Крылья Тура.

Я попросил нашего ПНШ связаться со стрелковой дивизией, чьи боевые порядки громил бронепоезд, и спросить — есть ли какая закономерность в его появлениях на фронте? К вечеру был дан ответ. Точнее — не так. Вечером ответ приехал к нам в полк. Пехотный капитан из разведотдела дивизии горел желанием рассказать про чертов бронепоезд все, что знал и не знал. Поговорили мы с ним душевно и подробно. И кое-что интересное выплыло.

Предположительно стала известна стоянка, где немецкий бронепоезд мог отстаиваться ночью — железнодорожная станция Тоннельная на линии Краснодар-Новороссийск. Не так уж и далеко от линии фронта, добраться можно. Только вот на чем лететь? И чем бить гада ползучего? Я пошел к майору Россохватскому.

— Разрешите, товарищ майор?

— Давай, Виктор, заходи. С чем пришел?

...Проговорили мы с ним часа полтора. Ну, не хотел верить мне майор, что мы с Демычем одними пушками забьем бронепоезд, как серенького козлика. Пришлось сослаться на авторитет такой серьезной организации, как "Смерш". Выдернутый к командиру капитан Иванецкий одобрительно на меня поглядел и подтвердил, что у капитана Туровцева такой трюк может и получиться. Комполка в детали не лез, но по его прищуренному правому глазу было ясно видно, что слухи о внучатах его стороной не обошли.

Но понимание начальства полкового — это еще не гарантия от ненужных вопросов со стороны вышестоящего начальства. Поэтому лететь решили так — Демыч на своем Як-1б, а я — на одном из еще не списанных старых Як-1 с рейками для ракет. Кроме того, я договорился в мастерских, и мне быстренько соорудили некий контейнер под бомбодержатели старенького Яка. А в контейнер оружейники осторожно уложили зажигательные капсулы АЖ, выклянченные в полку штурмовиков. При сбросе контейнер раскроется, а ампулы, к радости фашистов, — разлетятся и накроют цель. О нашей задумке пошли разговоры, шепотки и сплетни, и, в результате, дивизия настояла, что в небе будет еще и контролер с фотоаппаратом. Поскольку атаковать бронепоезд мы с Демычем решили на рассвете, когда еще практически темно, то присутствие разведчика с аппаратурой нас особо не напрягало — немцы его не увидят и преждевременную панику не поднимут.

А напрягал нас наиточнейший график полета, поминутно, даже — посекундно сверенный с восходом солнца и началом боевой активности на фронте.

Мы заново пристреляли свое оружие. Теперь точка сведения пушечной и пулеметных очередей была выставлена на восемьсот метров. Ничего! Не многовато, а в самый раз! Еще темно будет, стрелять будем почти наугад. И стрелять будем практически на высаживание всего БК за одну очередь, как говорится — на расплав стволов. Черт с ними, не жалко. Заменят, если что. Испорченные стволы пары пулеметов — это не цена за сожженный бронепоезд!

Слухи и шепотки стали нас нервировать, но тут и подготовка к диверсии закончилась. Вроде бы мы все предусмотрели. Ах, да! Еще мы, совершенно обнаглев, попросили выдвинуть к месту стоянки бронепоезда безотказного трудягу По-2 с опытным летчиком-ночником. А вдруг — подобьют кого-нибудь из нас, а тут и он — раз! Пожалте, товарищ капитан! Машина подана — прошу садиться! Здорово я придумал, аж самому понравилось.

Ну, вот и все. Все оговорили, все решили, а что не решили — того не предусмотреть. Пора на вылет. Боекомплект для наших истребителей я зарядил, мощи не пожалел, теперь посмотрим, как это все сыграет.

Было 04.15, еще совсем темно, когда мы с Демычем загрузились в самолеты. Комполка залез ко мне на крыло и сказал, что разведчик с фотоаппаратурой и ночник По-2 уже вылетели. Ждут только нас. А что нас ждать? Мы готовы! Свет, рампа, занавес! Вперед!

Про занавес — это я так, для красоты. А свет дали. На короткое время несколько машин зажгли свои фары, и мы с Демычем взлетели по освещенной полосе.

В небе я несколько раз мигнул АНО, Демыч мигнул в ответ, и темным силуэтом пристроился ко мне метрах на пятидесяти.

— Все, Дед, вижу твой выхлоп — гаси лампочки!

