Торнсайдские хроники

— Ты невероятно догадлива.

— Такая профессия. Газетчик должен уметь читать между строк. Предполагаю, что своеобразные склонности у тебя были и раньше, но ты до определённой степени держал себя в узде. Впрочем, не сомневаюсь, что жители Кемптона могли бы порассказать немало интересного. Но эти слухи были не настолько шокирующими, чтобы докатиться до Торнсайда. А вот после того, как ты разделался с Эммой, видимо, вошёл во вкус. И остановиться уже не пожелал. Тем более, зачем? Ты ведь стал графом, а граф может себе позволить многое.

— Граф может себе позволить стереть тебя в порошок, — злобно заверил он.

— Разумеется. Но не сейчас. О, неужели ты больше меня не хочешь? — заметила я, опустив глаза.

И отчётливо услышала, как он заскрипел зубами.

Я бросила взгляд на часы. Вполне достаточно, чтобы отпустить пленниц. Значит, теперь можно просто ждать того момента, когда всё закончится. Я покрепче сжала рукоять кинжала. В том, что мой конец близок, я нисколько не сомневалась. Но во всяком случае, что бы ни случилось теперь, я не позволила ему сделать из себя жертву. А дальше будь, что будет.

Что бы ты сказал, Кентон, если бы узнал, что здесь произошло? Хотя, конечно, ты никогда не узнаешь. Назвал бы меня круглой дурой? Или сказал бы, что мною гордишься? Ты ведь тоже не готов был унизиться, целуя чужие сапоги, и чуть было не пожертвовал ради этого всем — свободой, владениями, жизнью, а в конечном счёте, возможно, и достоинством...

Дальше додумать мне не дали. События стали развиваться быстро, даже стремительно.

— Ваше Сиятельство, срочное донесение! — Эти слова донеслись практически одновременно со стуком в дверь. — Простите, но это никак не терпит отлагательств...

Я резко обернулась к двери и, видимо, слегка ослабила хватку. Рейвен отклонил голову в сторону, отодвигая свою шею от лезвия, и схватил меня за руку. Я сжала кулак сильнее, намеренная сопротивляться до последнего, и в ходе борьбы полоснула графа по лицу. Рана получилась глубокая, кровь сразу же закапала ему на одежду. Громко завопив, Рейвен с силой ударил меня по щеке, и я отлетела в сторону, одновременно выпуская кинжал из рук.

На крик в опочивальню вбежали люди, сразу трое телохранителей и побледневший лакей.

— Взять её! — завопил Рейвен, хватаясь лицом за щёку. Между пальцев тут же засочилась кровь, успевшая как следует залить лицо. Рана протянулась почти от самого нижнего века к подбородку; похоже, я только чудом не задела глаз. Двое охранников подскочили ко мне и схватили за руки; я едва успела набросить на плечи валявшийся рядом плащ. — Дрянь!!! Ты за это ответишь! Я прикажу тебя повесить! Нет, это слишком лёгкая смерть! Тебя...тебя сожгут! Сожгут как ведьму! Отведите её в тюрьму! В мужскую камеру! Пусть это будет моим подарком заключённым! Пускай просидит там три дня. А потом — на костёр!

Когда меня волокли прочь из опочивальни и затем вниз, на уже знакомый этаж, где располагались тюремные камеры, я думала только об одном. Всё-таки следовало перерезать ему глотку.

Кентон как чувствовал, что что-то пойдёт не так, и, постаравшись освободиться как можно быстрее, почти бегом возвратился к месту своего укрытия. Просунув ключ в замочную скважину, сразу же понял, что произошло, ибо оказавшаяся незапертой дверь моментально приоткрылась. Разумеется, Абигайль внутри не было. Кляня последними словами всё на свете — и себя за то, что пошёл на эту встречу, и Абигайль за её идиотское упрямство, — он ринулся прочь из дома в надежде успеть перехватить её у замка.

