Рашмику это вполне устраивало. Она помогла Крозе, доплатив ему еще немного в дополнение к реликвиям скаттлеров за ту помощь, которую он ей оказал. В конце концов, он пошел на дополнительный, непредвиденный риск, когда узнал, что ее преследует полиция.
Нет, на ее совести не было ничего плохого.
Арарат, 2675 г.
Хоури протестовала, когда ее выводили из капсулы в приемный покой. — Мне не нужно обследование, — сказала она. — Мне просто нужна лодка, какое-нибудь оружие, инкубатор и кто-нибудь, кто умеет обращаться с ножом.
— О, я умею обращаться с ножом, — сказал Клавейн.
— Пожалуйста, отнеситесь ко мне серьезно. Вы доверяли Илии, не так ли?
— Мы пришли к соглашению. Взаимное доверие никогда не имело к этому особого отношения.
— Но вы уважали ее мнение?
— Полагаю, да.
— Ну, она доверяла мне. Разве этого недостаточно для вас? Я не предъявляю чрезмерных требований, Клавейн. Я не прошу всего мира.
— Мы рассмотрим твои просьбы в свое время, — сказал он, — но сначала осмотрим тебя.
— У нас нет времени, — сказала она, но по ее тону было ясно, что она знает, что уже проиграла спор.
В лазарете доктор Валенсин ждал с двумя древними медицинскими сервиторами из центрального машинного зала. Роботы с лебедиными шеями были серо-зеленого цвета и стояли на шипящих подставках на воздушной подушке. Из их стройных тел, похожих на шахматные фигуры, торчало множество специализированных рук. Врач должен был внимательно следить за машинами, пока они выполняют свою работу: оставленные в покое, их скрипучие схемы имели неприятную привычку рассеянно переключаться в режим вскрытия.
— Я не люблю роботов, — сказала Хоури, с явным беспокойством глядя на сервиторов.
— Это единственное, в чем мы согласны, — сказал Клавейн, поворачиваясь к Скорпио и понижая голос. — Скорп, нам нужно обсудить с другими старшими наилучший план действий, как только мы получим отчет Валенсина. Думаю, ей нужно немного отдохнуть, прежде чем она отправится куда-либо. Но пока предлагаю держать это в секрете, насколько это возможно.
— Как думаешь, она говорит правду? — спросил Скорпио. — Все эти разговоры о Скейди и ее ребенке?
Клавейн изучал женщину, пока Валенсин помогал ей забраться на кушетку для осмотра. — У меня ужасное предчувствие, что да.
После осмотра Хоури погрузилась в глубокий сон, по-видимому, без сновидений. Она проснулась только один раз, ближе к рассвету, когда вызвала одного из помощников Валенсина и снова потребовала средства для спасения своей дочери. После этого ей ввели еще один релаксант, и она заснула еще на четыре или пять часов. Время от времени она дико дергалась и произносила обрывочные слова. Что бы она ни пыталась сказать, это всегда звучало настойчиво, но смысл никогда не доходил до конца. Она не могла как следует проснуться и прийти в себя до середины утра.
К тому времени, когда доктор Валенсин решил, что Хоури готова к приему посетителей, разразилась последняя гроза. Небо над комплексом было тускло-голубого цвета, кое-где испещренное перистыми облаками. В море "Ностальгия по бесконечности" переливалась оттенками серого, словно только что высеченная из темного камня.
Они сели по разные стороны ее кровати — Клавейн на один стул, Скорпио верхом на другой, скрестив руки на спинке.
— Я прочитал отчет Валенсина, — начал Скорпио. — Мы все надеялись, что он скажет нам, что ты сумасшедшая. К сожалению, это, похоже, не так. — Он ущипнул себя за переносицу. — И от этого у меня очень сильно болит голова.
Хоури приподнялась на кровати. — Сожалею о твоей головной боли, но не могли бы мы пропустить формальности и продолжить спасение моей дочери?