— Понял, пошли...

Тщательно выдерживая высоту и время полета, мы, приглушив двигатели, на щадящих оборотах, тихо плыли в темном небе. Минут через десять начнет светлеть. Вот тогда-то придет и наш черед. Тогда мы и сыграем бронепоезду побудку. Напрягая зрение, я внимательно следил за затверженными назубок наземными ориентирами. Правильно идем, еще немного... Скоро пора будет снижаться... А вон и станция. Рельсы блестят в свете луны... Вот смеху то будет, если сегодня бронепоезда на ней нет! А ушел за углем куда-нибудь, или еще что. Над нами весь фронт смеяться будет. Отважные охотники на бронированного дракона пукнули в воздух... Да-а, не смешно. Ну, где же ты, моя Сулико? Где?

— Дед, посмотри дальше, за станцией, какой-то горб... Это не масксети?

Точно! Вот она, стоянка! А вон, в тусклом свете пары желтых светлячков виден железный борт змеюки.

— Демыч, чуть корректируем заход. Не под 90 градусов, а под 45! Выходи вперед — ты стреляешь первым!

— Понял, исполняю...

Истребитель Демыча плавно вышел вперед и, снижаясь, потащил меня вниз. Я еле успел окинуть взглядом небо и горизонт. Интересно, где авиаразведчик и кукурузник болтаются? Ну, да не до них сейчас!

Скорость нарастала, самолет стало потряхивать в холодном утреннем воздухе.

— Демыч, не гони, мазанешь ведь, паразит!

— Не бздо, Витя! Патрет сымем, как в фотостудии... Гляди — сейчас вылетит птичка!

И птичка, действительно, вылетела! И что этим гадам-зенитчикам не спалось! Все же немцы интересный народ, послушный и дисциплинированный! Сказано — расчету зенитного автомата ночью бдеть — бдят, сволочи! Это не братья-славяне, те бы дрыхли без задних ног.

В общем, эти бодрствующие гады-зенитчики открыли стрельбу. Все, украсть невесту по-тихому не получилось, будем бить арийские морды!

— Демыч, пали, собьют ведь!

На капоте истребителя Демыча заполоскалось пламя выстрелов. Я тоже прицелился, как получилось, и нажал обе гашетки. Самолет задрожал, вниз, к бронепоезду, пошли трассы огня. В прицеле появилась площадка с работающим "Эрликоном". Я, ни секунды не раздумывая, залпом выпустил все реактивные снаряды. Самолет с облегчением "вспух" и тут же получил несколько попаданий 20 мм снарядов зенитки. Мотор зачихал и встал. Под крыло подвалила туша бронепоезда, и я дернул рычаг сброса контейнера с ампулами "АЖ".

Мой самолет низко прошел над полыхающим бронепоездом. Солнце только-только выпустило первые лучи, и было еще темно. Но сзади, красивым бело-желтым пожаром в полнеба, горел бронепоезд. Хорошо мы его сделали!

Демыча, естественно, я не видел. Но сказать ему пару слов было необходимо.

— Демыч, я подбит, иду на вынужденную, уходи один!

— Дед, ты что! С ума сошел! Какая к .... матери вынужденная! Темно — разобьешься на хрен! Пока есть скорость — лезь вверх. Включи фару, По-2 тебя увидит. Прыгай, да ракетницу не забудь! Приземлишься — пальни из нее, а я подсвечу для ночника — он сядет и тебя возьмет!

А ведь Демыч прав, здорово придумал, сукин сын! А говорит — я командовать не люблю и не умею, мне бы пострелять только. Быстро и толково все разложил по полочкам! Надо его слушаться. Давай, "яшка", лезь вверх. Спасай меня, крылатый!

Я включил посадочную фару и на последних километрах набранной при снижении скорости полез вверх. Метров четыреста, а выше и не надо... не надо долго болтаться под куполом. Тут, вокруг, друзей и восхищенных зрителей нет. Я расстегнул привязные ремни, сбросил фонарь, привстал, и, когда самолет, потеряв скорость, начал опускать нос, толкнул ручку ногой от себя. Истребитель послушно "клюнул" носом, а меня мягко выбросило в темное небо...

...Хлопнув, распустился купол парашюта. Видно было, как мой Як, горя циклопьим глазом посадочной фары, беззвучно падает вниз. Вот световой круг от фары сузился на приближающейся земле, стал ярким, и — взрыв! Нет больше моего "яшки", есть лишь его огненная могила. Света, кстати, вполне достаточно.

