Меч Господа нашего ч2

И это — невозможно было доказать. Совершенно.

— Что ты будешь делать дальше?

— Воевать. Пока есть возможность воевать — я буду воевать, леди. Пришло время ответить им тем же, что они сделали с нами. Никто не отомстит им — кроме нас...

Снайпер снова зашевелился. Что-то сделал в окне. Встал.

— Машина пришла. Мы высадим тебя недалеко от посольского квартала. Дальше дойдешь сама...

* СССР строил Асуанские плотины. Да, мы проиграли в борьбе — но проиграли не только мы, проиграл весь Запад. Мы строили плотины за свой счет — а выгодами пользовался весь мир за счет отсутствия того, что творится сейчас. Гуманитарной помощью не решить проблему, она только еще больше озлобит. А Асуанскую плотину больше строить некому. И нищим озлобленным молодым людям с Востока остается единственный социальный лифт — джихад.

** проститутка

* Скорее всего, ОЦ-03. Они расползлись из Йемена, такими винтовками был вооружен йеменский спецназ

Исламская республика Египет

Каир, район Гелиополис

10 августа 2014 года

Люди с оружием, в головных повязках черного цвета — перебегали по улице правительственного квартала, от укрытия к укрытию. По ним стреляли — отрывистые, одиночные, глухие выстрелы. Пули часто находили цель — и люди в черных повязках падали. Но на их место приходили другие, они бежали и бежали вперед.

Впереди — чадно горел, стоя на ободах полицейский фургон. Дальше — горел еще один, этот, похоже, сожгли из гранатомета...

Камера была тяжелой. Очень тяжелой. Она не знала, как Дик постоянно носил ее и не уставал. Но ведь как то носил, верно?

Дик...

Она только сейчас начала понимать, как ей не хватает Дика. Несчастного философа — гея, всегда готового подставить плечо, поддержать — и в то же время всегда в лицо говорящего, где она не права. Наверное... если бы он остался жив, она сделала бы ему предложение. В конце концов — ей нужен друг и ему нужен друг. Почему бы не сэкономить на квартплате?

Дик бы ее никогда не предал. Она была в этом уверена...

Их водитель — резко свернул в какой-то проулок, грязный, вонючий, заваленный мусором. Покатился по нему... боковая дверь у микроавтобуса была открытой... вонь гниющих отходов вонзился в нос, как шило.

Еще один поворот...

За последние дни — ситуация в Каире окончательно вышла из-под контроля, а две противоборствующие группировки — начали распадаться на более мелкие части. Несмотря на меньшинство по численности — подготовленные, спланировавшие все свои действия во время путча, проявляющие нечеловеческую жестокость по отношению к противнику военные были близки к тому, чтобы окончательно подавить сопротивление в Каире. Несмотря на переданные записи, содержащие ужасающие кадры расстрела людей с вертолета — американцы ограничились дежурными осуждениями. Их можно было понять... нормальным, человеческим умом. Шла операция против Ирана, поляки учудили на Украине и с этим что-то надо было делать... а там с каждым днем становилось все хуже и хуже. Афганистан продолжал отвлекать внимание ... боевики следили за действиями контингента подобно стае волков, терпеливо следующих за старым, но все еще сильным лосем. Но она этого не понимала...

— Нельзя, мэм.

Морской пехотинец из охраны посольства — молодой, белобрысый, сменивший ружье на карабин М4 решительно заступил ей дорогу.

— Туда нельзя, мэм.

— Я в туалет.

— Мэм, туалет есть на этом этаже...

— Черт, там грязно!

— Мэм, нельзя...

Молодому морскому пехотинцу было не по себе — он прекрасно знал, с кем имеет дело. Стоящая перед ним дамочка относилась к категории "штучек с восточного побережья" — тех, кто подает иски в суд за домогательство и считает, что морские пехотинцы это экстремисты и фашисты. Но командир приказал ему никого из гражданских вниз не пускать — и он должен был выполнить приказ.

— Пустите!

Приклад пулемета преградил путь.

— Мэм, вы не должны выходить с этого этажа.

— Вы об этом пожалеете!

Развернувшись, Алиссон гордо пошла назад...

