Кьюджин замолчал, показывая, что экскурс окончен. Звуковики стояли, пытаясь переварить информацию. Но все же откровенными дураками они не были, так что достаточно быстро Кин уловила намек.
— В этой крепости охраняли нечто важное, да?
Кооховец пожал плечами:
— Да... И нет. Не охраняли, а хранили. И не просто важное, а нечто, что позволяло настучать по сусалам всем недоброжелателям и вернуть власть в Стране.
Здесь уже сообразительность проявил Заку.
— Ты имеешь в виду того психа?
Но Кьюджин отрицательно покачал головой:
— А вот и не угадал. С... Хм. С одним психом, похожим на нашего, я пересекался уже в другом месте. И в тот раз его создали на моих глазах, а не привозили извне. Скорее, технику по созданию привезли сюда.
И снова смысл уловила Кин:
— Привезли эту технику, а здесь уже была какая-то своя.
— Ага, — кивнул Кьюджин, — и что-то я сомневаюсь, что для того, чтобы пиписьками помериться. Скорее, совместить. Я, конечно, могу и сильно заблуждаться... Но, как говорил один мудрец, если какая-нибудь неприятность может произойти, она случится. Если смотреть с этой стороны, то совместить собираются не просто так. У психов была одна большая проблема. Они были психами. Операция превращала их в неконтролируемых кровожадных убийц.
И снова Кин первая поняла направление мысли хозяина.
— Вы думаете, что здесь их могут сделать послушными? Управляемыми?
Коноховец улыбнулся, но как-то хмуро.
— Это один из вариантов. Самый неприятный. Есть и другие объяснения, с той или иной долей правдоподобности. Но для меня все эти варианты сводятся к одному. Нужно узнать, что здесь происходит.
Кьюджин замолчал, обводя взглядом заключенных. Поморщился:
— Слушай, Заку. Какого хера на нас все пялятся?
Заку и Кин тоже огляделись. Действительно, многие заключенные бросали в сторону троицы взгляды, и будто ожидали чего-то.
— А, это. Ну, ты теперь большая шишка. И тебе полагается собственная банда. Они все ждут, что ты начнешь людей набирать.
Коноховец хмыкнул:
— Людей набирать. Рыбы им соленой с молоком, а не банду. Чтобы то место, которым они думают, по прямому предназначению занято было. Возвращаемся, я жрать хочу.
Троица спокойно вернулась в свои апартаменты, но спокойно пообедать им не дали. Стоило всем троим расположиться за столом, как входную дверь, для порядка приставленную на место, отодвинули, и в проход вошел надзиратель. Столовая была смежной с прихожей, поэтому Кьюджин махнул гостю рукой.
— Присаживайся. Кин, приготовь гостю чашечку чая.
Надзиратель, а, судя по форме, он был комендантом корпуса, ухмыльнулся.
— Думаешь подкупить меня чашкой чая?
— Если бы я хотел дать взятку, я бы дал взятку. А это просто вежливость, — наблюдая, как надзиратель прошел до стола и сел напротив, сказал Коноховец. — Меня называют Кьюджин, а тебя?
Надзиратель хмыкнул:
— Сунг. А у тебя есть номер.
— Срал я на номер.
— Считаешь себя самым умным? — прищурился Сунг.
— Да, — уверенно кивнул Кьюджин.
Надзиратель улыбнулся:
— Забавно. Я должен был еще утром зайти, да времени не было. По правилам я должен объяснить тебе правила поведения в корпусе.
Кьюджин пожал плечами:
— Новых людей я сюда водить не стану...
— Если станешь, сообщи дежурному, — вставил Сунг.
Коноховец кивнул, продолжив:
— Дурью мы не балуемся. Драки устраивать... Это уже от соседей зависит, но нарываться специально больше смысла нет. В том, что я противников убиваю, больше никто не сомневается. Есть какие-то правила, о которых вы хотите рассказать?
Сунг снова хмыкнул:
— Правила есть, но тебе они, похоже... Н-да. После предыдущих хозяев много осталось?
