На следующий день Щербацкий встал рано и куда-то исчез. Он довольно долго не появлялся. Кити с матерью даже забеспокоилось, не начался ли снова рецидив, не помчался ли он отыгрываться? Они стали ему звонить, но Щербацкий не стал ничего объяснять, только попросил никуда не уходить, сказав, что скоро вернется. Это немного успокоило женщин, и Кити удалились в свою комнату. Она забралась с ногами в кресло и стала смотреть в окно, из которого можно было видеть краешек моря. И хотя она его всегда очень любила, но сейчас оно нисколько не притягивало ее, оставляло равнодушной. Что-то созревало в ней, хотя она сама до конца не понимала, что именно, мысли и чувства были разряжены и неопределенны. И все же общее направление ей было в целом понятно. Хотя, что с этим она будет делать дальше, представляла крайне смутно. Но это не слишком ее пугало, наоборот, впервые за последнее время она ощущала, что начинает постепенно обретать хоть какую-то твердую почву под ногами.
Ею вдруг овладело нетерпение, хотелось начать новую жизнь. В чем она должна состоять, о том Кити почти не думала. В ней жила невесть откуда-то взявшая уверенность, что ход событий сам приведет ее в нужное место и в нужное время, определит, как и что следует делать. Только надо запустить эту цепочку причин. И чем скорей она это сделает, тем быстрей что-то прояснится, но вместо того, чтобы что-то предпринять, она бесцельно сидит в этом скучном городе. Хотя надо признаться, что она не напрасно тут оказалась. Не посети Канны, скорей всего для нее ничего бы так и не прояснилось, и она бы вернулась домой в точно таком же состоянии, в каком и уехала. Кити даже не представляла, что бы она делала в этом случае. Но, по-видимому, Бог все же сжалился над ней и протянул ей свою длань, послав ей милую Вареньку. Кити с благодарностью подумала о ней. До встречи с этой удивительной девушкой она даже не представляла, что существуют на свете подобные ей; по крайней мере, до нее она таких не видела. Кити даже не задумывалась о том, что может быть подобный тип человека. Конечно, она что-то читала про таких людей, но кто всерьез воспринимает написанное в книгах. Мало ли что придет в голову писателям, им же надо любой ценой завлечь читателей, чтобы получить гонорар. Оказывается, что не все, что они пишут, выдумка, подчас действительность интересней придуманных сюжетов. Впрочем, не в этом суть, а в том...
Мысли Кити прервал шум в комнате родителей. Она поняла, что вернулся отец. А буквально через пару секунд он уже возник перед ней. Его лицо радостно улыбалось.
— Смотри, Катька, что я достал. — Он извлек из кармана несколько билетов. — Это на показ фильма... — Он назвал фильм, о котором все говорила и который более всех претендовал на получение гранд при. — Собирайся, а то еще опоздаем.
Некоторое время Кити сидела молча, собравшийся в складки лоб свидетельствовал о напряженной мыслительной деятельности.
— Извини, папа, но я не пойду в кино.
— Почему? — опешил Щербацкий.
— Я хочу прямо сейчас отправиться домой.
— Но у нас билеты на самолет только через неделю.
— Хочу сейчас. Умоляю, переделай на сегодня.
— Ничего не понимаю, — обескуражено пробормотал отец. — Что-то случилось? — Кити молчала. — Уж не эта ли Варенька так на тебя повлияла? — высказал он догадку.
— Папа, так ли это важно, кто повлиял. Но мне очень надо домой. Больше не хочу оставаться тут ни минуты.
— Но я даже не знаю, есть ли билеты на ближайший рейс.
— Так, узнай!
Щербацкий растерянно посмотрел на дочь и, поколебавшись, вышел из комнаты.
Семья Щербацких улетела из Франции на следующий день.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
I.
Долли больше не могла видеть Стиву. Отношения их в последнее время вновь разладились, хотя явной причины, как прошлый раз, когда Долли уличила мужа в измене, не было. Вернее объективно эти причины существовали, Долли чувствовала, что Стива ни капли не изменился и продолжает свою распутную жизнь, как и прежде. Просто сейчас он стал более осторожен и не допускал уже таких проколов, как прошлый раз с филлипинкой. Этот урок пошел ему на пользу. Он стал изощреннее в делах сокрытия своих амурных делишек, но для Долли, хоть она и не видела его в постели с другими женщинами, их наличие не вызывало никакого сомнения, ведь косвенные признаки его неверности то и дело попадались ей на глаза.
