— Если переход не был односторонним — да, — ответил Шиф. — А если был искусственно создан... тем более. Мы не знаем, как устроено это "зеркало", но из описаний Ковальского ясно: оно не разбилось, оно "треснуло". Он не сказал, что оно исчезло. Значит, оно могло остаться активным.

-И где оно?

-Мы этого не знаем. Никаких записей о его изъятии нет. Клиника в Кракове была закрыта спустя три года, часть архивов сгорела при аварии в хранилище. Земля под зданием теперь принадлежит частной транспортной корпорации, она снесла старые корпуса под строительство станции гиперпоезда. Ни о каком "зеркале" они не сообщали

-Или не знали, что оно вообще существует.

-Возможно. Или знали, но решили не поднимать панику. На тот момент подобных аномалий ещё не изучали системно.

Максим тихо усмехнулся:

-Никогда не думал, что буду обсуждать магическое зеркало, с помощью которого кто-то вывалился из альтернативной царской реальности в будущее. И не с психиатром, а с научным куратором из секретного правительственного агентства.

-Добро пожаловать в XXVI век, -без тени иронии сказал Шиф. -Мы давно вышли за пределы привычного. Просто не все это осознали.

-И ты веришь в идею множественных реальностей?

-Не просто верю. Мы её моделируем. Представь: на каждом уровне выбора физического, биологического, социального вселенная может "раздваиваться". В одной реальности Россия остаётся империей. В другой планетой правят динозавры. В третьей не рождается ты.

-А в четвёртой я не еду на той клятой маршрутке, и червоточина меня не забирает, — кивнул Максим. -Верю. Меня теперь сложно удивить.

Шиф на мгновение отвёл взгляд. Затем сказал:

-Мы думаем, что зеркала, подобные тому, которое описал Ковальский — это не просто переходы. Это контактные интерфейсы. Если они созданы искусственно, значит, кем-то. Если природны, но стабилизированы, то, опять же, не просто так.

-Снаружи кто-то есть?

-Это один из вариантов. Может быть, мы сталкиваемся с процессами, которые сами по себе обладают сознанием. Или псевдосознанием. Или даже чем-то, что полностью неописуемо нашим мышлением. Информация, которую зеркала могут передавать, может быть... заразной. Не в биологическом смысле — в онтологическом.

Максим застыл.

-Ты хочешь сказать, что сама идея может быть чужеродной?

-Да. Мы знаем, как информация может деформировать поведение, восприятие, даже мышление. Если зеркало действительно было артефактом для передачи таких структур, то Ковальский мог быть носителем. Не вируса. Даже не знаний. А принципа. Модели мышления, несовместимой с нашей.

-Но он не был опасен.

-Мы не знаем. Он не убивал, но оставался чужим. Даже через полвека в записях врачей видно — они его не понимали. И в какой-то момент испугались.

Максим снова подошёл к окну. Сумерки ушли в ночь. В темноте мерцали только бледные огни периметра и редкие капли, стекающие по стеклу. Всё выглядело до жути обычным.

-И ты хочешь, чтобы я... что? Нашёл других таких?

-Я хочу, чтобы ты смотрел. Слушал. Ты чувствуешь то, чего не замечают другие. В тебе самом — чужое. Но не враждебное. Пока. Нам нужны не солдаты, а наблюдатели с принципиально иным взглядом на проблему.

-Я уже был наблюдателем. На Титане. В лаборатории. В изоляции. Знаешь, что я понял?

Шиф молчал.

-Что наблюдать недостаточно. Если ты не вмешиваешься, всякая дрянь всегда берёт инициативу. Оно не ждёт.

-А ты уверен, что среди этих переходов зло — именно по эту сторону?

Максим обернулся. В его взгляде не было страха — только осознание.

-Нет. Но теперь я начинаю понимать, почему ты показал мне это дело...