Кин поставила перед надзирателем чашку, но сама садиться не решилась, отойдя в сторону. Сунг на чашку посмотрел, но пить пока не стал.
— Много, — кивнул Коноховец, — мы все в одну комнату сгрузили, хотите посмотреть? И да, вот это уже взятка.
Надзиратель усмехнулся, взял чашку, отпил.
— Зайду попозже. Что ты хочешь взамен? Раз никого водить не собираешься.
— Пока не знаю. Я так понимаю, о ночном госте спрашивать бесполезно?
Сунг хмуро кивнул:
— Правильно понимаешь.
То, что Сунг сам к этим гостям относился сугубо негативно, было видно невооруженным взглядом, но работа есть работа.
— Ну и ладно, — не стал настаивать Кьюджин. — Заглядывайте в гости, надзиратель Сунг.
Глава 4/15
Куноити хромала по коридору, зло матерясь сквозь зубы. Фантомные боли. Боли в ноге, которой у нее уже не было. Каждый шаг сопровождался чувством всаживаемых в позвоночник раскаленных игл. Каждый десятый шаг вспышка боли сбивала дыхание, заставляя остановиться и дышать. Дышать, чтобы унять проклятую боль. Протез противно поскрипывал на каждом шагу, насмешливо отсчитывая каждый десяток. Очередной десятый шаг, и...
— А-а-ар!
Она упала, не справившись с болью. На несколько секунд боль сковала все движения, и она лишь тихо мычала, всеми силами сдерживаясь от того, чтобы закричать в голос. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Боль отпустила. Не исчезла, нет. Теперь она никогда не исчезает. Боль преследует ее ежедневно, ежечасно, каждую минуту, каждую секунду. Боль в ноге, которой нет. Перевернуться, сесть на задницу, оттащить свое слабое измученное тело к стене. Отдышаться. И попытаться подняться, опираясь на стену. Ей предлагали... Нет, ее упрашивали держать рядом с собой кого-то, кто всегда поможет. Она отказала. Просто не могла себе позволить показывать кому-то, как ей больно. Мучительно больно. Снова встала на ноги. Отдышалась, и похромала дальше, отсчитывая проклятые десять шагов. Шаг за шагом, зло ругаясь сквозь зубы.
Ирьенины в один голос твердили, что никаких травм нет. Остатки мертвой плоти на ноге отрезали, синяки и ушибы зажили. Никаких травм. Но это бесило еще больше. Понимание, осознание того, что боль засела не в ее теле, а в ее голове. Засела глубоко, очень глубоко. Там же, где и воспоминание о дне, который она хотела всеми силами забыть. День, когда все кончилось.
Кьюджин не обманул. Никакого обмана. Пообещал гору неприятностей в случае разрыва договора и сам же их устроил. Она все пыталась понять, как могла согласиться на то предложение. Почему не предвидела того, что произошло? Чувство вины за разрушение своего дома сжигало куноити едва ли не сильнее, чем постоянная боль. Но она сделала то, что сделала. И проиграла. Сначала проиграла помощникам Кьюджина. А затем...
— А-а-ар-р-р!
Снова, стиснув зубы, остановиться. Но не упасть, успев облокотиться на стену рукой. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Тера. Ублюдок! Тварь! Желание собственными руками порвать его на куски. Ненависть, лютая, злобная ненависть. Кажется, именно ненависть помогала ей каждый день вставать и двигаться, идти, делать. Месть. Жажда мести. Но Тера был лишь первым. Он ответит за то, что надругался над ней. Тому, кто принесет ей голову Теры, она заплатит очень дорого. Еще больше она заплатит тому, кто приведет этого ублюдка живым. Если он попадет в ее руки, смерть его будет долгой и мучительной. Она применит все свое воображение, чтобы последние дни этого ублюдка были невыносимы. Но он первый. А второй.
Кьюджин. Она отлично понимала, что Като не по своему желанию и не из удовольствия атаковал Суну. Это была его работа. Его обязанность. Но от этого желание убить ненавистного палача меньше не становилось. Эта ненависть была другой. Кьюджин не измывался над ней, не издевался. Нет. Он лишь нанес хладнокровный удар в самое сердце. Один, но какой? Удар, после которого она уже не считала себя живой. Просто призрак, жаждущий мести.
