело, но тело очень сильно болело. Люди о чем-то говорили, но слов она не разбирала. Кажется, у нее было лихорадка. А может, и нет. В конечном итоге, все это могло быть все тем же последствием приема наркотиков. А еще ей снились сны. На грани забвения и навеянной наркотиками и лихорадкой реальности ей снова снились сны. Сны про то, как было когда-то. Когда-то давно, до всего этого. Когда-то, когда ей даже нравилась ее жизнь. Далеко отсюда. Так далеко, что казалось, это было в другом мире. Насколько иным был тот мир. Настолько недосягаем он был.
Она поежилась. Ей было холодно, но именно это и было неожиданно. Снова это тонкая грань между лихорадочным забвением и реальностью.
— Так забери ее себе, — ответил на какой-то вопрос незнакомый голос.
— Ну, уж нет! Чтобы она меня прибила при пробуждении?! — ответил Заку. — Да и не положено мне.
— Ты все еще паришься из-за местных правил?
— Бля, а что помешает кому-нибудь зайти, а?
Несколько мгновений молчания.
— Даже не учитывая моей репутации? — голос отчетливо выражал скептицизм, а затем громко выкрикнул. — Так, этаж, если кто тронет эту девушку, я вас всех порву!
— А если это не мы будем? — принесся откуда-то издалека вопрос.
— Все равно порву. А потом порву того, кто посмел.
— А если надзиратель? — пришел новый вопрос.
— Пф, а какая разница? Что мне помешает и их порвать?
Ответом был общий смех, кажется, всего корпуса вперемешку с заверениями, что никто девицу не тронет.
— Вот видишь?
— Нет, ее лихорадит еще, а ты в этом шаришь, — продолжал отнекиваться Заку.
— Ну, ты совсем обнаглел. Сначала, говорит, давай мою напарницу вытащим, а то на нее смотреть больно. Ну, вытащили. Даже в лазарет сносили. А теперь что? Смотри за ней всю ночь, босс, ты умный. Так, что ли?
Заку засопел.
— Ладно, биджу с тобой. Все равно она спать до завтра будет.
Затем ее накрыли одеялом, и она вновь провалилась в дрему.
Проснулась. Ей было холодно. И ей хотелось есть. А рядом пахло чем-то явно съедобным. Открыв глаза, она осмотрелась. Уже почти забытая одиночная камера. Правда, здесь она была не одна. У другой стены сидел заключенный, парень, молодой, немногим старше ее. Выглядел здоровым, судя по позе, в которой спать было нереально — медитировал. Черные лохматые волосы спускались до плеч. Челка слабо прикрывала химический ожег, но на лице было и несколько других давно заживших шрамов. Вместо правой руки — простенький протез примерно от локтя. Но тело крепкое, жилистое. В камере полумрак, но перед ней стоял поднос с нехитрым ужином. Ее сосед открыл глаза, которые тускло, едва заметно светились в темноте. При свете хотя бы свечей она бы не смогла это заметить.
— Если сможешь, поешь.
Это его голос она слышала сквозь туман в голове. Его и Заку. Но есть действительно хотелось, так что она подтащила к себе поднос и набросилась на еду. Даже легкое недомогание не помешало. Утолив голод, она снова посмотрела на своего сокамерника, вновь сидящего с закрытыми глазами.
