— Надо, — протянула Ёшино, — значит надо, — разжимая объятья. — Горе ты луковое, — улыбаясь растерянно обернувшейся мордашке и отпуская край дорогущей футболки, — умойся и причешись для солидности.

— Угум! — Важно кивая и хлюпая носом. Женщина смахнула слезу, показав рукой на ничем не примечательную панель с картиной, за которой пряталась уборная.

"Все, заведу второго, а то и пару!" — обрела решимость мать, проводив взглядом нахохлившуюся индиговую макушку. "Заезжу лентяя так, что все сотру к демону, но обязательно рожу разнополых близняшек, чтоб каждому нянькаться с лялькой!" — строя планы на ночь. Она еще успевала по своему менструальному циклу. В голове мгновенно закрутились варианты лекарственных гарантий для себя и мужа, чтоб всю ночь, окаянный, трудился в поте лица! Муж в это время и не подозревал, как его скоро начнут жестко третировать из ночи в ночь месяцами, а понадобится, и годами!

Все это и многое другое Ёшино успела обдумать, пока сама, воспользовавшись "Шуншин", наскоро приводила себя в порядок, подправляя тени и потекшую тушь, ради траура в кои-то веке использованную, да так и не смытую. Фыркнув отражению, женщина все-все смыла, оставив и волосы без заколки, но с домашним гребешком дугой.

— Идем? — Выдохнула еле успевшая, открывая дверь кабинета из коридора.

— У.. да, — смущенно.

— Держи, она придаст сил, — по пути смешивая в бутылочке порошок и минеральную воду.

— Спасибо, — выпивая без раздумий и скептических рассматриваний, как раньше. Непослушный чуб на макушке вновь торчал, продержавшись приглаженным всего полкоридора. Ёшино умилилась, удержав порыв ласково взлохматить результаты трудов расчески из мокрых пальцев.

Дальше шли молча, вежливо постучавшись перед тем, как войти.

— Давайте начнем все с начала? — Осторожно спросил начавший идти важно, но потом сбившийся с шага и подошедший без загибонов. — Я Учиха Саске.

— Сарутоби Хирузен, — вставая и пожимая протянутую руку.

Ёшино поборола себя, не став встречаться с мужем взглядом — его ждет сюрприз, пусть помучается в догадках. Выбрав тень под широколиственной лозой, женщина стала совершенно незаметной с первого взгляда.

— Разрешите сразу к делу, Хокаге-сама, — прилагая все усилия, но подрагивающие коленки плевали на все потуги.

— Присаживайся, Саске-сан, — очнулся хозяин-Шикаку, пододвигая стул с подушками-сидушками.

— Спасибо, Шикаку-сама... В общем, эээ, под землей при помощи каких-то дзюцу шпионят какие-то живые человекоподобные коренья. Толчок и выброс лавы их вспугнули. Пока пуповина до крови земли еще не остыла, можно защитить... — запинаясь, путанно начал говорить Саске, тиская столешницу от волнения. — Если создать, эээ, мини-Ворота и, эээ, сделать ответвление к памятнику с вечным огнем, то можно из огневиков сложить большое кандзи Огонь, чтобы они ощутили и призвали его из-под земли, а других построить в кандзи Щит, чтобы разлить под землей... но надо много желающих шиноби, иначе...

— Я понял твою мысль, Саске-сан.

— И я один не смогу ни ворота, ни памятник... вот, — торопливо.

— Держи, пей, — ставя стограммовый стакан с положенным лекарством.

— Угум, — все же поерзав и сразу скривившись после этого, заодно исправив осанку.

— Какая помощь требуется? — Деловито. Трубку он потушил, едва стук раздался.

— Ну... если можно, я бы попросил вас, Хирузен-сама. Если вы через ладони пропустите ко мне свою чакру, то этого хватит, заодно объясним их, гербовые печати в смысле и сами мини-Ворота с вечным огнем... — рисуя пальцами по пустым тыльным сторонам ладоней, которые накрывал для наглядности.

Ёшино все больше утверждалась в своим планах. Уж следующих-то она нипочем не упустит! Ей еще не поздно и двух, и трех завести! Все будут у нее строем ходить, в ногу маршируя, никакой лени! У-у-у!