Мысли в голове вращались, сталкивались, рассыпались на осколки. Всё, что он услышал, не походило на простой обмен научной информацией. Это был жест. Намёк. Или предупреждение. Он посмотрел прямо в лицо Шифа.

-Хорошо. Давай без кружев. Зачем ты мне это показал?

Пауза. Недолгая, аккуратно рассчитанная. Как будто Шиф ждал этого вопроса, но не спешил отвечать.

-Потому что счёл это правильным, — ответил он, наконец.

-Это не ответ.

-Возможно.

Максим чуть склонил голову.

-Что ты от меня хочешь?

-Ничего, — отозвался Шиф. -Пока ничего. Только чтобы ты знал. Чтобы это не стало для тебя сюрпризом, если что-то подобное произойдёт снова. Или, если ты сам однажды почувствуешь, что начинаешь меняться.

-Меняться?

-Да. Ты живёшь здесь, но ты не отсюда. И ты не статичен. Наш мозг пластичен. Он приспосабливается. Твоя память может начать стираться, перекраиваться. Или наоборот, возвращаться. Возможно, через десять лет ты проснёшься и вдруг вспомнишь улицы, которых не существует в этой реальности. Людей, которых никто, кроме тебя, не видел. Мы не знаем, как ведут себя те, кто проходит между мирами, на больших временных интервалах.

Максим сглотнул. Это было неприятно.

-Спасибо, что подбодрил, — сухо бросил он.

-Я просто честен. Ты хочешь знать правду, я её не прячу. Первая директива по сохранению лояльности субъектов.

-Нет. Ты её дозируешь.

Угол губ Шифа чуть дёрнулся. Почти улыбка — сухая, незавершённая.

-Мы все дозируем правду. Даже самому себе.

Максим повернулся к окну. Лес внизу растворился в ночи. Где-то вдалеке за ограждением на станции мигнул охранный дрон. Всё казалось прежним. И в то же время другим.

Он говорил себе, что привык. К этой жизни, к людям, к их будущему. Но внутри, где-то на уровне глубже мыслей, всё ещё жила тревога: вдруг это не конец пути? Вдруг он не просто случайный выживший? Вдруг и его переход был не аварией, а частью более сложной системы?

Он снова взглянул на Шифа:

-Значит, ты думаешь, они ещё появятся?

-Вероятность есть.

Глава 15

"Молчание Вселенной: к вопросу о парадоксе Ферми в эпоху межзвёздной экспансии"

Д-р Элиас Варма, Институт ксенологии Нью-Дели

Как ни парадоксально, но эпоха величайшей экспансии человечества стала временем глубочайшего когнитивного диссонанса для научного сообщества. К 2497 году нами полноценно колонизировано 17 звёздных систем с 20 обитаемыми мирами, обследовано 387 планет земного типа с выявленной биотой, но мы по-прежнему остаёмся одиноки во Вселенной. Статистика удручает: 91% живых миров демонстрируют лишь следы докембрийской жизни в виде бактериальных матов и архей, ещё 7% показывают остатки сложной, но докогнитивной биосферы, сравнимой разве что с земным палеозоем.

Современные версии уравнения Дрейка, даже при самых консервативных параметрах, предсказывали обнаружение хотя бы 3-5 цивилизаций на уровне земного неолита. Однако реальность оказалась куда более безжизненной. На 11 планетах мы обнаружили радиоактивные аномалии, которые могли бы свидетельствовать о ядерных катастрофах, но нигде нет следов хотя бы примитивных мегаструктур или артефактов. Это заставляет всерьёз рассматривать гипотезу "Великого фильтра" — некоего универсального механизма, уничтожающего цивилизации до их выхода в космос. Но если это так, то почему мы уцелели? Или наш час ещё просто не пробил?

