Ролевик: Хоккеист / "Лёд"

— Но как же хоккей? Меня дисквалифицируют!

— И что? Ты будешь жить! Позволь себе стать снова целым, завершенным! Исцелившаяся душа исцелит и тело. Ты обновишься и избавишься от цепей, которые сковывают твою плоть, а с ней — и разум. Ты перестанешь быть невольником, без права и свободы. Познав же свободу и обретя право, ты сможешь выбрать. Ты даже сможешь снова играть в хоккей. И это будет твой путь, а не путь, который тебе предопределили.

— Но я же видел, вы показывали мне... Кубок... И Жак Плант...

— Я ничего тебе не показывал и ничего у тебя не просил, — неожиданно резко ответил Каинде.

— Я просил, — вмешался Таэбо. — И сейчас просьбы своей не отменяю. Это сложный, неочевидный путь. Но он единственный. Все остальные ведут к гибели. Сейчас я предлагаю тебе броситься в реку, в бурлящий поток полный порогов и перекатов. Но прошу лишь потому, что ты больше других готов к этому — даже если сам не осознаешь того.

— Козмо, — Патрик повернулся влево. — Я должен найти Джен.

— Я сказал тебе все. Больше мне добавить нечего.

— Зато мне есть, — голос Каинде, кажется, стал сильнее, громче. — С нашего первого разговора я предлагал тебе определиться, что важнее — личное или общее, свое или чужое. Твои близкие, твоя свобода — или интересы организации, которая примет тебя только как робота, бессловесного и бесправного? Что бы сделали с игроком-агентом, окажись он на твоем месте? Что сделали с Циммером? Его дисквалифицировали на один матч. Тебя же изгонят из Лиги. Ты уже проиграл, Патрик. Ты уже проиграл.

— Нет, еще ничего не решено. Твои шансы все еще велики. Нужный человек, оказавшись в нужное время в нужном месте...

— Ничего не изменит, — перебил Каинде. — Only the right man in the wrong place can make all the difference in the world. В хоккее ты заперт, и чем дольше не вырвешься, тем хуже будет. Где твоя сила воли? Все что мешает тебе изменить ситуацию — это твой страх перемен. Пойми только это: противостоять страху легко, потому что страх, лишь часть тебя. Целое с легкостью победит часть, большее поглотит меньшее. Прими это и освободись. Позволь страху пройти через тебя и сквозь тебя. И когда он уйдет — обрати свой внутренний взор на его путь. И там, где был страх, не останется ничего. Останешься только ты.

Патрик прижимает ладони к вискам, зажмуривается до боли в веках. Но голоса не отступают, они все еще рядом.

— Мы не уйдем, Патрик, — словно извиняясь, говорит Таэбо.

— Мы не можем уйти, — давит Каинде. — Настало время сделать выбор. Сейчас ты встанешь на один из путей, и второй закроется для тебя навсегда. Навсегда, слышишь?

— Я должен вернуть Джен!

— Я помогу тебе! — с готовностью отзывается Каинде, и голос его становится совсем человеческим, голосом Деймиона Стоуна. — Я расскажу, где Деккер прячет ее, как пробраться туда, укажу лучший момент для удара.

— А ты, Козмо? — спрашивает Патрик.

— Нет, — отвечает француз. — Ты должен будешь справиться сам. И ты справишься. Все, что нужно, ты уже имеешь. Ничто не находится вне пределов твоего понимания и вне твоей досягаемости.

— Как можно верить такому? — смеется Стоун. — Это детский лепет. Ты — обычный хоккеист. Деккер — опытный агент, который убил десятки людей. И Сесилия! Ты же понимаешь, что они заодно, так? Какие у тебя шансы? Это суицид. Тебе нужна помощь!

— Нужна, — соглашается Руа. — Стоун, а если я соглашусь, что я должен сделать?

— Ничего. Ничего больше того, что собираешься. Мы освободим Джен, твоя душа пробудится, ты найдешь тех, кто исцелит твое тело, и в итоге ты снова станешь человеком.

— И это все?

— Да, все. Ты знаешь, как меня найти.

— Знаю.