— Боюсь, я уже стар для таких подвигов...

— Я... завтра вроде буду здоров. Если на полную катушку применить "Катон: кровь генерации" и "Энтон: ореол генерации", то через мою кровь в вашу при крепкой вере в Волю Огня прокатится волна изменений, пробуждая Йоган. И если им потом, строго стоя над пуповиной, дотянуться до крови земли и попросить, то она поделится силой... главное вовремя остановиться и не сгореть.

Ёшина слушала, затаив дыхание — мальчик говорил невообразимые вещи!

— Хорошо, так и поступим завтра. А сегодня надо бы сделать следующее...

Женщина, почти весь день чутко следившая за пареньком, отметила его двойственность. Сейчас Саске скучал за столом, мужественно противостоя соблазнам, ароматно пахнущим на всю комнату. Если он и вслушивался в разговор двух мужчин, общающихся обрывками и с полуслова понимающих их, то без внимания, его чубик поник. Наблюдательная Ёшино часто видела схожее поведение у младших Инузука, однако, вторая сторона была менее активна и вела себя на уровне их питомцев, отнюдь не умудренных жизнью старцев или злобных демонов. Куноичи очень хотелось верить в проснувшегося Духа Огня.

Ожгя взглядом пару виноватых лиц, Ёшино увела пациента к затопленному очагу. Каминная зала служила для приема Учиха-дзин и более года пребывала в запустении, пока сегодня по ее приказу не привели все в порядок, постелив двойной футон у камина, добавив уюта и убавив официоза. Саске-кун так и прилип к очагу, многоцветный из-за особой обработки полешек огонь сразу заворожил его, обнявшего коленки на пушистой шкуре. Плох клан, не способный угождать гостям, располагая к себе.

Проследив за трапезой и уложив, Ёшино взгрустнула — как там Шикамару? Дети в Убежище на целых два дня. "Может, завтра вечером их все же отпустят по домам?" — но тут же отбросила эту мысль, представив грандиозную пьянку по случаю назначения нового члена совета Конохагакуре, незачем детям-шиноби свидетельствовать родительскому непотребству. "Но и лишать праздника нельзя!" — вклинилась другая мысль.

Позже женщина приходила убрать прядку со счастливо улыбающегося во сне лица, с которого ушли все мрачные тени. Заглянувший муж, увидев свернувшегося калачиком и мирно спящего Саске, с позабытой нежностью обнял жену, зарывшись в волосы и целуя в шейку. Шикаку знал подход к Ёшино, а та к нему — к утру условились уже на следующей неделе подыскать девочку-сиротку с задатками ирьёнина.

Глава 15. Пир

Саске

— Позже наступило, — непререкаемо.

— Наступило, — согласилось привидение. — Почти.

— Харэ юлить! — Возмущаясь с острым клочком волос на макушке.

— Сколько экспрессии, сколько иностранных слов в одном предложении!

— Гн!

— Так, где тут был включатель мозгов? Здесь или здесь? — Саске ощутил поочередные уколы в обе свои булки. — А может...

— Ксо, кисама! — Звучно ударяя кулаком в ладонь.

— Ну не сердись, я же любя...

— Хаппо бидзин, — прислонясь лбом к красному столбу.

Внутри Саске еще громыхали отголоски стариковских чувств и чаяний. Тело мальчика стало тесным для парня, перенявшего ранее считаемой пресловутой Волю Огня. Он — феникс, его воля и есть воля огня. Ан-нет! Сжирающий сердца и души огонь дуален, любовь и ненависть — лишь шаг между ними, шириной в бездну.

— В учебниках истории много воды и путаницы с датами. Но как бы не была фальшива легенда про двух братьев... в ней сокрыт ключ. Любовь и ненависть части одной силы, одной, Саске. Раздельно любовь и ненависть ущербны. Их равная смесь, равнодушие, само по себе тоже слабость. Инь и Ян, вспомни герб Хьюг. Замкнутая система. Но стоит добавить третий элемент, сенчакру... Гармония триединства, Саске, стол может стоять на одной или двух ногах, однако непоколебимую устойчивость дают три, — поделился Солеан обрывочными мыслями, услышанными полностью.