Альтернативные объяснения выглядят ещё более тревожными. Возможно, разум — это тупиковая ветвь эволюции, а 99.9% биосфер развивают принципиально иные формы сложной организации, вроде планетарных грибных сетей или кремниевых колоний, которые мы просто не умеем распознавать как разумные. Или же существуют некие силы, намеренно изолирующие молодые цивилизации — но тогда почему мы не находим следов таких "смотрителей", несмотря на сканирование в 78 спектральных диапазонах?

Особую тревогу вызывает полное отсутствие переходных форм между простейшей жизнью и разумом. Из обследованных планет с многоклеточной жизнью ни на одной не обнаружено следов инструментальной деятельности, даже на уровне земных шимпанзе. Создаётся впечатление, что где-то между бактериальными матами и когнитивными видами существует непреодолимый барьер, который пока преодолела только земная биосфера. Или... возможно, мы просто не понимаем, что ищем. Последние данные с экзобиологических станций показывают, что 63% потенциально обитаемых миров демонстрируют странные геометрические структуры в осадочных породах, но все они оказываются результатом абиогенных процессов.

После почти трех веков интенсивных поисков мы вынуждены признать: либо человечество — первая разумная цивилизация в Млечном пути, либо все остальные намеренно скрываются от нас, либо наши критерии поиска разума фундаментально ошибочны. Каждый из этих вариантов одинаково тревожен и требует пересмотра базовых парадигм астробиологии.

* * *

Голограмма в центре зала была статичной: трёхмерная модель фрагмента Черного Маркера, в разрезе — искажённая гексагональная решётка, с зоны трещины расходились спиральные волны, визуализированные как псевдоакустические фронты. Внизу плавно текли графики: энергия пси-диапазона, инфразвуковая активность на 17.02 Гц, отклонения фазовых связей в альфа— и гамма-ритмах персонала, проекционные срезы по энтропии нейродинамики.

-Мы добились частичной стабилизации, — начал Белов, стоя у проекции. — Электромагнитный спектр обрезан фильтрами на 42% от базовой линии, гравитационные аномалии ниже фоновых в пределах отклонения. Поглощение инфразвукового диапазона — через фазоинверсные контуры и резонаторы, эффективность 39% по шкале Харпсона. Но...

Он переключил голограмму на тепловую карту активности.

-...сигнал в пси-диапазоне остаётся нефиксируемым напрямую. Всё, что мы имеем — косвенные деривации: нелинейные дрейфы когерентности нейросетей, спад дифференциальной энтропии, стохастические пики в участках мозга, связанных с автобиографической памятью.

Максим сидел молча, откинувшись в кресле. Он слушал. Единственное движение, чуть подрагивающие пальцы, перекатывающие колпачок от шприца с нейростабилизатором.

-То есть, — произнес Шиф. — У нас есть волна, от которой люди сходят с ума, но мы её до сих пор не видим.

-Не совсем, — вмешалась доктор Рашид. — Мы видим "результат её наведения". Представьте, что мозг — это нелинейный осциллятор, а пси-сигнал — управляющая переменная, воздействующая на начальные условия. Он не передаёт данные, он меняет топологию когнитивного ландшафта.

Белов кивнул:

-Эффект аналогичен бифуркациям в аттракторных системах: при достижении критической плотности чужеродного паттерна, нейросеть субъекта входит в режим фазового срыва. Так возникают психозы, слуховые галлюцинации, моторные автоматизмы. Всё это — попытка мозга "синхронизироваться" с неструктурированной, а возможно, и гиперструктурированной логикой Обелиска.

-А топология излучения?

Белов отреагировал на вопрос Шифа моментально:

-Спектр квазипериодичен, с модуляцией вблизи инфра-диапазона: 16.97-17.11 Гц. Но пси-компонента — не волна в классическом смысле. Вероятнее — это голографическая модуляция, в которой информация распределена по фазовым соотношениям. Эту гипотезу подтверждает то, что пси-влияние не затухает в зависимости от расстояния, но резко нарастает при увеличении количества "приемников".