— Мы обсудим это, когда ты встанешь на ноги, — сказал Клавейн.
— Почему не сейчас?
— Потому что нам все еще нужно точно знать, что произошло. Нам также потребуется точная тактическая оценка любого сценария, связанного со Скейди и твоей дочерью. Можно это назвать ситуацией заложницы? — спросил Клавейн.
— Да, — неохотно ответила Хоури.
— Тогда, пока у нас не будет конкретных требований от Скейди, Ауре ничего не угрожает. Скейди не станет рисковать своим единственным преимуществом. Она может быть бессердечной, но не иррациональной.
Скорпио настороженно наблюдал за стариком. Он казался таким же бодрым и сообразительным, как и всегда, хотя, насколько было известно Скорпио, с тех пор, как Клавейн вернулся на материк, он позволил себе поспать не более двух часов. Скорпио наблюдал подобное у других пожилых людей: им требовалось мало сна, и они возмущались, что те, кто моложе их, навязывают им другой режим. Дело было не в том, что у них обязательно было больше энергии, а в том, что разделение между сном и бодрствованием стало нечетким и все более произвольным. Он задавался вопросом, каково это — плыть сквозь бесконечную череду серых моментов, а не через упорядоченные промежутки дня и ночи.
— О каком времени мы говорим? — спросила Хоури. — Часы или дни, прежде чем начать действовать?
— Сегодня утром я созвал собрание старейшин колонии, — сказал Клавейн. — Если ситуация того потребует, спасательная операция может начаться еще до захода солнца.
— Неужели вы не можете просто поверить мне на слово, что нам нужно действовать сейчас?
Клавейн почесал бороду. — Если бы в твоей истории было больше смысла, я бы мог.
— Я не лгу. — Она махнула рукой в сторону одного из сервиторов. — Доктор сказал, что все в порядке, не так ли?
Скорпио улыбнулся, постукивая медицинским отчетом по спинке стула. — Он сказал, что у тебя не было явного бреда, но его осмотр вызвал столько же вопросов, сколько и ответов.
— Ты говоришь о ребенке, — сказал Клавейн, прежде чем Хоури успела вставить слово, — но, согласно этому отчету, ты никогда не рожала. Также нет никаких явных признаков того, что проводилась операция кесарева сечения.
— Это было бы неочевидно — это сделали медики конджойнеров. Они могут зашить вас так аккуратно, как будто ничего и не происходило. — Она посмотрела на каждого из них по очереди, ее гнев и страх были одинаково очевидны. — Вы хотите сказать, что не верите мне?
Клавейн покачал головой. — Я говорю, что мы не можем подтвердить твою историю, вот и все. Согласно Валенсину, увеличение матки свидетельствует о том, что совсем недавно ты была беременна, а гормональные изменения в твоей крови подтверждают тот же вывод. Но Валенсин признает, что могут быть и другие объяснения.
— Они также не противоречат моей версии.
— Но нам нужно больше доказательств, прежде чем мы начнем военные действия, — сказал Клавейн.
— Еще раз: почему вы не можете просто довериться мне?
— Потому что это не только история о твоем ребенке, которая не имеет смысла, — ответил Клавейн. — Как ты сюда попала, Ана? Где корабль, который должен был доставить тебя? Ты не проделала весь путь из системы Ресургема в этой капсуле, и все же нет никаких признаков того, что какой-либо другой космический корабль заходил в нашу систему.
— И это делает меня лживой?
— Это вызывает у нас подозрения, — сказал Скорпио. — Это заставляет нас задуматься, та ли ты, за кого себя выдаешь.
— Корабли здесь, — сказала она со вздохом, как будто испортила тщательно спланированный сюрприз. — Все они. Они сосредоточены в непосредственной близости от этой планеты. — "Зодиакальный свет" Ремонтуа, два оставшихся звездолета из оперативной группы Скейди — все они там, в пределах одной астрономической единицы от этой планеты. Они находятся в вашей системе уже девять недель. Вот как я попала сюда, Клавейн.