— Ворота будут связаны во время всплеска и запитаны от теперь общего источника. Верно? — Глядя на постепенно исчезающие шрамы на ладонях, Саске вспомнил прошедшее утро.

Сладко потянувшись, он вздрогнул, ощутив взгляд куноичи, заменившей в прошлый вечер маму. Грустно и растерянно улыбнувшись, Саске подавил желание броситься в объятья к маме-на-вечер, он уже взрослый молодой человек и выше подобных сентиментальностей. После вчерашнего внутри образовалась пустота, не та, которая необъятная и пугающая, а другая, как белый разворот тетради, с одной стороны сиреневатой от чернил, с другой во вмятинку от ранее написанного.

Следующий яркий эпизод с Хокаге-сама, таки наклюкавшимся вчера в доску. Ох, какой разнос ему устроила Ёшино-химэ, и как в тенечке устало горевал Шикаку-сама, пропустивший мужицкий сабантуй, на котором, по шепотливым слухам, зажигала Инузуки-доно. В сомненьях оголяли торс и привязывали гостя со стиснутой в зубах рукояткой куная, решительно полоснули скальпелем точно над сердцем и поперек ладошки. По мере плавного возгорания вен затуманенные глаза прояснялись, а дряблая кожа едва заметно, но натягивалась, пропуская расползающееся по груди белое свечение. А затем миг вспышки белого ореола и отдернутая от помолодевшей груди рука — обе раны исчезли мгновение спустя. Наступивший через полчаса после первого второй столь же плотный завтрак прошел в полной тишине, состоявшей из сопения Хирузена, то и дело трогающего пышные белые космы, что сидящего рядом и тоже сопящего Саске нервировало — ему достался отголосок боли от потери жены и желтоволосого любимца.

Дальше молчаливая прогулка за ручку — здесь "Шуншин", там "Шуншин", вот и бывший центр, теперича на углу парковой зоны. В глазах лава, обжигающая ладонь... По мановению руки появившиеся каменные ворота во внутренний дворик, с двойной классической перекладиной и веером между ними. Вновь разрезание ладони, кровавые отпечатки мальчишки на обоих столбах — на втором поверх них положил свои стоящий за спиной горячий Сандайме Хокаге с пылающим взором, ни от кого не скрываемым по короткой дороге из парка к угловому дому Учиха. Вновь вспыхнули факелы на красной основе, вновь изменилась ограда личной территории Саске, вновь засияло кольцо в пасти дракона главных врат Дома Учиха, копии внутренних, но теперь центром защиты не являющихся. Затем "Шуншин" сразу к памятнику с пуганием собравшихся там шиноби с первичным сродством с Хи. Ритуал окропления кровью с рисованием кандзи — Сандайме Хокаге рисовал огнем на пальце, от последнего его штриха пламя объяло величественный памятник. Оно согревало сердца, сжигая ненависть в душах, от чего опаляло переполненных ею. А дальше они расстались после проникновенной речи про Волю Огня на фоне Огня. Саске бросился от мемориала в сельской черте прямиком к дому.

Саске, как выразился Солеан, не по-детски колбасило. Что месяц в прошлом году, что месяц в нынешнем, бросая из крайности в крайность. Сам парень тяготился такими болтанками и столь частыми вехами, разбивающими жизнь на этапы "до" и "после". Сочные эмоции совсем не то, чего бы он каждодневно себе желал, так, раз в месяц — куда больше? За ночь он вновь себя переосмыслил, повторно пережив самые яркие моменты. Вновь накормил Солеана — ставшая привычной дикость.

— Верно, — обозначив ветром встрепывание.

— Ты потратишь на это все... съеденное? — Бурные реакции с сегодняшнего дня отошли в прошлое, но инерция еще сохранялась.

— Нет, я создал запас сладкого на предстоящую голодовку. Удовлетворюсь постной магмой, направлю ее энергию по ранее проложенному руслу, — эманируя спокойствие и удовлетворенность.

— А когда ты начнешь со мной делиться? Ждешь покорения мною режима отшельника?