Они уже два дня сидели на чемоданах — фактически взаперти. Высотное здание посольства США было в осаде, они сами видели пулеметчиков и снайперов морской пехоты, держащих под прицелом соседние улицы и готовых стрелять. Прочему то за ними до сих пор не прислали эвакуационный вертолет — видимо, все те, которые находились в Джибути, были заняты против Йемена или против Ирана. Или еще против кого. Вероятно, правительство США сделало большую ошибку — им следовало эвакуировать журналистов первым рейсом, специально послать вертолет. Чтобы они не причиняли вреда сверх того, что уже причинили.

— Привет, милочка...

Алиссон мрачно посмотрела на подошедшую к ней женщину. Чертова крыса!

Табита Стайл — на самом деле и имя и фамилия у нее были другие, что-то вроде Мэри Джонсон — была ее коллегой и одновременно — конкуренткой. Псевдоним взяла как у порноактрисы... впрочем, она недалеко от нее ушла. Хваткая девочка из Вайоминга, несколько лет назад прибыла покорять Вашингтон известным способом. Дебби покоряет Даллас*, поняли, о чем речь? Она красила волосы, жрала только овощи — здоровый образ жизни ведет, тварь. И была наглой, как и все провинциалки в столице.

— У тебя потекла тушь. Милочка.

Голосом Алиссон можно было травить крыс.

Несмотря на явно холодный прием — Табита присела рядом на какой-то армейский контейнер. Раскидала свои кривые палки, как будто они могли заинтересовать хоть одного нормального, вменяемого гетеросексуала.

— Как насчет небольшой прогулки? — заговорщически шепнула она.

— Ты о чем?

Табита заговорщически наклонилась к уху Алиссон. Шанель номер пять, конечно же — как у дорогих путан

— Пока мы тут сидим, на улице происходит много что интересного. Мне кажется, что у тебя есть что-то. Или кто-то. Или я ошибаюсь?

— И что с того? — нелюбезно ответила Алиссон

С кем-то другим она может быть и поделилась бы наметками. Но не с этой крысой, вынюхивающей, где что плохо лежит.

— У меня есть план. Как выйти наружу. Одной мне не поверят. А нам двоим — может быть и поверят...

— Говори...

Примерно через полчаса — во время обеда одна из тележурналисток почувствовала себя плохо. Кормили гуманитарными пакетами Рацион-А, не такими плохими, как армейские пакеты MRE и не просроченными. Возможно, одной журналистке и не поверили бы, решили бы, что она притворяется. Но тут — стало плохо с аналогичными симптомами второй журналистке и день перестал быть томным.

В посольстве не оказалось врача — женщины, только армейские фельдшеры — санитары. Нормально осмотреть журналисток — оказалось невозможно, они ругались и угрожали подать в суд на армию и на Госдепартамент США. Армейский фельдшеры имели богатый опыт в лечении различных травм и ранений — но имели самое смутное представление о пищевых отравлениях. Все усугублялось истерикой отравившихся журналисток, которая, как чума, начала заражать других гражданских.

Нужно было что-то делать. На острове — был госпиталь аль-Каср, который удерживали египетские военные и объединенные силы безопасности, состоящие из скооперировавшихся сил безопасности нескольких посольств — госпиталь принимал раненых военных и иностранных гражданских лиц. Выделив эскорт в шесть морских пехотинцев США — отравившихся повезли в госпиталь. Никому не было ведомо, что Табита Стайл выросла в школе для девочек и отлично знала, как прикинуться больной и что надо съесть, чтобы поднялась температура. Никого не насторожило и то, что журналистки взяли с собой чем-то набитые сумочки — чтобы не украли. Когда морские пехотинцы прорвались через ад приемного покоя госпиталя, нашли свободное место и врача — журналисток на месте уже не было...

Водитель остановился, что-то заговорил, бешено жестикулируя. Алиссон плохо знала язык, но было понятно и без перевода — дальше не повезу, стоп.