— Ты определился? — подает голос Козмо. Патрик чувствует, как сомнения тугими змеиными кольцами сдавливают горло. Слова застревали в нем, неспособные преодолеть эту хватку...

— Я... да, определился.

— И что же ты выбираешь?

Патрик вдруг ощущает под собой пустоту. Все исчезает, сменившись ощущением бесконечного, сверхбыстрого падения — оно длится целую вечность и все же, не длится и секунды. Он резко открывает глаза.

Желтый электрический свет пробивается сквозь полуприкрытые жалюзи. Его полоски разрезают комнату на черные ленты темноты, выхватывая призрачно-четкие очертания привычной мебели, книг, вещей. Темнота, словно смущенная чужим взглядом, отползает в углы, делаясь более прозрачной в центре комнаты.

Патрик, не моргая, смотрит в потолок.

Все, что нужно, находится в пределах понимания и досягаемости.

Прежде всего, союзник. Нужен тот, кто сможет помочь. Тот, кто оказался в сходном положении и имеет сходную цель. Деккер уверен, что Джастифай мертв. Но если бы от тела избавлялась Сесилия, он бы знал наверняка, а его единственным аргументом было — "после такого не живут". Он лгал, грубо и небрежно. Лгал, потому что не знал, где Джастифай. И это незнание беспокоило Деккера сильнее, чем он хотел бы показать.

Джастифай жив, он зализывает раны и ждет удобного момента. И единственный способ выйти на Деккера для него — через Руа. Что означает — Джастифая не придется искать. Он сам найдет Патрика.

Так что теперь все, что требуется — это ждать и готовиться.

Руа встает и походит к окну. Холодный пол неприятно колет ступни. Патрик нажимает кнопку, раскрывая жалюзи. Разорванная желтыми кляксами фонарей темнота — тяжелый, густой слой, налипший на стекло. В этом слое проступает смутное отражение человеческой фигуры. Словно реки и дороги на неведомой карте, его пересекают шрамы и швы. Как странные пометки темным выделяются на белой коже татуировки — пентакли, сигилы и рунные вязи. Отблескивают серебром вживленные в плоть амулеты. — В тебе важно то, что ты мост, а не цель, — говорит Руа своему отражению. — И ценны в тебе только переход и гибель.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Fair is foul, and foul is fair

ГЛАВА XII

These Shrouded Temples

Апрель, 5-е, 11:30

Весна. Ее дыхание, горячее и живительное, наконец, коснулось Монреаля. Снег, уже давно слежавшийся и посеревший, осунулся и потек. Днем талая вода ручьями стекала с карнизов, ночью замерзая и превращаясь в огромные причудливо искаженные сосульки, которые уже утром покрывались мутной влагой и оглашали улицы нескончаемым плеском капель. Людей на улицах стало больше, многие сменили глухие, длиннополые тренчи и искусственные шубы на более легкие плащи и пальто. Тепло в этом году пришло раньше обычного — последние годы снег всерьез начинал таять только в мае. Бокоры со страниц газет и из динамиков радиол предупреждали о том, что нынешнее потепление — лишь короткая оттепель перед новой волной мороза. Это походило на правду, но совершенно не мешало людям наслаждаться теплом.

Патрик сидел на скамейке, запрокинув голову и подставив лицо солнечным лучам. Сквозь опущенные веки солнечный свет казался розово-красным, мягкое тепло грело кожу, щекоча шрамы и наполняя теплом металлические имплантанты.

— Расслабляешься? — голос Джастифая заставляет Руа распрямиться и открыть глаза. Огромный негр опускается на скамейку легко, почти невесомо. Патрик всегда поражался легкости и грации этого здоровяка, у которого было больше общего с гориллой, чем с человеком. Джастифай закинул ногу за ногу и расстегнул ворот своего бесформенного пальто.

— Есть повод, — ответил Руа спокойно. — Комиссия допустила меня к играм. Сегодня "Варлокс" играют с Косами Баффало, а через четыре дня начинается плей-офф. Первый раунд — с Бостоном. Я в воротах.

— Думаешь отомстить медведям за разбитую голову? — улыбнулся Джастифай, сдвинув вязаную шапку на затылок. Обнажившийся низкий лоб посередине был перечерчен аккуратным шрамом.