— Корабли так просто не спрячешь, — сказал он. — Не всегда, не постоянно. Только не тогда, когда мы их активно ищем.
— Теперь мы можем спрятать их, — сказала она. — У нас есть методы, о которых вы ничего не знаете. То, чему мы научились... то, чему нам пришлось научиться с тех пор, как вы видели нас в последний раз. То, во что вы не поверите.
Клавейн взглянул на Скорпио. Свин попытался угадать, о чем думает старик, и потерпел неудачу.
— Например? — спросил Клавейн.
— Новые двигатели, — сказала она. — Темные двигатели. Вы их не видите. Их никто не видит. Выхлопные газы... улетучиваются. Маскирующие экраны. Пузырьки свободной энергии. Миниатюрные криоарифметические двигатели. Надежный контроль инерции на больших массах. Гипометрическое оружие. — Она вздрогнула. — Мне действительно не нравится гипометрическое оружие. Оно пугает меня. Я видела, что происходит, когда оно выходит из строя. Оно неправильное.
— И все это за двадцать с небольшим лет? — недоверчиво переспросил Клавейн.
— Нам кое-кто помог.
— Звучит так, будто на том конце провода Бог, записывающий ваши пожелания.
— Это был не Бог, поверь мне. Я должна была знать. Я была той, кто спрашивал.
— И кого именно ты спрашивала?
— Мою дочь, — сказала Хоури. — Она многое знает, Клавейн. Вот почему она так ценна. Вот почему Скейди хочет заполучить ее.
У Скорпио закружилась голова: казалось, что каждый раз, когда они разбирали один слой истории Хоури, за этим скрывалось что-то еще менее понятное.
— Я все еще не понимаю, почему ты не сообщила о своем прибытии с орбиты, — сказал Клавейн.
— Отчасти потому, что мы не хотели привлекать внимание к Арарату, — сказала Хоури. — Пока не пришлось. Там идет война, понимаете? Крупное космическое сражение, участники которого тщательно скрываются. Любая передача сигналов сопряжена с риском. Кроме того, происходит много помех и сбоев в работе.
— Между силами Скейди и вашими собственными?
— Все гораздо сложнее. До недавнего времени Скейди сражалась с нами, а не против нас. Даже сейчас, если не считать личных дел между мной и Скейди, я бы сказала, что мы находимся в состоянии, которое можно назвать непростым перемирием.
— Тогда с кем, черт возьми, вы сражаетесь? — спросил Клавейн.
— С ингибиторами, — ответила Хоури. — С волками, называйте их как хотите.
— Они здесь? — спросил Скорпио. — На самом деле в этой системе?
— Извините за дождик на вашем параде, — сказала Хоури.
— Что ж, — сказал Клавейн, оглядываясь по сторонам, — не знаю, как остальным, но мой день это определенно омрачает.
— В этом и была идея, — сказала Хоури.
Клавейн провел пальцем по прямой линии своего носа. — И еще кое-что. Несколько раз с тех пор, как приехала сюда, ты упоминала слово, которое звучит как "хелла". Ты даже сказала, что мы должны туда попасть. Это название мне ничего не говорит. В чем его значение?
— Не знаю, — сказала она. — Я даже не помню, чтобы говорила это.
ДВЕНАДЦАТЬ
Хела, 2727 г.
Квестора Джонса предупредили, что на борту его каравана может появиться новый гость. Предупреждение пришло прямо с Постоянного пути, с официальными печатями Часовой башни. Вскоре после этого небольшой космический корабль — одноместный шаттл производства ультра, имеющий форму ракушки, — скользнул над вереницей машин каравана.