Они вылезли из машины. Было страшнее, чем в настоящем бою, там, по крайней мере, видно, кто в тебя стреляет, где находится враг и какой он. Здесь же — пустые, заполненные мусором, горящими машинами, обломками улицы и выстрелы. Похожие на щелчок кнута хлопки — пули бьют по стенам, бьют рядом с тобой, и ты не знаешь, где прятаться, потому что не видишь, кто и откуда стреляет.

Забившись в какой-то дверной проем. Алиссон достала сотовый. По памяти набрала номер Исмаила... он должен был ей помочь. Должен был...

Зазвучала музыка, странная какая-то... но это была его музыка, именно такая была установлена на его телефоне. Сердце пустилось в пляс. Она не знала, что это нашида, и в ней сказано, что надо убивать неверных.

— Да, кто это?!

— Исмаил! Любимый, это я! Алис! Алис!

— Алис!? Я... Что с тобой. Ты...

— Я в Гелиополисе, любимый!

— Я тоже, но как ты тут оказалась?

— Нет времени! Ты должен меня забрать! Ты должен... тут стреляют, я боюсь!

— Где ты?!

— Я не знаю, черт... просто приезжай!

— Успокойся. Что ты видишь. Скажи мне, что ты видишь?!

Алиссон опасливо выглянула из своего укрытия.

— Льва! Лев на фронтоне! На здании! Лев!

— Я знаю, где это. Я приеду!

— Поторопись, тут...

Пуля ударила совсем рядом, она спряталась в своем маленьком убежище, сжавшись от страха...

В помещении, куда ее притащили — было тесно, грязно. Видимо, это здание использовалось как госпиталь — она видела раненых, перевязанных грязными тряпками, умирающих. Среди муджахеддинов почти не было врачей, а лекарством на все случаи жизни было многократное повторение первой суры Корана. Точно так же воевал Талибан — раненых оставляли умирать у обочины дороги и они умирали с радостью, потому что тот, кто умер на джихаде — шахид вне зависимости от того, как он умер. Точно так же — они относились и к смерти других людей: в этом была какая-то дикарская, примитивная справедливость. Не ставящие ни во что чужие жизни — они так же относились и к жизни своей.

Освещения не было. Мощный луч фонаря высветил ее лицо.

— Говори! Говори, проститутка!

— Что тебе надо, урод!?

— Моли свое правительство! Моли, чтобы оно пришло и спасло тебя! Моли своих тагутов!

— Да пошел ты, свинья!

Сильный удар кулаком повалил ее на пол. Ее несколько раз ударили ногой, потом начали срывать одежду.

— Исмаил.... — разбитыми губами прошептала она. Она так и не поняла — что это Исмаил рассказал своим сородичам, где ее искать. Раньше — у него были большие планы на нее — но теперь он ожесточился и искал возможность убить как можно больше неверных. Мир катился в пропасть, неверные, яхуды, харбии наступали со всех сторон, казалось — что настал момент Священного мирового джихада, и смысла в каких-то хитроумных комбинациях уже не было. Только грубая, нерассуждающая сила.

Разъяренные тяжелыми потерями, боевики не стали требовать за нее выкуп — хотя первоначально мысль была именно такая. Они несколько часов насиловали ее, а потом зарезали. Труп выкинули в грязь, на улицу...

Запас везения американской тележурналистки Алиссон Моррис был исчерпан.

* Известный порнофильм. Было снято несколько сиквелов. По нынешним временам тянет скорее на жесткую эротику.

Исламская республика Египет

Подступы к Каиру, Суэцкая дорога

Офицерская танковая группа

11 августа 2014 года

Впереди все горело. И позади — тоже. Черные столбы дыма подпирали небо, ударные Файтинг Фалконы выступивших частей бомбили Каир. Дорога была запружена брошенным транспортом.

Девять танков М1А2 Абрамс, с усиленной броней (конечно не такой, как в американском городском варианте) — приближались к Каиру с северо-востока. Никакой поддержки в виде набитых пехотинцами бронетранспортеров не было — только танки. В экипажах — были в основном офицеры, рядовой состав, тот, который согласился выступить против исламской революции — рассадили в качестве заряжающих. Дело нехитрое — кидай и кидай болванки в ствол. Гарью — пахло даже в танке.