Земля надвигалась, я сдвинул ноги и чуть подсогнул их в коленях. Краем сознания я засек какие-то звуки. Удар! Жестко-то как! Ой-ей-ей! Больно, однако... Стоя на дрожащих ногах, я сбрасывал лямки парашюта, и, по привычке, собирал его к себе за стропы.

Да, что я там подумал? Звуки! Как всегда — есть приятные для моей истосковавшейся души звуки, а есть и неприятные...

К приятным явно относится заглушенное стрекотание слабенького мотора По-2, он уже ищет возможность сесть около костра от моего истребителя.

А вот к неприятным... Опять вой двигателя "Ганомага", лязг его гусениц и резкие звуки немецкой речи. А вон и его фары... Ну, это ничего, это не страшно... Сейчас темно, и меня они не увидят. А я их вижу как на ладони.

Я вытащил свой "Вальтер" и зарядил обойму. С приглушенным щелчком она встала на место. Клацнул затвор. Пора...

Я "скользнул" за идущий на костер от самолета "Ганомаг". Метров тридцать пришлось бежать, хорошо, что этот гроб шел не так уж и быстро. В бронетранспортере было человек шесть. Да еще и водитель. А что если не жечь этот гроб, а использовать как прожектор? Решено! Я аккуратно прицелился и выстрелил в щит пулемета. Резкая вспышка, вой обожженных фашистов.

В три прыжка я догнал бронетранспортер, заскочил в него, подхватил чей-то автомат и выпустил в еще шевелящихся немцев весь магазин. К сожалению, шальной пулей был убит и водитель. Ну, ничего! Мне не привыкать. Выбросив фашиста, я сел за руль и описал небольшой круг, пристально вглядываясь в освещенную фарами поверхность земли. Туда! Там поровнее!

В это время я уловил, что звук самолетного мотора сменил свою тональность. Черт! Это же Демыч, спасая меня, заходит в атаку на бронетранспортер! Срочно вон из него!

Только я успел сквозануть из обреченной машины, как "Ганомаг" накрыла струя огня. Разгорелся второй костер. Вон там По-2 может сесть! Я пальнул в нужном направлении ракету. Демыч засек ее, развернулся и дал еще одну очередь по земле. Заполыхала огненная дорожка. Через секунду-другую на нее плюхнулся кукурузник, а через третью секунду к нему сиганул я. Пробежавшись метров десять, я догнал бегущий по земле самолет, ухватился за борт и, подпрыгнув, головой вперед свалился в заднюю кабину.

Жадно хватая ртом воздух, я заорал: "Все, шеф, гони! Пассажир на борту, других здешних мудаков нам не надо!"

Из первой кабины ко мне обернулось смеющееся девичье лицо.

— Как скажешь, голубь ты мой сизокрылый! Полетели!

Боже, кто это?

Ангел небесный!

Глава 8.

Ангела звали старший лейтенант Лебедева. Катя Лебедева. Царевна-лебедь.

Когда мы долетели до нашего аэродрома и под прикрытием Демыча сели на родную землю, я, не дождавшись пока остановится винт, вытащил летчицу из кабины, стащил с нее шлем и расцеловал в обе щеки! Потом — в губы... потом — снова в щеки... потом Катя дала мне по морде! Но сама при этом смеялась! Значит — понравилось! Мне тоже...

Тут набежал народ и начал меня качать. Я кричал, что мол, подождите Демыча — впустую. Я кричал — вон Катю качайте! Она меня спасла! Народ кинулся за Катей, и несколько раз мы парили в воздухе вместе. Потом подоспел командир полка, сел Демыч, и я доложил о выполнении задания.

— Есть у вас уверенность, что бронепоезд поврежден?

— Там все в огне было, товарищ майор! Все полыхало! Да еще я и ракеты пульнул и ажешки высыпал. Горело знатно. Я видел, как старший лейтенант Демченко атаковал бронетранспортер. От его очереди эта железяка так полыхала! Так что и бронепоезду деваться некуда — сгорит! Вот рассветет, и можно туда еще раз смотаться, проверить.

— А вы что видели, товарищ старший лейтенант? — майор Россохватский повернулся к Кате.

— Я не знаю, чем летчики стреляли по бронепоезду, но он горел, как деревянный, товарищ майор!