Увы, это ему не удалось. Опустив на лицо капюшон плаща и подобравшись к замку неузнанным, он сумел разглядеть в одном из окон её силуэт. Затем занавеска задёрнулась, и больше он ничего не мог увидеть...как и изменить. В бессилии сжав кулаки, он яростно пнул ногой ни в чём не повинный куст. Душу сжигала не злоба, не страх, не осознание опасности, а отчаяние: он ровным счётом ничего не мог поделать! Даже если громко представится и станет молотить кулаками в дверь, на судьбе Абигайль это уже никак не отразится.

Однако уходить Кентон не стал. То ли из чувства мазохизма, то ли ради того, чтобы хоть что-то предпринять в случае, если такая возможность всё же подвернётся. Он даже принялся внимательно изучать стену замка, ища способ пробраться внутрь через окно, но стена была слишком гладкой, а покрывавшая её местами растительность отнюдь не была достаточно крепкой, чтобы выдержать вес взрослого человека. И как только всем этим героям романов удаётся забираться в окна к любимым женщинам по плющу?!

А потом стало происходить нечто странное. Он видел, как за занавеской заметались многочисленные тени. Услышал крики — нет, не женские; кричал мужчина, и, кажется, Рейвен. Господи, ох, уж эта Абигайль, что она умудрилась с ним сделать? Внизу тоже начался переполох; кто-то выбежал из замка с криком "Лекаря!", потом слуги принялись носиться туда-сюда, кто с ведром воды, кто с каким-то посланием в руке.

Выяснить, что произошло, оказалось не так уж трудно; безотказный в таких случаях способ был Кентону хорошо известен. Перехватив одного из слуг, Алисдейр продемонстрировал ему золотой (мелочиться в данном случае было бы неразумно) и отправил за подробной информацией. Услышанное мягко говоря его не порадовало. Оказывается, Абигайль нанесла Рейвену серьёзную рану, изуродовав таким образом лицо, а тот приказал посадить её в тюрьму и через три дня сжечь на костре. Уже был отправлен приказ приготовить всё для казни.

Отпустив слугу, Кентон в очередной раз выместил собственную ярость на несчастном кусте, но на сей раз мысли его быстро закрутились в нужном направлении. Есть только один человек, который может остановить Рейвена. До Фолкрейда два дня пути. В его же распоряжении всего три дня. Для того, чтобы успеть, надо добраться до места всего за сутки... Значит, он успеет.

Меня протащили по полутёмному коридору и ввели в небольшое подвальное помещение, в котором находилось всего две, зато просторные, камеры, одна напротив другой. В одной сидели женщины, в другой — мужчины, и там, там человек по двенадцать-пятнадцать. Один из телохранителей что-то коротко сказал стражнику, и тот, звеня ключами, принялся открывать одну из длинных решётчатых дверей. Разумеется, дверь в ту камеру, где содержались мужчины.

— Эй, придурок! Ты перепутал! — прокричала стражнику рыжеволосая женщина лет тридцати, стоявшая возле прутьев.

— Никто ничего не перепутал, — возразил тот. На придурка он не отреагировал. Похоже, он вообще чувствовал себя в данной ситуации не слишком комфортно. — Куда приказано, туда и распределяем.

— Он что, совсем умом тронулся?! — воскликнула ещё одна женщина, постарше, вставшая рядом с рыжеволосой.

Остальные их сокамерницы тоже поспешили приблизиться к решётке.

— Ничего я не тронулся, — немного обиженно пробурчал стражник, отперев, наконец, дверь.

— Да кому ты нужен! — отозвались в ответ. — Рейвен тронулся!

— Потише, ты! — прикрикнул на неё один из державших меня телохранителей. — Не то будешь наказана по всей строгости!

— А то сейчас мы тут все прохлаждаемся! — зло рассмеялась она в ответ.

Между тем меня затолкнули в камеру и заперли снаружи дверь. На меня уставилась добрая дюжина пар мужских глаз. Женщины из камеры напротив тоже молча следили за происходящим. Я отступила к боковой стене и остановилась возле неё, безуспешно кутаясь в разорвавшийся по дороге плащ и затравленно глядя на замерших сокамерников исподлобья.