-Коллективный когерентный отклик, — прошептала Рашид. — Чем больше людей рядом с осколком, тем сильнее он "видит" и "слышит" их. Психическая масса усиливает пси-петлю.

-Мы не справимся, если не научимся обнаруживать момент вхождения в резонанс, — вставил один из нейрофизиков. — Нужно строить мониторинг не по сигналу, а по развороту личной оси сознания — резкое смещение default mode network, подавление фронтальных лобных связей, рост связности островковой доли и обонятельной коры. Это и есть пуск.

-Слишком вариативно, — отозвалась Рашид. — У всех людей разные нейроподписи. Нужно универсальное ядро.

Все повернулись к Максиму.

Он напрягся. Скривился, но ничего не сказал. Только скользнул взглядом по охраннику у двери. Шиф выдержал паузу:

-Уникальный случай — субъект, у которого нет нейрокогнитивного отклика на пси-паттерн. Ни латентного возбуждения, ни срыва фазы, ни снижения аффективной резонансности. Но! Он слышит.

— А значит... — Рашид перешла в режим гипотез. -Его мозг в состоянии принять модуляцию сигнала без запуска конверсии. Его сеть не входит в каскад. Не пускает в цикл.

-Предположим, — проговорил Белов. — Что у него отсутствует механизм резонансной перестройки. Либо иная конструкция нейрофильтра. Это значит, что его можно использовать как носитель шаблона невосприимчивости. Мы строим индивидуальную модель и настраиваем на неё резонаторы. Как в квантовой спектроскопии — по антисигналу.

Максим склонил голову:

-...антисигнал возможен?

-Возможно. Мы создадим когерентный деструктивный шаблон — интерференция плюс обрезка фазовой амплитуды. Если наложить его на входной каскад мозга обычного человека — вероятность входа в пси-петлю должна резко упасть.

-То есть... создаём "шапку из фольги", только работающую, — хмыкнул кто-то из технического блока.

Белов нахмурился:

-Только если эта "шапка" построена на основании устойчивой к пси-поляре нейродинамики. Ваш мозг, Максим и есть ключ к первой рабочей пси-защите.

Он ничего не ответил. Только крепче сжал колпачок в пальцах.

Шиф медленно отодвинулся от стола.

-У вас двенадцать месяцев. На всё. Развернуть экранирование, создать личные резонаторы, довести подавляющий купол до полной функциональности. Мы больше не позволим этой дряни шептать в головы наших людей.

Максим поднял взгляд на Белову:

-Если они решат "усилить" связь... я смогу это почувствовать?

Рашид ответила вместо профессора:

-Возможно, ты почувствуешь их до того, как они решат. Они ищут сознания. А ты — единственный, кто глядит в ответ.

Максим опустил глаза. Ответов у него не было.

* * *

В зале No3 аналитического блока царила приглушённая тишина. Воздух гудел озоном от перегретой аппаратуры — две новые стойки охлаждались в режиме полной синхронизации. На центральном голографическом дисплее вращалась проекция нового интерфейса "Пси-эхо" v0.2 — кольцевая диаграмма, разбитая на фазы: когерентный вход, латентный резонанс, нейропереключение, катастрофа субъективности.

Белов стоял у основной консоли, в полоборота к аудитории из восьми специалистов: трое из нейрофизиологии, двое из когнитивного моделирования, по одному от биоинформатики, психолингвистики и киберсинтеза.

-Мы запускаем первую попытку инструментальной регистрации пси-влияния через концепцию мозгового стохастического контура, — начал он. — В ядре модели лежит идея, что пси-сигнал не существует в привычной пространственно-временной структуре. Это проявление нелокальной связности между когнитивными конфигурациями и квантовыми аттракторами, модулируемыми чужеродным разумом через ретранслятор — Маркер.

-Вы хотите сказать, что мы не фиксируем сигнал... потому что он не передаётся? — уточнил биоинформатик.