— Эк, как вы бодро доложили! Большое тебе спасибо, дочка, что ты Виктора мне привезла! Дай-ка я тебя по-стариковски... — комполка трижды расцеловал зардевшуюся Катю в щечки.

— Да что у вас за полк такой, товарищ майор! Все только и делают, что целуются! — задыхаясь от смеха проговорила старший лейтенант Лебедева. — Не летчики, а голубки какие-то! Все воркуют и целуются, целуются и воркуют!

— Ты это, дочка, мне брось! Я тебе дам голубки! Эти голубки вон какого червяка бронированного заклевали! А ты одного еще и спасла — для нас двойная радость! Ну, пошли в столовую! Чай будем пить!

Откуда столовские уже все знали — в голову не приходит. Но знали. И к нашему приходу столик уже был накрыт. И конфеты, и баранки и варенье!

Душевно попив чайку, мы проводили старшего лейтенанта Лебедеву к ее самолету. На взлетке уже молотили винтами два истребителя сопровождения дорогой гостьи.

— Еще раз спасибо тебе, Катя! Я подал в дивизию представление на награждение тебя за геройский, прямо скажем, поступок. Спасибо тебе, родная! Прилетай к нам как к себе домой! Прощай!

Стрекоталка Кати, под охраной двух Яков, исчезла вдали, а я все смотрел ей вслед.

— Что, Виктор, присушила тебя дивчина? — толкнув меня в бок, поинтересовался Демыч. — Красивая и боевая. Достойная подруга будет!

— Что?

— Э-э-э, брат! Да ты меня и не слушаешь! Ну, пошли, пошли... Командир приказал в штаб идти. Опять отчет писать будем, и схемы атаки на бронепоезд чертить...

* * *

Как мы и договорились с Демычем, основной упор в бумагах мы делали на применение ампул АЖ, и вероятную детонацию боеприпасов, которые, скорее всего, грузили в бронепоезд немцы, когда мы провели атаку. Ни чем другим такого результата объяснить мы не могли. Не могли же мы на полном серьезе заявить о применении "божественного огня". И так нарисовались — как в валенках на пляже.

Я уж и не знаю, как это получилось, но особого разбирательства и не было. Фотоконтроль дал четкую и ясную картинку — бронепоезд пылал. А больше ничего и не надо. К счастью, немцы этот бронепоезд куда-то утащили, и вопрос об исследовании его останков как-то весь иссяк... Мне же лучше.

Демыча, Катю и меня наградили орденами. Меня — аж орденом Ленина! Катю и Демыча — боевиками. Достойно, весьма достойно! За пару очередей-то. Ну — и за пять минут моих страхов на земле. А вот Катерина — она и правда герой. Свой орден Ленина я бы ей отдал. Но — это невозможно. Как там, в "Гусарской балладе", говорит Кутузов — "...а крестом-то не швыряйся! Чай, не шпильки!" Как-то так, в общем.

А потом меня в очередной раз ранило. Просто зла не хватает. Даже и не ранило, а так... Глаз левый я сильно разбил при посадке. Какой-то месс залепил мне в бою очередь по левому крылу, ну и повредил шасси. Оно и не вышло при посадке. Я не обратил внимания, что зеленая лампочка не загорелась. На полосе тоже лажанулись, прохлопали ушами. Да еще у нас был такой своеобразный шик — подойти к полосе на скорости, с "прижимчиком", и шасси выпускать только в самый последний момент. Вот я и выпустил...

Левая стойка шасси не вышла, истребитель катился на одной ноге, пока скорость не упала, а затем — по законам физики, цапнул землю консолью левого крыла и крутанулся. Меня и мотануло по кабине вправо-влево, как Ваньку-встаньку. В результате — "ушибленная рана левого глаза". Хорошо, что глаз цел. Но видеть я им еще долго не смогу, он весь заплыл и стеснительно скрылся в огромной опухоли. Само собой, боевые вылеты мне запретили, на глаза Кате с такой мордой я показываться не хотел, и злой и недовольный целыми днями нарезал виражи вокруг стоянки своей эскадрильи. Чем доводил бедных летчиков почти до нервного срыва. В общем, когда мне сказали срочно собираться и вылетать в Москву, в распоряжение отдела боевой подготовки штаба ВВС Красной армии, все, в том числе и я, вздохнули с облегчением.