Куноити остановилась рядом с окном, выглянув наружу. Вечерело, но солнце еще не опустилось за скалы. И в его алом свете можно было рассмотреть руины, оставшиеся от ее селения. На месте крупных зданий лишь груды камней. Хоть как-то выстояли удар только нижние уровни резиденции и арена Суны. Но даже так оба здания находились в таком состоянии, что грозили вот-вот развалиться окончательно. А сил и времени на ремонт попросту не было. По остальной Суне разбросаны домики для выживших. Домики. Громко сказано. Куски ткани, натянутые над очищенными от мусора площадками, где ютились выжившие. Казалось бы, что после такого удара выживших будет немного. Но все вышло намного хуже. Скрытая деревня не зря была скрытой деревней. Фуиндзютсу, защитные печати, барьеры. Они должны были защитить. Не защитили, сделали только хуже.
Она помнила, как ругалась с кем-то из подчиненных, пытаясь сквозь ноющую боль вслушиваться в доклад. Защитные печати сработали, но они были рассчитаны на техники, на чакру, но не на то, что обрушилось на Суну. Куноити понимала, это не техника и не чакра. Газовая взрывчатка. Гениально, просто и эффективно. Печати сработали, но лишь слегка удержали ударную волну. Людей, оказавшихся на улице, вмяло в песок, но не убило сразу. А за ударом пришел жар. Воздух, раскаленный сгорающей взрывчаткой и давлением, обжигал кожу и легкие, но не убивал. Мучил и калечил, но не убивал. Кому не повезло оказаться ближе к эпицентру, где ударная волна была сильнее, если не убивало самим ударом, то накрывало осколками. Верхние ярусы резиденции, принявшие первый удар, разлетелись в мелкую крошку и, подбрасываемые в воздух взбесившимися защитными печатями с одной стороны и получающими ударный импульс от взрыва с другой, накрыли большую часть Суны смертоносным каменным дождем. И снова не убивающим, а калечащим и ранящим. Затем от перемены давления воздуха в воздух поднялась вся пыль и мелкий песок, после взрыва начавший медленно оседать на всех поверхностях толстыми слоями.
Именно тогда начался ее тихий кошмар. Она перенесла взрыв, заваленная обломками дома. Но не могла выбраться сама. Раскаленный воздух обжигал лицо, рот и легкие, резал глаза. Чтобы дышать им, приходилось применять технику футона. Так она боролась с жаром. Сама не знала сколько — минуту, час. Она не знала, потому что это время слилось для нее в сплошное повторение одних и тех же действий. Держать рядом с лицом прохладный воздух. Осторожно вдыхать его, не слишком быстро, чтобы не смешать горячий и холодный. Медленно выдыхать. Охлаждать, снова вдыхать. Она ждала, что ее найдут. Но ее никак не находили. Воздух остыл, но вместо него пришла пыль. Теперь куноити фильтровала воздух от мелкого песка, но с каждой секундой это становилось все сложнее. Пыли было все больше, а воздуха все меньше. Из-за облака пыли, вставшего над Суной, стало темно. И она лежала, отгоняя пыль, заставляя себя дышать и стараясь не провалиться в сон, чтобы не умереть. Лежала и ждала спасения. А спасение все не приходило. Потому что вся Суна была заполнена такими же, как она. Заваленными, раненными, борющимися за жизнь. Погибших было немного. Зато раненым не было числа. Выжившие синоби пытались найти и помочь выжившим, обыскивали руины, искали. Искали, а сами не знали, что делать. Несколько колодцев были завалены взрывом, еще несколько забиты пылью. Оставшиеся синоби со сродством воды пытались поднять воды из-под земли, но ничего не получалось. Только через день синоби со стихией воздуха удалось полностью разогнать или посадить пылевые облака. Но к тому времени выживших уже мучила жажда. А поить их было нечем. И не хватало медиков, чтобы лечить ожоги, переломы, открытые раны. Но она всего этого не видела.
