Глава 66
Здравствуй, моя любимая внучка Наташенька. Если ты читаешь эти строки, то я уже нахожусь на Северном кладбище. Над моей могилой стоит деревянный католический крест, не оскорбляющий мое вероисповедание. А ты читаешь мои записи и думаешь о том, что дед твой не в себе, но очень хорошо это скрывал от всех.
Дед твой всегда был в себе, но скрывал то, что ты можешь узнать только сейчас. Ты — баронесса Натали фон Гогенхейм. И мое настоящее имя не Иван Петрович Луконин, а майор и барон Йохим-Альберт фон Гогенхейм. Твой дед и ты, мы оба, принадлежим к старинному прусскому роду Гогенхеймов. Твой отец тоже Гогенхейм, но он погиб, так и не узнав об этом.
Наш род известен еще с XIII века, когда к власти в Германии пришел король Рудольф I из династии Габсбургов.
Мой отец, твой прадед, полковник Альберт фон Гогенхейм, был уже в солидном возрасте, когда родились я и мой младший брат. Наш старший брат геройски погиб во время франко-прусской войны, и мы с братом были утешением для моих стареющих родителей.
Наше родовое имение находится на северо-востоке Пруссии, между Мемелем и Прейсиш-Эйлау, практически на самой границе с Россией. Традиционно все фон Гогенхеймы служили в армии и в военизированных формированиях, в том числе и в пограничной страже.
Граница того времени ничем не напоминала современные границы Советского Союза и стран социалистического лагеря. Люди в приграничной полосе свободно передвигались через границу, производили обмен продовольственными товарами, покупали необходимые хозяйственные мелочи, ходили в гости друг к другу. Проверкам подвергались лишь те иностранцы, кто переезжал через границу и ехал по каким-то целям вглубь Германии или из Германии в Россию и вез большое количество товаров. Пограничные начальники часто посещали друг друга в неофициальном порядке.
Я подолгу гостил у моего дяди, младшего брата отца, майора Фридриха фон Гогенхейма, начальника пограничного поста. Вместе с моим двоюродным братом Вилли мы с дядей ездили в гости к начальнику русского пограничного поста ротмистру фон Залевски. В то время очень много прибалтийских немцев служили в российской армии и считали себя русскими по рождению. Мой дядя сносно владел русским языком и поощрял, чтобы мы с Вилли тоже учились этому языку.
Мы играли с детьми господина Залевски и детьми других офицеров. В процессе игры с помощью наших родителей мы легко овладевали языками, и русским, и немецким.
Мне и Вилли очень нравилась Эвелина Залевски. Мы по-рыцарски ухаживали за нею, вызывая улыбки взрослых. Однажды во время игры Эвелина сказала, что она позволит поцеловать себя в щечку тому, кто победит в рыцарском турнире за честь носить ее платочек и защищать всегда и везде.
Желая показать себя достойными рыцарями, мы с Вилли устроили боксерский поединок, во время которого он достаточно сильно ударил меня в глаз, а я разбил ему нос до крови. Остановившись друг против друга, мы думали о том, а стоит ли эта курносая девчонка того, чтобы два представителя старого дворянского рода как простолюдины колотили друг друга кулаками.
Взявшись за руки, мы пошли к реке умываться, не обращая никакого внимания на Эвелину. Когда мы немного привели себя в порядок, она сама подошла к нам и поцеловала каждого в щеку. На расспросы взрослых, что же случилось, мы молчали, получив наказание от своих отцов. Тайну нашего поединка мы сохранили на всю жизнь.
Уже в четырнадцать лет я помогал дяде Фридриху общаться с русскими, проезжающими через его пост. Дядя Фридрих говорил моему отцу, что у меня прекрасная память, способность к иностранным языкам и будут хорошие перспективы для продвижения на службе. Моему отцу это было очень приятно слышать, но вслух он говорил, что я недостаточно организован и у меня отсутствуют необходимые качества, чтобы стать настоящим прусским офицером.
Привитие этих качеств заключалось в ежедневном раннем подъеме, утреннем туалете, гимнастических занятиях по системе господина Мюллера, пробежках по дорожкам усадьбы, обтирании холодной водой, легком завтраке и обязательном физическом труде по наведению порядка в усадьбе.
У нас были слуги, но я в полную силу помогал нашему садовнику выкапывать и пересаживать кусты, подрезать деревья, убирать снег на дорожках.
По настоянию отца я одевался довольно легко, чтобы согревать себя физическими движениями. Отцовские занятия со мной позволили мне стать закаленным молодым человеком, хорошо окончившим среднюю школу.
Мой отец был убежденным сторонником Отто фон Бисмарка и много рассказывал мне о нем. При Бисмарке отношения между Россией и Германией оставались такими, какими они должны были быть всегда — мир и сотрудничество.