Затем один из них, крупный мужчина, высокий и широкий в плечах, медленно направился ко мне, прямо на ходу снимая с себя куртку. Я вжалась спиной в стену и молча следила злым взглядом за тем, как он приблизился и остановился буквально в одном шаге от меня. Смущённо потупившись, мужчина неловко протянул свою куртку мне.

— Вот, возьмите.

— Спасибо.

Не играя в стеснение, я повязала вокруг себя плащ наподобие юбки, а сверху надела куртку. Конечно, она оказалась мне безбожно велика, но не в моём положении было привередничать.

— О! Госпожа Аткинсон! — радостно завопил, выбираясь из группы сокамерников, здоровый небритый громила. — Вы меня помните? Вы ещё давали мне автограф!

— Ну, как же, — пробормотала я. Ага, такое, пожалуй, забудешь. — Если не ошибаюсь, Томми Костолом?

— Он самый! — Громила совершенно платонически приобнял меня, как старого друга, и обернулся к остальным. — Значит, так, вот это — Абигайль Аткинсон, самая талантливая газетчица королевства. Кто её обидит, будет иметь дело лично со мной. Это всем понятно?

— Слушай, ты, не думай, что ты здесь самый умный, — произнёс знакомый нахальный голос, и из толпы узников мне навстречу выбрался Люк.

— Ты-то что здесь делаешь?! — изумлённо воскликнула я, в свою очередь обнимая газетчика. — Я думала, КПЗ — это твой потолок!

— Перешёл на новый уровень, — гордо ответил приятель. — Не все же, как ты, одним прыжком добираются до таких высот!

— Ты хотел сказать "низов", — поправила я.

— Не будем вдаваться в детали.

Обстановка потихоньку разрядилась; люди в обеих камерах начали переговариваться друг с другом, а я получила возможность получше изучить своих сокамерников. Многих из них я знала в лицо; по поводу некоторых меня просветил Люк. Из реальных преступников помимо Томми здесь был всего один человек, посаженный за ограбление со взломом. Все остальные оказались примерно такими же преступниками, как мы с Люком, то есть горожанами, сказавшими или услышавшими что-то не то, оказавшимися неугодными кому-то не тому (но не в достаточной степени, чтобы угодить в места более отдалённые), либо просто не пожелавшие проявить должного почтения к "правильным" людям.

Обычно двое стражников сидели в конце коридора, в то время как остальных охранников отсюда видно не было: они находились дальше, в коридоре, отделявшемся от нашего очередной решётчатой дверью. Непосредственно к нам стражники приближались лишь в редких случаях, чтобы принести еду и воду, либо посадить, а реже — выпустить, кого-то их заключённых. Когда тот же страж, что отпирал для меня дверь, подошёл к камерам с водой, рыжеволосая женщина снова прильнула к решётке.

— Эй, ты! — крикнула она ему, тем самым привлекая внимание всех заключённых. — Почему это её можно сажать в мужскую камеру, а нас нельзя? Я, может, тоже к мальчикам хочу!

— Да, и я тоже! — присоединилась к ней одна из сокамерниц.

— Точно! А меня — к девочкам! — тут же встрепенулся Люк.

В рядах девочек начался некоторый переполох. Некоторые принялись поправлять причёски, одна даже извлекла из кармашка маленькое зеркальце.

К стражнику потянулись многочисленные требовательные руки. Расстояние между камерами было не большим, и он вынужден был сжаться в комок, чтобы проскочить между двумя решётками.

— А я с мужем вместе сидеть хочу! — заявила невысокая полноватая блондинка лет сорока. — А то что это он там, а я здесь?

— Он уже три дня, как там, а ты здесь! — рявкнул стражник. — Что тебе вдруг припёрло-то!

— Эй, ты, не кричи на мою жену! — возмущённо вступил в дискуссию один из моих сокамерников, в котором я опознала нашего районного зубодёра. — А то я тебя сейчас обслужу вне очереди, всю жизнь одними кашками будешь питаться!

Стражник на всякий случай отодвинулся от мужской камеры подальше, приблизившись таким образом к женской. И тут же вздрогнул, ощутив, как цепкие женские пальчики ухватились за его плечо.