— Думаю помочь команде выиграть.

— Отличная мотивация. Ты прямо как солдат на передовой. Только для этого, Снежок, тебе надо пережить сегодняшний вечер. А это не так уж просто, можешь мне поверить.

— Нельзя верить в то, что знаешь наверняка. Вера должна простираться за пределы знания, иначе это не вера, а простая констатация фактов. Меня сегодня попытаются убить минимум три человека, причем один из них — ты. Придется сильно постараться, чтобы избежать смерти.

— Думаешь, у тебя выйдет? — поинтересовался Джастифай. Патрик пожал плечами:

— Думаю да. Иначе бы не затевал всего этого. А вот как все сложится на деле — не знаю.

Верзила-негр задумчиво посмотрел куда-то поверх крыши Старого Монреальского Госпиталя. Огромные ладони его покоились на толстых коленях, все покрытые африканскими татуировками, по запястьям окольцованные тонкими шрамами. Вторая фаланга безымянного пальца на левой руке была искусственная — продолговатый цилиндр поблескивающий хромом.

— Ты хреновый боец, Снежок, и разбираешься в людях хуже монаха-пустынника. Но котелок у тебя варит что надо, это точно. Сколько я с тобой ни сталкивался, ты всегда знал, чего хочешь и как этого добиться. Скажи мне одну вещь, ладно?

— Какую? — Руа посмотрел на Джастифая. Тот все еще разглядывал талую шапку снега поблескивающую на старой черепичной крыше.

— Тебе бывает страшно?

Руа задумался.

— Не знаю. Когда опасно или когда я сомневаюсь, я чувствую что-то. Наверное, это страх.

Джастифай вздохнул, ненадолго прикрыв глаза.

— А я нет. Я ничего не чувствую, кроме злости. Или злость или пустота. Другого не умею. Даже ты, калека, которого по кускам собрали на операционном столе, больше человек, чем я.

— Я не понимаю тебя.

— И не должен. Ты не знаешь ничего, Патрик Руа. Ты не знаешь ничего.

— Если ты не человек, — Патрик почувствовал слабый укол интереса к словам Джастифая. — То кто ты? Особый вид кадавра?

— Почти. Я — технология, которую Союз украл у красных. Ядерный голем, венец советской биоинженерии и их главная надежда на возрождение государства и ключ к мировому господству. Технологию разработал некий Арнольд Вилларнова, один из ведущих советских ученых-биомехаников. Суть ее заключается в использовании взятых от большого числа доноров, еще сохраняющих жизнь тканей для создания совершенно нового тела, так называемого корпуса. При сборке в корпус вживляются особые имплантаты, прежде всего — малый реактор холодного синтеза, который обеспечивает корпус энергией. Кроме того еще много всякого железа, фарфора и пластика. Некоторые органы проще вообще не включать, заменив их приборами энергоснабжения или распределенной системы управления. Так что многое, что происходит внутри меня, не подчиняется нервной системе, а идет параллельно ей, по своим каналам. А в конечном итоге корпус заключается в специальную капсулу и подвергается мощному узконаправленному радиоактивному облучению. И если Омулу благоволит, это пробуждает в нем некое подобие жизни.

— Звучит не очень правдоподобно, — осторожно заметил Патрик. Джастифай улыбнулся.

— Да, так и есть. Я сам не понимаю, как это работает. Мастера худду, которые разбирали документацию комми, говорят, что опыт заведомо обречен на провал. Что дух нельзя создать — их число неизменно от начала времен и останется таковым до конца света. Тело без духа не может существовать. Даже кадавр имеет в себе духа — просто более слабого и примитивного в сравнении с человеческой душой. Еще говорили, что по легендам существует великое заклятие, позволяющее перенести душу из одного тела в другое, но этим заклятием владеет только Круг Старейшин, бессмертных правителей США и основателей партии худду-радикалов. Но это лишь перенос духа, а не создание его. Создать дух невозможно, так они сказали.

Негр слегка хлопнул ладонями об колени, словно собираясь встать, но остался неподвижен.