Отец всегда повторял, что Бисмарк был сторонником учета взаимных интересов России и Германии. Противником канцлера Бисмарка был начальник германского генерального штаба генерал фон Вальдерзее. Он и его сторонники убеждали всех в том, что российско-французское сближение опасно для Германии и требовали нападения на Россию, пока Россия не напала на Германию. Рассказывая об этом, отец всегда поднимал палец вверх и патетически повторял слова Бисмарка:
— Пока я министр, я не разрешу профилактической войны с Россией.
Отец рассказывал, что российский царизм является врагом всех народов и угнетателем демократии. Россия мешает Германии установить свое господствующее положение в Европе, а также на Ближнем Востоке и в арабском мире.
— Славянство, — говорил он, — является неполноценным по сравнению с высокоразвитым западным миром. Идеи панславизма, проповедуемые влиятельными российскими государственными деятелями, несут опасность западной цивилизации. Поэтому Германии выпала историческая миссия остановить панславизм в своем движении на Запад.
Это я воспринимал как аксиомы, не требующие никаких разъяснений.
У меня никогда не возникало сомнений в том, кем я буду после окончания школы. Только офицером.
В 1914 году мой отец надел свой парадный мундир с орденами, и я вместе с ним поехал в город Прейсиш-Эйлау, где находилось юнкерское пехотное училище. Прейсиш-Эйлау был боевым городом. Еще в 1807 году русско-прусские войска под командованием русского генерала Леонтия Беннигсена сражались там с войсками Наполеона Бонапарта.
Начальник училища приказал устроить для меня экзамен по всем предметам, и я был принят в число юнкеров еще до начала учебного курса.
В этом же году началась война, и потребность в офицерах увеличилась. В училище я узнал, что самым главным должностным лицом в немецкой армии является фельдфебель. Отец родной и мать родная на все время учебы в училище.
Моя уверенность в моей хорошей военной подготовке развеялась в прах и пыль, когда я появился на плацу с винтовкой и снаряжением, весившим столько, сколько я поднимать не мог.
Мы маршировали по плацу днем и ночью, в зной и в стужу. Зимы в восточной Пруссии примерно такие же, как и в России. Плац имел свой подогрев и был сухим круглый год. Асфальт был так прибит сапогами юнкеров, что, наверное, превратился в алмаз, и его не смогли бы разрезать никакие инструменты.
После последней войны Прейсиш-Эйлау переименовали в Багратионовск. Мое училище, которое после 1933 года находилось в ведении рейхсфюрера СС Гиммлера, передали в ведение советского рейхсфюрера Берии и там стали учиться будущие офицеры-пограничники. Систему отопления плаца сломали. Зато русские кадеты по утрам лопатами чистили снег и скользили на льду во время строевых занятий.
Физическая подготовка выматывала нас. Переползания и перебежки пачкали и рвали нашу форму, но мы должны были содержать ее в порядке и на следующие занятия приходить опрятно одетыми.
Офицеры-преподаватели имели солидный военный стаж. Работа преподавателем была почетным назначением, открывающим путь по командной или штабной линии. Преподавание вели отличившиеся в боях офицеры, награжденные орденом Железного креста, а наш преподаватель тактики капитан Весков был награжден орденом Пур ле мерит, у которого концы темно-синего мальтийского креста соединяли четыре золотых орла.
Такой крест был редкостью даже у генералов. Кавалерам этого ордена выстраивали почетный караул по их прибытию в любую воинскую часть. Фронтовики больше занимались с нами тактикой, не отрицая влияния строевой подготовки на командирские качества будущего офицера.
В училище я стал мужчиной, но не с женщиной, которую я люблю, а в борделе, куда мы ходили с кадетами, дожидаясь своей очереди на посещение дамы. Большого удовольствия мне это не доставило и даже снизило планку уважения к женщине.
Через три года в апреле 1917 года мы были выпущены лейтенантами в действующую армию. Германия вела войну на два фронта. После неудачной для нас битвы на Марне война на Западном фронте перешла в позиционную фазу, сопровождающуюся артиллерийскими обстрелами с обеих сторон и вылазками разведчиков.
На Восточном фронте много шума наделало наступление армии Брусилова в 1916 году. В результате наступления русскими была захвачена территория более чем в 25000 квадратных километров, взято в плен свыше четырехсот тысяч солдат и почти десять тысяч офицеров австро-венгерской армии.
Об этом наступлении нам говорили осторожно, но строевые офицеры расценивали это как постоянное возрастание военной мощи России.
В феврале 1917 года в России произошла революция, русский царь отрекся от престола, а его армия ждала, что будет подписан мир, и все пойдут домой. Это было на руку Германии, которая смогла бы сосредоточить все свои военные усилия на войсках Антанты и победоносно завершить войну.
Когда я получил предписание явиться во Второй отдел германского Генштаба, между мной и моими товарищами, получившими назначение в действующую армию, пролегла полоса отчуждения.
Меня и так называли бароном сыновья интеллигенции и зажиточных лавочников, а назначение в Берлин еще раз подтвердило, что я белая кость. Мой отец тоже был удивлен моим назначением, но сказал, что командование лучше знает, где использовать того или иного офицера.