— А то и припёрло, что раньше он в какой камере сидел? В мужской! — строго заявила блондинка. — А теперь в какой?

— В какой? — обречённо спросил стражник.

— А непонятно в какой! — авторитетно заявила женщина. — Он теперь, получается, с посторонней женщиной будет ночевать. Я же ему, когда домой вернёмся, этого так просто не спущу!

— А если я его в твою камеру пересажу, спустишь? — ехидно спросил стражник, выворачиваясь из её хватки. — Здесь же вон сколько баб.

— Эту тоже не спущу, — признала блондинка. — А двуспальные камеры у вас есть?

— Ой, и нам с мужем тоже двуспальную камеру! — завопила знакомая мне женщина, по профессии художница.

— А отдельные камеры только женатым дают? — тут же подскочила к решётке очередная бойкая девчушка. — А мне во-он тот мальчик нравится!

— Кто, я? — с интересом прильнул к прутьям молодой голубоглазый парнишка, ученик лекаря.

Стражник закончил возиться с посудой и поспешил ретироваться обратно, в спасительную нишу в конце коридора. Я тоскливо проводила его глазами. Где-то там, за поворотом, находилась камера с секретом, дверью, ведущей в потайной ход. Правда, вёл этот ход в тюрьму, которая была много хуже и страшнее этой, но были ведь из него и другие выходы — например, в замковый парк. Увы, та камера была сейчас недосягаема.

— И как теперь убить время? — пробормотал Марк, учитель из местной школы для мальчиков.

— У кого-нибудь есть карты? — поинтересовалась я.

— Ну, есть.

Приятель Томми Костолома выудил из-за пазухи помятую колоду.

— Во что будем играть? — без особого энтузиазма спросил Марк.

— В "верю-не-верю", — решительно заявила я.

— А на что?

— На раздевание.

Кажется, мой ответ ошарашил решительно всех.

— Абигайль, ты что, совсем умом тронулась? — прошептал сквозь зубы Люк.

— А что такого? Хочу обзавестись обновкой!

— Сама-то проиграть не боишься?

— А мне и так терять нечего.

Ага, сейчас я проиграю! У меня был лучший учитель в Торнсайде.

— А если всё-таки потеряешь? — поинтересовался Люк.

— А Томми обещал, что никому не даст меня в обиду.

— А я и не про мужчин, — отозвался газетчик. — Ты знаешь, что с тобой вот они сделают?

И он указал в сторону прислушивавшихся к дискуссии женщин.

— А пусть они сначала меня достанут, — пожала плечами я. — Ну, так чего мы ждём?

Приятель Томми принялся сдавать карты. Когда вся колода была поделена между шестью участниками, мне как единственной женщине предоставили право первого хода. Я аккуратно выложила на пол камеры семь карт и с милой улыбкой объявила:

— Семь дам.

— Нет, нет, что ты делаешь?! — вопил, хватаясь за голову стражник. — Правую, крайнюю правую надо было выбирать!

— Что, что там? — закричала из женской камеры рыжеволосая, силясь рассмотреть только что открытую карту.

— Не угадал он! — разочарованно простонал второй стражник.

— Ты проиграл.

Я удовлетворённо вытянула руку. Ученик лекаря тоскливо вздохнул и, сняв рубашку, передал её мне. Женщины довольно завизжали. Тут я их понимала: торс у юноши был ничего так. У Кентона, конечно, лучше, но, как говорится, на безрыбье...

Я с удовольствием натянула на себя рубашку. Признаюсь, это было нелегко, учитывая, что её пришлось натягивать поверх трёх других рубашек и двух курток, в которые я успела облачиться за время игры. На ногах красовались две пары брюк, тоже натянутые одни поверх других. Сидевшие в камере полуголые мужчины мрачно следили за моими ухищрениями, пока я с трудом влезала в свой новый выигрыш.

— Аби, а не запаришься? — едко осведомился Люк, торс которого тоже остался обнажённым, на радость сидящим напротив женщинам.