С того самого дня, когда она застала его в постели с другой, Долли вдруг сделалась одержимой в поисках улик, уличающих неверность Стивы. Долли с удивлением обнаружила в себе это новое качество, доселе не присущее ей. Она могла закрыть на все глаза и запросто не видеть и не слышать ничего из того, что подтверждало ее мрачные догадки относительно мужа, но упорно не делала этого. Долли, неожиданно для себя стала желать точно знать, по-прежнему ли он обманывает ее и, если да, то, как часто. Болезненная потребность в этом знании усиливалась по мере того, как Долли все более совершенствовала свои навыки в обнаружении улик, обличающих Стиву. Гладила ли она или стирала его рубашки или брюки, она всегда выворачивала карманы, обнюхивала его одежду, просматривала телефон. Девизом ее жизни стал лозунг: кто ищет, тот всегда найдет. И она находила. Правда ее находки были не так явны и не так чтобы в лоб, но для Долли и этого хватало, чтобы в очередной раз почувствовать себя униженной. Долли спрашивала себя, откуда в ней развилось это странное хобби — с остервенением маньячки постоянно пасти мужа. Ответ напрашивался сам собой: время от времени она устраивала скандал, скорее не для того, чтобы Стива признался в своих похождениях, а для того, чтобы сбросить напряжение, от тяжести которого она к этому времени уже изнемогала. Тот, самый первый стресс был настолько силен и так прочно засел в ее организме, что тело жаждало скорейшего освобождения от этой ноши. Избавление мало-помалу происходило в скандалах и разборках, в которых Стива раз за разом с изящной виртуозностью доказывал свою "невиновность". Долли прекрасно понимала, что это ложь, но на какое-то время утихала обессиленная, пока новый пласт негатива не поднимался из глубин ее подсознания на поверхность и не заставлял ее снова действовать по проверенной схеме: травить неверного.
Очередная такая разборка произошла на днях. Стива пришел домой подшофе и сразу завалился спать. Звонок его мобильного заставил Долли замереть в сладко-горьком предвкушении разоблачения. С возбуждением ищейки она подошла к трубке и посмотрела на номер, высветившийся на дисплее. Пока она раздумывала, что предпринять, телефон затих. Долли нутром чувствовала, что это его очередная пассия. Вдруг ее осенила идея. Она взяла аппарат благоверного, набрала тот номер, откуда раздался звонок и стала слушать. На том конце провода сняли трубку, но Долли молчала. Там не выдержали и женский голос игриво произнес:
— Милый, ты уже дома? А почему молчишь. Тебе, что твоя женушка язык откусила? — Женщина рассмеялась, думая, что разговаривает со Стивой. Долли продолжала молчать, а ее собеседницу похоже эта ситуация все больше веселила.
— Вижу, что так и есть. Ха-ха. Язык у тебя хорош, но то, что в твоих штанишках, мне нравится больше. Ты покрепче держи ширинку, милый, чтобы твоя корова не лишила нас удовольствия...
— Корова! — Долли рассвирепела. Это уже слишком. Такого унижения ей еще не приходилось испытывать. Ее назвали коровой! Ее! Да в ней всего 55 килограмм веса при росте метр шестьдесят. Она кинулась с кулаками на мирно спящего мужа, вцепившись ему в волосы.
Стива сразу и проснулся и протрезвел, едва Долли предъявила ему претензии.
-Как ты посмел обсуждать меня со своей потаскухой?! — орала она, задыхаясь от ненависти. Долли совала ему трубку в ухо, требуя говорить со своей любовницей. Стива вырвал у нее телефон и скрылся в туалет с места боевых действий и долго не выходил оттуда. Доли билась о закрытую дверь, требовала немедленно освободить помещение, не бежать же ей справлять нужду на улицу. Стива, решил, что лучше переждать ураган на унитазе, чем быть прибитым собственной женой. Сидя на толчке, и грустно, подперев голову кулаком, он тоскливо сокрушался о своем проколе. Время от времени он подавал голос и призывал Долли к благоразумию, обещав ей все объяснить, если она успокоится. Что значит все, он пока и сам не знал, это еще надо было придумать, поэтому он оставался в той же позиции в поисках подходящего объяснения. Долли не отходила от двери, с возбуждением прохаживаясь вдоль туалета, поджидая выхода из этого убежища своего благоверного. Ей очень хотелось откусить ему все, что является половыми признаками мужчины и даже более того. Что значило более того, она сама не понимала, но очень жаждала крови. Когда очередной приступ ненависти настиг ее, она бросилась на дверь сортира, как на амбразуру, требуя немедленно открыть, обещая в противном случае ее поджечь. На истошные крики матери сбежались старшие дети. Гриша и Таня со страхом смотрели на нее, не понимая, что происходит.