Глава 67
В новенькой лейтенантской форме я приехал в Берлин и явился в огромное здание Генерального штаба. Фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга и генерала Эриха фон Людендорфа, командовавших нашими Вооруженными Силами, я видел только на фотографиях и в кинохронике, которую показывали в кинотеатрах Прейсиш-Эйлау. Здесь я увидел их выходящими из здания Генерального штаба и садившихся в огромную машину, сверкающую на солнце черным лаком.
Дежурный офицер прочитал мое предписание и куда-то позвонил. Прибывший капитан отвел меня во Второй отдел. Сразу же по прибытию я был представлен начальнику отдела полковнику Вальтеру Николаи.
Зайдя в кабинет, я по-строевому отрапортовал о прибытии. Полковник подошел ко мне и долго всматривался в мое лицо. Спросил, как здоровье моего отца и моего дяди, каким делом, полезным для Германии, я хотел бы заняться.
Я не знал, какое полезное дело для Германии я мог сделать, но я умел командовать людьми и ответил, что готов немедленно отправиться на фронт и принять в командование взвод, чтобы отстаивать интересы Германии.
— А если тебя там убьют? — спросил полковник.
— Я готов погибнуть за императора и Великую Германию, — отрапортовал я.
— И вам, господин лейтенант, не будет жаль того, что вы так мало сделали для Германии? — снова спросил меня полковник Николаи.
— Да, но моя смерть не останется незамеченной для противника, — снова отрапортовал я.
— Не кричите вы так, — спокойно сказал Николаи, — а что вы скажете на то, если мы вам предложим работу, которая нанесет огромнейший урон противнику, и вы будете живы, но никто не будет знать о том, что именно вы проделали эту работу?
— Я готов выполнить любой приказ на благо Германии, — снова отчеканил я.
— А как вы себе представите, если мы сейчас отдадим приказ по армии, что вы смертью героя погибли на фронте, и ваши родные будут считать вас мертвым? — снова спросил Николаи.
Этот вопрос поставил меня в тупик.
— Если вы готовы пожертвовать собой во имя Германии, то почему вы не можете пожертвовать своими родными во имя великого дела? — снова задал вопрос Николаи.
— Я готов пожертвовать собой, но своими родными я не буду жертвовать, — твердо ответил я.
— Очень хорошо, — сказал Николаи, — мы знаем о вас и о ваших родных все и хотим предложить вам работу, во имя которой вы на какое-то время исчезнете из Германии. Ваши родные будут знать, что вы находитесь в заграничной командировке, а мы будем помогать им материально. В работе вам потребуется знание русского языка. Я вижу, что вы согласны способствовать победе Германии, но вам еще придется много учиться, чтобы вы смогли выполнить возложенную на вас высокую миссию.
Какое-то недоброе предчувствие было у меня на душе, но я сказал, что готов выполнить любое задание на благо Германии. Мне показалось, что полковник Николаи не зря упомянул моего дядю Фридриха. Вероятно, что своим назначением я обязан именно ему и его рекомендациям.
Пришедший со мной капитан проводил меня к выходу из здания Генштаба и рассказал, куда я должен явиться.
— Ваши вещи будут доставлены туда позднее, — сказал мне капитан.
Придерживая левой рукой длинную саблю, я шел по Унтер-дер-Линден, вдыхая аромат расцветающих лип, четко козыряя всем офицерам, встречавшимся мне по пути.
По указанному мне адресу я прибыл в небольшую гостиницу. Постучал в номер тридцать два. Дверь мне открыл пожилой господин с черными закрученными усами и пригласил войти в номер. Господин представился мне как майор Мюллер. Раскрыв шкаф, майор сообщил, что здесь находится одежда, сшитая по моим меркам, и предложил переодеться в нее.
— Ваш мундир будет дожидаться здесь, — сказал он без улыбки, — и перестаньте тянуться по струнке, на какое-то время забудьте, что вы офицер.
После того как я переоделся, майор Мюллер обратился ко мне на чистейшем русском языке и сказал, что отныне мы будем разговаривать только по-русски.
С сожалением поглядев на свою форму с лейтенантскими погонами, висевшую в шкафу, мы вышли из номера и сели в небольшой Мерседес, который доставил нас в пригород Берлина, на одну из вилл, то там, то здесь видневшихся в лесопосадках.
На вилле нас ждал пожилой человек, лет шестидесяти, внешне напоминающий учителя или врача. По-русски он говорил, как настоящий русский. По-немецки — как настоящий шваб. Мне он представился как Густав.
— С вами мы будем видеться очень часто, — сказал Густав, — а господин Мюллер присоединится к нам позже.
Густав предложил говорить только по-русски, попросил рассказать о себе; сказал, что наиболее лестные характеристики на меня дал мой дядя Фридрих, уже подполковник, который работал в каком-то военном ведомстве, и, как мне кажется, в том же, в котором начал работать и я.
В процессе разговора Густав сообщил, что командование планирует поручить мне весьма серьезное задание, очень высокой секретности и большой сложности, о котором я могу узнать, только дав подписку о сохранении в тайне всего того, что мне станет известно. И протянул мне лист бумаги.