— Жду. В первый раз я пошел на уловки, выжимая твой мизерный максимум и высвобождая энергию смерти. Потом подготовил альтернативный источник для себя и создал условия для тебя. Я могу высвобождать ресурсы твоего тела, но все еще тружусь над механизмом генерации и передачи чакры от себя к тебе без посредничества, и пока просветов не вижу. В ипостаси феникса с этим проблем нет, однако, пока в теле раздвоенность чакропроводящих систем она травмоопасна. Пока тебя с ней тонкой нитью связывают печати-веера, в режиме отшельника для тренировок станет доступен через эти печати трюк с резонансом чакры. Как видишь, я делюсь с тобой своими знаниями и умениями. Считаешь обмен неравноценным?

— Нет. Я вижу годовой прогресс в сравнении с собой прошлым и учениками в АШ. Мгновенно сильными становятся только в сказках, и к заемной силе можно быстро пристраститься, постепенно теряя себя. Ты меня подстраиваешь под себя, Солеан.

— Чему быть, того не миновать. Это называется воспитание, Саске. Сравни Шикаку и Шикамару, например — дети растут в родителей. Подростковый период тела примечателен выбросом гормонов, меняющих биохимию тела, эмоции крайне зависимы, Саске, прибавь сюда процесс формовки личности обществом, куда она встраивается, становясь работоспособной. Твоя закалка началась раньше вот и все. Когда индивид впервые осознает мысль о чрезмерном родительском влиянии на себя, значит, он готов брать больше ответственности на себя и получать за это больше самостоятельности. Мы же с тобой слишком тесно живем. И оба влияем друг на друга. Оба, Саске... — грустно вздохнуло плотное привидение.

— Опять наговорил-наговорил всего, хоть мне не пудри мозги, а? — Пресекая поползновение встрепать.

— Всего лишь пытаюсь объяснить, что личность делает окружение. Вдумайся... — Кладя руку на плечо.

— Все взаимосвязано. А как я на тебя влияю, ты можешь сказать? — Пытаясь вглядеться в аспидно-серые глаза.

— Ты пробудил во мне отцовский инстинкт — изначально я даже не думал о твоем перерождении как феникса, Саске. Позволь мне шаловливые радости, пожалуйста...

— Я уже взрослый, сюсюканье и нежности...

— Стыдны, да-да, проходили. Что ж, как хочешь, — лукаво ответил Солеан.

Саске мгновенно навострил чубик на макушке — это ж неспроста! И точно — Солеан сделал водяного клона с оболочкой, идентичной оригиналу, а не прозрачной, как обычно, уселся сам, усадил перед собой клона и начал почесывать его, с упоением делая массаж головы, а клон прибалдел весь, став выглядеть чрезвычайно глупо... и запредельно счастливо.

— Бака, — отвернулся Саске. — Когда они уже там? Полдень давно наступил, — нетерпеливо.

— Выборы прошли, сейчас уже разбегаются по ключевым точкам, — будто его отвлекли от любимой работы.

— А без выкрутасов нельзя, да? — Понемногу сердясь.

— Мне смертельно скучно, мой друг Горацио...

— А это что еще за перец? Ай!.. — получив подзатыльник.

— Это классика литературы, не смей поносить Шекспира, — наставительно.

— А сам-то? — Обиженно.

— Мне можно. Вот дорастешь до моих лет...

— А сколько тебе, кстати, а? Убери его, плиз, — насуплено.

— Разрешаешь домогаться до своей тушки? — Предвкушающе.

— Ты и так в ней, бака! Так сколько тебе лет, Солеан?

— Представляешь, я и сам не знаю. Если иметь ввиду только чисто мое, то мне под шестьдесят, причем под годом понимается оборот планеты вокруг светила — здесь это триста шестьдесят пять дней с кепкой, в других местах бывает как больше, так и меньше. Если прибавить жизнь моей половинки до того, как мы стали одним целым, то в два раза больше, а если прибавить жизнь остальных добровольно со мной объединившихся в единое целое, то порядка двух сотен. Если прибавить жизнь мною скопированных, то более половины тысячелетия. Если прибавить жизнь мною поглощенного, то миллиарды лет.