Появление детей образумило Долли. Она сразу обмякла, обняла их и зарыдала. Стива почувствовал, что путь к свободе открыт и, что в присутствии их чад ему ничто не угрожает. Он выскользнул из туалета и трусливо прошмыгнул в кабинет. Там он на всякий пожарный закрылся на задвижку и, свернувшись калачиком на диванчике, чутко прислушивался, что происходит в соседней комнате.
Долли, успокоив детей и уложив их спать, обессилевшая от пережитого стресса, рухнула на кровать. Всю ночь она не спала и думала о том, как прервать эту цепочку бесконечных и бессмысленных унижений. Она понимала: ждать, что Стива образумится и станет примерным мужем абсолютно бессмысленно. Все равно, что требовать у волка не кушать ягнят. Нет, горбатого могила исправит, а раз так, то надо меняться самой. Что делать конкретно в этом направлении она пока не знала. Одно она поняла определенно: с этого самого дня с главной ролью ее жизни — женой ее собственного мужа покончено раз и навсегда. Долли решила сменить акценты и переместить их на детей. Только дети теперь станут смыслом ее жизни, ее опорой и главной державой.
А Стива пусть живет, как умеет. Это его жизнь и отныне она вмешиваться в нее не собирается. Может быть, она разрешит ему вращаться по его собственной орбите на обочине своей вселенной, а может быть выкинет из своего пространства. Время покажет, для нее это непростой вопрос, но его надо решать в самое ближайшее время. А пока она съедет с детьми на дачу. Там Долли хотелось провести все лето.
Утром она холодно объявила Стиве о своем решении и попросила его не навещать ее с детьми до тех пор, пока она ему сама не позволит. Стива, как и обещал, пытался все объяснить жене, но она на этот раз даже не стала его слушать. Она попросила его больше не беспокоить ее и, хлопнув перед его носом дверью своей комнаты, заперлась там, чтобы спокойно собрать свои и вещи детей для предстоящей поездки.
II.
Долли уехала с детьми на дачу, которая располагалась в деревне Ергушово. Сделала так, как пообещала Стиве. Впервые за всю свою семейную жизнь, она проявила характер: приняла свое собственное решение и, не мешкая, осуществила его. Быть жалким придатком своего мужа она не собиралась больше никогда. Да и не только мужа, но и мужчин вообще. Так по-новому для себя думала Долли по дороге на дачу, и от этого сильно гордилась собой. Может быть, впервые в жизни она чувствовала себя свободной женщиной, несвязанной ни брачными, ни какими либо другими узами ни с каким мужчиной. Это новое ощущение неожиданно понравилось ей, оно кружило ей голову, напоминало о далекой и беззаботной юности. Долли искренне удивлялась тому, что в браке со Стивой позволила себе раствориться в нем и потерять собственное лицо. Даже дети ее не заботили настолько, насколько ее обожаемый муж.
Бывший муж, с удовлетворением уточнила Долли и улыбнулась. Даже, если они не разведутся, все равно она теперь будет считать себя незамужней. Как муж, он для нее умер. В эту минуту она была абсолютно уверена, что в ее отношении к Стиве больше уже никогда ничего не изменится. Через некоторое время она вообще перестала о нем думать, обращая внимание лишь на красоты пейзажа, который расстилался вдоль дороги.
Долли с удовольствием вела машину, но старалась сильно не гнать. Дети спали на заднем сиденье, утомленные длительным переездом. Только Таня бодрствовала, присматривая за своим самым младшим братиком. Лицо ее было сосредоточено, совсем как у взрослой женщины, поглощенной своим ребенком. Вот мне и помощница растет, подумала Долли, с нежностью глядя на дочь. Ничего, справимся, и не нужен нам никто.