Шаттл с рубиновым корпусом завис на искусно сбалансированной тяге, нервирующе застывая в воздухе, пока караван продолжал свой путь. Затем он опустился на главную посадочную площадку. Корпус открылся, и из люка вышла фигура в вакуумном скафандре. Фигура заколебалась, потянувшись обратно в кабину за тростью и небольшим белым чемоданчиком. Камеры фиксировали посетителя с разных точек зрения, пока он спускался внутрь, открывая обычно неприступные двери ключами от Часовой башни и аккуратно закрывая их за собой. Он шел очень медленно, не торопясь, давая квестору возможность поупражняться в своем воображении. Время от времени он постукивал тростью по какому-нибудь элементу каравана или останавливался, чтобы провести рукой в перчатке по верху стены, проверяя пальцами наличие пыли.
— Мне это не нравится, Пепперминт, — сказал квестор существу, взгромоздившемуся на его стол. — Никогда не бывает хорошо, когда кого-то присылают, особенно если предупреждают всего за час. Это значит, что они хотят сделать тебе сюрприз. Это значит, что они думают, что ты что-то замышляешь.
Существо занялось горсткой семян, которую квестор высыпал на стол. Было что-то захватывающее в том, чтобы просто наблюдать, как оно ест, а затем чистит себя. Его фасеточные черные глаза — при правильном освещении они казались темно-фиолетовыми — сияли, как редкие минералы.
— Кто бы это мог быть, кто бы это мог быть... — сказал квестор, барабаня пальцами по столу. — Вот, возьми еще семечек. Трость. Кто из наших знакомых ходит с тростью?
Существо посмотрело на него снизу вверх, словно собираясь высказать свое мнение. Затем оно продолжило грызть, обернув хвост вокруг пресс-папье.
— Это нехорошо, Минт. Я чувствую это.
Квестор гордился тем, что управлял надежным судном, когда дело касалось караванов. Он делал то, что от него требовала церковь, но во всем остальном не совал свой нос в дела собора. Его караван всегда отправлялся в путь вовремя, чтобы успеть на назначенное место, и редко возвращался без приличной добычи — паломников, рабочих-мигрантов и артефактов скаттлеров. Он заботился о своих пассажирах и клиентах, никоим образом не требуя от них дружбы или благодарности. Он не нуждался ни в том, ни в другом: у него были свои обязанности, и у него был Минт, и это было все, что имело значение.
В последнее время дела шли не так хорошо, как в прошлом, но это касалось всех караванов, и если они собирались кого-то наказать, то были и другие, у кого послужной список был гораздо хуже, чем у квестора. Кроме того, церковь, должно быть, была в значительной степени удовлетворена его работой для них за последние несколько лет, иначе они не позволили бы его каравану вырасти таким большим и проходить по таким важным торговым маршрутам. У него были хорошие отношения с чиновниками собора, с которыми он имел дело, и — хотя никто из них никогда бы в этом не признался — репутация честного человека, когда дело касалось таких торговцев, как Крозе. Итак, какова была цель этого неожиданного визита?
Он надеялся, что это не имеет никакого отношения к крови. Было хорошо известно, что чем ближе вы подходите к церковным делам, тем больше вероятность того, что столкнетесь с агентами отдела по работе с кровью, этого церковного органа, который в буквальном смысле распространяет кровь Куэйхи. Он знал, что анализ крови был неотъемлемой частью Часовой башни. Но так далеко от Пути кровь Куэйхи была жидкой и разбавленной. В сельской местности, за пределами железных святилищ соборов, было трудно жить. Вам нужно было думать о ледопадах и гейзерах. Вам нужны были беспристрастность и ясность ума, а не химическая набожность, свойственная индоктринальному вирусу. Но что, если произошла смена политики, расширился охват анализа крови?
— Дело в том, что Крозе, — сказал он, — всегда приносит несчастье. Не стоило пускать его на борт так поздно. Надо было отправить его обратно с поджатым хвостом. Он ленивый и ни на что не годный тип.
Пепперминт посмотрел на него снизу вверх. Маленькие губки произнесли: — Пусть тот, кто без греха, бросит первый камень.