Полковник Исмаил Тури сидел в командирской башенке головного танка, позывной Лев-один, остальные танки носили позывные от Льва-второго до Льва-девятого. Они должны были усилить группу первой полевой армии, выступившей против исламских радикалов, взявших власть в стране. Как сообщили по рации — более половины солдат просто разбежались, остальные были ненадежны. Все держалось на офицерах — действующих и бывших, офицеры и часть сержантского состава выполняли функции рядовых. Все было бы уже закончено — если бы не громадный численный перевес бородатых ублюдков и колебания солдат. Все можно было бы закончить уже сейчас...

Впрочем, самое главное — продержаться какое-то время. Дальше — подойдут израильтяне, может быть — и американцы, должны же они одуматься и понять, что они натворили. И тогда — все будет кончено.

В кармане у полковник Тури был пистолет. В танке — автомат АКМС с двойным боекомплектом. Он понимал — что все пути к отступлению отрезаны и сдаваться — не собирался в любом случае. Только не этим восставшим хамам, которые трахают овец, не моются, и пять раз в день встают раком.

На головном танке колонны был бульдозерный отвал. Машины, которые не успевали убраться в кювет — просто сметались в сторону...

Зазвонил телефон, сотовый. Бородатые — не отключили связь, она нужна была им самим. В отличие от военных — у них не было раций.

— Салам — крикнул полковник в трубку, потому что нормально говорить было невозможно из-за шума от танка

— Салам, брат! — донесся голос подполковника Шахи, который знал Тури лично — где ты?

— Я...

Подполковник посмотрел на карту

— Подхожу к городу Заказиг, как понял?

— Тебя понял, брат. Поторопись, у меня тут очень большие проблемы. Очень большие проблемы, как понял?

— Тебя понял, брат. Делаю все, что могу.

Фраза "очень большие проблемы" среди офицеров — заговорщиков была условной. Она означала, что солдаты либо уже взбунтовались — либо вот — вот взбунтуются.

Ошиблись здесь все. До последнего человека.

Офицеры, заговорщики, бывшие и действующие спецслужбисты — сильно ошиблись в оценке настроений народа. Они не знали — верней, понимали, конечно, что привычно не обращали внимания на то, что в Египте существует два народа, с совершенно разной идентичностью. Относительно благополучный, имеющий отношение к армии, к власти, к бизнесу, к работе с туристами (основная отрасль египетской экономики до революции) — его ценности базировались на арабском национализме, на капитализме, на идентификации себя как потомков фараонов, великого народа древности. Правда, таких — было не больше двадцати процентов. А остальные восемьдесят — это нищая глубинка или каирские пригороды, где на миллион человек приходится одна водоразборная колонка. Вот там то как раз — и процветает шариат, ваххабизм, салафизм в самых диких формах. Людям, которые входили в эти восемьдесят процентов — было наплевать и на арабский национализм и на фараонов, и на музеи, и на долину пирамид — им элементарно было нечего есть. Они ненавидели всех — туристов, которые приезжали и бросались деньгами, бывших своих — которые пошли обслуживать туристов, их ненавидели как предателей. Армию и спецслужбы, на которых держалось государство — коррумпированное и бюрократизированное (а где сейчас найдешь другое?). Этим людям, нищим, необразованным, озлобленным — были больше по душе не сентенции Мишеля Афляка* и воспоминания об ОАР** — им больше были по душе простые истины, которые излагал мулла на своей проповеди в подпольной (теперь уже не подпольной) молельне. Туристы — враги, они неверные, они развращают народ. Армия — предатели и угнетатели народа, тираны, поддерживающие тагута. Когда будет шариат — все поделят поровну и не будет вражды. Жена является собственностью мужа, она должна сидеть дома, пусть даже в доме нет еды. К тому же — Братья-мусульмане распределяли помощь от исламских стран, от Саудовской Аравии, от Катара, они делали это быстро и эффективно, не требуя собирать справки, не разворовывая большую часть. Заболел ребенок, надо похоронить отца, нет работы — на. Держи. Теперь представьте — что произошло, когда начался государственный переворот и тысячи мулл объявили, что армия хочет отнять у народа власть и передать ее американцам, что сейчас в страну войдут американские и израильские войска.