Они добрались до места. Долли остановила машину. Дети, обрадовавшись долгожданной свободе, с визгом высыпали на воздух и принялись носиться по территории, разглядывая все вокруг. Долли последовала их примеру и первым делом осмотрела дом, где им предстояло прожить все лето. По мере того, как она совершала осмотр, настроение ее падало все ниже и ниже. Дача родителей, подаренная ей на свадьбу, находилась в сильном запустении. Сюда не ездили уже несколько лет ни она, ни родители. Дом сильно обветшал, двери открывались с трудом и с сильным скрипом. Пол нещадно трещал и казалось вот-вот провалится под ногами. Везде пахло плесенью и сыростью. Долли сильно пожалела, что не приехала сюда весной. Ей следовало сначала подготовить помещение к летнему проживанию, и только потом привозить сюда детей. Но кто знал, что обстоятельства заставят ее спонтанно сорваться с места и ринуться в эту разруху и запустение, лишь бы только оказаться от собственного мужа подальше.
Долли медленно шла по дому, заглядывая в каждый уголок. В ее памяти этот дом был совсем другим, светлым, чистым и непомерно огромным. Здесь по утрам вкусно пахло свежеиспеченными булочками с корицей, которые неизменно пекла бабушка на завтрак. Каждое утро Долли просыпалась от этого умопомрачительного запаха и, наспех умывшись, как есть, с нечесаными волосами, бежала на кухню. Там ожидал ее стакан парного молока и нежная ароматная ватрушка. Родители к этому времени уже куда-то уходили, и остаток дня Долли проводила с бабушкой, с нетерпением ожидая вечера, когда вся семья соберется на ужин за круглым столом.
Долли обожала эти ежедневные семейные ритуалы, без которых не проходил ни один вечер в их родовом гнезде. Пристроившись на стул между мамой и папой, она съедала свой ужин, и остаток трапезы старалась сидеть тихо и незаметно, чтобы родители, как можно дольше не замечали ее присутствия и не отправляли бы спать. Однако ее хитрость не срабатывала и, как только стрелки часов показывали девять, Долли неизменно оказывалась в постели. Не помогали ни слезы, ни просьбы посидеть за столом со взрослыми еще совсем немного. Лежа в кровати и размазывая текущую из глаз влагу по щекам, она мечтала о том времени, когда сама станет взрослой и будет за большим круглым столом собирать свою семью на ужин...
Долли горько вздохнула, сбрасывая воспоминания детства, которые неожиданно застали ее врасплох и напомнили о самом счастливом времени ее жизни. Вот она и стала взрослой, как наивно мечтала о том в детстве, с нетерпением ожидая этого прекрасного, как ей казалось тогда, времени. И что? Семья у нее есть и большая, только не собираются они по вечерам за столом в тесном семейном кругу, как о том грезила она когда-то. Стива давно живет своей, отдельной от них жизнью и не только отсутствует по вечерам за ужином, но иногда нет его и за завтраком. Не получилось из него крепкого отца семейства. Не стал он ей ни опорой, ни поддержкой, а только источником обид и постоянного с каждым днем все больше накапливаемого раздражения. Вот и дачу к их летнему проживанию он так и не подготовил. А ведь просила же она его, когда он ездил продавать часть земли. С этой задачей он справился отлично, участок продал, а что касается всего остального, и пальцем о палец не ударил. Нет, не хозяин он в доме, не созидатель, а скорее всего разрушитель. И зачем он ей такой, зачем лишнее ярмо на шею? Эти мысли не отпускали Долли. Надо было срочно решать, что-то делать, чтобы восстановить в своей душе гармонию и покой. Если они к ней вернутся, значит и в ее семье будет все ладно и не будет такой разрухи вокруг. Долли намеревалась все всерьез обдумать и за лето найти правильное решение о своей дальнейшей жизни. Но прежде, чем устранить разруху в своей душе, ей следует устранить разруху в окружающей ее обстановке. Надо тут срочно навести порядок: найти плотника, чтобы починил замки, двери, крыльцо и сломанную мебель. Нанять помощницу по хозяйству, чтобы помогала с готовкой и приобретением продуктов. Много еще вопросов предстояло решить Долли, прежде, чем сесть и всерьез подумать о том, как жить дальше.