— А комми, выходит, сделали. И даже больше — они смогли создать дух из материи. Пусть даже такой тонкой и эфемерной, как альфа— и бета-излучение.

— Ты в это веришь? — спросил Руа. Джастифай рассмеялся — так резко и громко, что Патрик поневоле вздрогнул.

— Нельзя верить в то, что знаешь наверняка — так ты сказал, а, Снежок? — он подмигнул Патрику, затем повернулся к нему и стал не спеша расстегивать пуговицы пальто на груди. — Я знаю себя. Я каждый день вижу себя. И я не знаю себя до момента сотворения. Я есть, то, что я есть — никогда ранее не существовало другого меня. У тебя есть прошлое, Снежок, пускай забытое и утраченное, может даже навсегда. А у меня его просто нет.

Он раскрывает полы пальто, демонстрируя старую рубашку без пуговиц. В ней, между ключицами, словно огромный никелированный паук, раскинув тонкие серебристые лапки, тускло поблескивает имплантат. Основная его часть — круг, сантиметров пятнадцать в диаметре, выступающий на пару сантиметров с рифленым краем и поперечным стопором и замочной скважиной во внутреннем, утопленном на сантиметр круге. Это крышка, понимает Руа, надежно закрывающаяся крышка, которая ведет в пространство, где по идее должно находиться сердце и большая часть легких.

— Это топливный отсек. Сервисный клапан на спине, под лопаткой, — поясняет Джастифай. — Оттуда можно получить доступ к пяти преобразователям энергии, которые питают мышцы и нервную систему. Никакой электрохимии, чистая ядерная энергия.

Он запахивается, застегивает пуговицы. Пораженный, Патрик не знает, что сказать.

— А как же мозг? — наконец произносит он. — Память?

— Здесь, — Джастифай касается пальцами лба, — только те доли, которые отвечают за моторную активность и органы чувств. Честно сказать, инженеры ТС, скопировав дизайн комми, так и не разобрались, почему я научился говорить, читать, писать и могу похвастаться отличной памятью.

— Им не приходило в голову, что память твоя может располагаться... где-то еще?

— Приходило. Только найти это "где-то" или даже обнаружить мою связь с чем-то извне они так и не смогли.

Руа отвернулся, откинувшись на спинке и вытянув ноги. Сейчас рассказанное Джастифаем казалось ему чем-то из разряда научно-популярных передач развлекательного радио. Но сквозь расслабленность и отрешенность, он отчетливо понимал, что негр рассказал это все только потому, что пребывал в полной уверенности, что сегодняшняя ночь будет последней в короткой жизни Патрика Руа. Дружеская откровенность таила в себе обещание боли и тьмы.

— Эй, спортсмен, не расслабляйся! — грохочет сверху Джастифай. — Давай, вставай. У нас еще куча дел, которые нужно успеть до вечера.

* * *

Апрель, 6-е,01:15

Старый Монреальский Порт спал, сонно подмигивая редкими фонарями. От воды поднялся туман, густой и колючий, отливающий рыжим, как будто корабли, всю зиму скованные льдом, с приходом тепла исторгли из себя облака ржавой пыли. Лёд был неодолимой преградой для работы порта, но еще большей преградой были суровые духи зимы, подстерегавшие мореплавателей за ее пределами. Только к маю судовое сообщение восстановится, чтобы вновь прекратиться уже в сентябре.

Совсем недавно колокол на Часовой башне отбил один удар. Время пришло. Пирс Виктории, скрытый ветхим саваном тумана, как огромный, сонный зверь, недовольно ворочался, ощущая скорое пробуждение от зимней спячки. Пройдя по нему, Руа свернул к небольшой церквушке, одной из тех, что была оставлена Реформированной Церковью после беспорядков в семьдесят шестом. Тогда, десять лет назад, худду-радикалы, захватившие власть в США, попытались устроить переворот в Канаде. Способ был избран простой и проверенный — подготовленные смертники и убийцы в условленную ночь устроили несколько тысяч покушений на бокоров младшего ранга, в том числе причеров и младших церковнных. В одном только Монреале нападению подверглось около трех сотен колдунов, из которых больше сотни были убиты.