Она лежала, неспособная даже повернуть голову, и пыталась дышать. Нашли ее только на третьи сутки. Потом была лихорадка — какая-то дрянь попала в открытую рану. Несколько дней она бредила. А когда все же пришла в сознание и увидела то, чем стала Суна, пожалела, что осталась жива. Треть жителей умерла за эти дни. Они умирали долго и мучительно. От внутренних ожогов, от попавшего в легкие песка, под завалами, от травм, от жажды. Из выживших не меньше трети стали калеками. Многие оставили конечности под завалами. Кто-то сумел выбраться, но не получив вовремя помощи, отчего раны на руках и ногах гноились, а вовремя оказать помощи так и не смогли, так что конечности отнимали. Были и те, кто выжил после полученных внутренних травм, но обречены до конца жизни дышать, терпя боль в груди.
Но даже на этом все не закончилось. Проблема с водой все еще не была решена. Не хватало пищи, медикаментов, просто здоровых рук. И без того плачевное положение грозило стать критическим. Кьюджин выполнил обещание. Выполнил в полной мере.
Еще немного посмотрев на деревню в лучах заходящего солнца, она двинулась дальше. Остатки синоби Суны ютились в академии, находившейся на самом краю деревни и более чем на две трети встроенной в скалу. Пострадала она не так сильно, как все остальное, так что управление Суной сейчас осуществлялось отсюда.
Пройдя до прохода в один из бывших классов, куноити немного постояла у входа, собираясь с мыслями и пытаясь взять себя в руки, и шагнула внутрь. Класс был наскоро перестроен в операционную. На полу — въевшаяся кровь, столы также в крови. Но пациентов здесь уже не было. Им повезло, несколько меднинов выжили и смогли организоваться. Это спасло еще несколько жизней. Но она сюда шла не за этим. Она шла к последнему оставшемуся здесь пациенту. Хотя это сложно было назвать пациентом.
На дальнем столе лежала конструкция из металла и дерева, внутри которой крепились закрытые емкости с живыми органами. Сердце, легкие и мозг. Органы ее брата. К тому, что лежало на столе, она не могла относиться, как к брату. Но и оборвать жизнь так же не могла. Поэтому приходила сюда, садилась рядом и сидела, ощущая тяжелый запах крови. Кажется, несмотря на прошедшее время, она все еще не осознала и не приняла всего произошедшего. Так и сидела, иногда по нескольку часов, а затем возвращалась к себе. Куноити медленно душила неспособность чем-либо помочь своей деревне. Она была слишком слаба, и ей самой сейчас требовалась постоянная помощь. Она сама ничем не могла помочь.
Раздался стук. Куноити вздрогнула. Дверей в классе не было, да и не стал бы никто стучаться. Кто попало сюда не ходит, а остальные не станут стучаться. Но кто это?
Не дожидаясь ее ответа, в дверь вошел высокий человек. Черный плащ с алыми облаками ясно давал понять, кто это. На лице спиральная маска с единственным глазом. Мужчина вошел, наклонил голову чуть вбок и учтиво поклонился. Куноити тихо сглотнула. Сейчас она была беспомощна, беззащитна. Это был не страх, а напряжение. Смерти она не боялась, после всего перенесенного перспектива умереть казалась почти освобождением. Но у нее еще оставались обязанности перед кланом, перед Суной. И у нее были обязательства перед самой собой. У нее еще была ее месть.
— Приветствую, Темари-сама, — голос Акацки был спокоен, — прошу прощения за внезапность. Не могли бы вы уделить мне немного своего драгоценного времени?
Девушка кивнула:
— Я слушаю.
— Наш лидер, Пейн, очень хотел переговорить с вами. К сожалению, по ряду обстоятельств мы не могли появиться раньше. Но лучше поздно, чем никогда. Вы не против?
Куноити снова кивнула. Акацки сложил печати. Несколько секунд ничего не происходило, а затем перед ним замерцала проекция. Полупрозрачное изображение того, с кем Темари говорила перед тем, как разорвала союз с Конохой. Пейн так же первым делом учтиво поклонился.
