— Мой верный товарищ Бес В Ребро,— жалобно вздохнул Крикун.-Быть может, тебе потребна будет помощь? Могу ли я бросить друга? Вспомни, ведь мы женаты на сестрах!

— Уж лучше не вспоминай!-осадил его я.-До сих пор не забуду, как ты заглядывался на мою жену похотливыми глазами!

— Быть может, он принял ее за свою, ведь они совсем одинаковы!-рассмеялась мой маленький дружок Трина.-Не обижай, Крикуна, ведь мы все — друзья.

— Быть по сему,— сдался я.-Но учти, Гарл, монашкино девство — мое и ничье другое.

Травник в Заячьем Зубе был хороший, к тому же началась зимняя ярмарка, и я без труда купил все необходимые для эликсира травы. Сам же, перед визитом к монахине, пожевал несколько стебельков возбуждающей травки, дабы не ударить в грязь лицом перед более молодым товарищем. И вот, ранним утром, вместе с Крикуном, впустила нас его сестра в комнату монахини, которая развращенностью своей не давала нашей спутнице покоя и прозывалась сестра Фирена.

Гарл слово свое сдержал и послушно топтался подле кровати, покуда я, забравшись на оную, пошире развел монашкины ноги.

— Ах, милая,— сказал я налегая на нее своим весом.-Ты нарушила все монашеские уставы. Кельи не должны быть заперты, а обязаны всегда позволять свободный вход.

Довольный этой шуткой, Крикун похотливо хихикнул, находящаяся же под действием эликсира Фирена лепетала, что она вся моя и величала госпожой Фонарщик, ибо умудрилась принять меня за Глазки.

— Вот же маленькая келья и прочный запор!-пришлось признать мне после первой неудачи.-Быть может, здесь кого-то замуровали? А-ну, погоди, мы поднимем ноги повыше и удвоим усилия!

Сознаюсь, если бы не моя трава, задача могла, и вовсе, оказаться не по силам. А так я, хоть и с превеликими трудами, преуспел, а потом уступил место Крикуну.

Тот радостно объявил, что теперь пожить в этой келье — очередь его послушника и тут же был благосклонно принят хозяйкой данного помещения. Правда, и его она приняла-таки за сестру, величая миленькой рыженькой девочкой.

Достаточно долго послушники наши пользовались монастырским помещением попеременно, однако, ближе к полудню, подобное однообразие пресытило нас окончательно и мы попытались поселить их в одну келью совсместно. Каким-то чудом это удалось, причем, монахиня наша беспрестанно жаловалась, что выпитое ею вино оказалось крепко, и у нее все двоится.

Мы как раз в очередной раз собирались с силами и обсуждали вопрос, каким образом, в то время, как один послушник будет нежиться в келье, другому нести стражу в задних воротах монастыря, и, чьему послушнику делать что, когда с конклава вернулась Глазки.

— Эй,— усмехнулась она.-Они у вас вот-вот узлами завяжутся. Идите отдыхайте, проделаете это с кем-нибудь другим. Я уложу ее спать, а потом приду.

Мы с Крикуном поспешно оделись и сопровождаемые вздохами монашки о том, какое чудо эта госпожа Фонарщик, поспешно удалились.

— 69 —

Письмо мое конклаву произвело неслыханный фурор, тем более, что подсунуть его Глазки умудрилась на стол к Верховному Королевскому прокурору, возглавившему, от лица Короны, столь представительное духовное сборище.

Четверть часа, как рассказывала Глазки, прокурор пожирал глазами текст, невесть откуда взявшегося перед ним послания, потом же, покрасневши лицом, вскочил и потребовал возможности громогласно его зачитать.

Когда он прочитал про то, как я, Бес В Ребро, посредством своего сообщника, обманом завлек баронессу Зубень в библиотеку, в которой есть потайной ход, выявилось немало доброхотов из клириков, которые помчались это сообщение проверять и, вернувшись вскоре, взволнованно известили, что ход нашли и открывается он в точности так, как написано в письме.

Когда же зачитали, как с помощью отмычки открыл, якобы я, пояс верности, принесли и этот пояс и, сравнив с описанием, данным мною со слов Глазок, признали, что и это описание соответствует истине.

Когда же прочли перечисление родинок на заду используемой то в одни, то в другие врата баронессы — а описать это позволила, конечно, лишь чрезвычайная наблюдательность и память моей сообщницы — то тут же поднялась настоятельница монастыря, в котором ныне содержится баронесса, и объявила, что клянется всеми Богами, что, когда омывали баронессу перед родами, видела то же самое.

Когда же зачитали, что все эти подлости по отношению к кроткой, неразумной женщине проделал я — безбожный и мерзостями своими гордящийся Бес В Ребро — исключительно по просьбе барона Зубень, желающего отделаться от супруги, которая, дескать, и в нравственности своей чрезмерна, и, длинноносого короля через чур почитает, возникла некоторая пауза.

Но тут же, когда сказано было, что именно для этой цели дал мне вышеозначенный барон рекомендательное письмо, дабы устроился я к супруге его библиотекарем, под чужим именем, в миг вспомнилось, что библиотекарь, действительно, прибывал, и письмо при нем было. И отплыл тот библиотекарь на корабле в море, но корабля того никто больше не видел.

Королевский прокурор объявил, что личная подпись Беса В Ребро имеется на недавно захваченном пиратском круге и отвезет он, прокурор, письмо в столицу, дабы сравнить почерк. С бароном же Зубень пусть разбирается их величество, ибо свидетельства в его вине таковы, что единым махом от них не отмахнешься.

Потом порешили, что сжигать баронессу нельзя, по той же причине, что дитя ее, хоть и незаконнорожденное, а имеет право на обеспечение из семейного достояния, так как не от демона же, а от человека.

Последний час все долго ругались, ибо прокурор в усердии своем тщился непременно объявить меня врагом короны, достойным колесования, Клирики же непременно хотели объявить меня врагом веры, по каковому поводу я должен был быть, по изловлению, непременно подвергнут пыткам, а после сожжен, либо сварен в кипящем масле заживо — в зависимости от степени раскаяния.

Услышав подобное, я немало опечалился. Быстрые Глазки же утешила меня.

— Бес, милый,— сказала она.-Ну кто узнает в тебе пиратского шкипера или плута? Не переживай, скромный господин Фонарщик, ровным счетом никто.

Однако это был не последний миг моего страха, ибо за ужином, в общем зале таверны, все только и говорили, что об отчаянном безбожнике Бесе В Ребро.

Страх мой был столь велик, что, не смотря на потраченные мною утром силы, забрал я Денру и Трину в свою постель и, к вящему неудовольствию Крикуна, который все говорил, что никакие приговоры не позволяют мне развращать его сестру, мы доводили друг друга до исступления поцелуями, лизаниями и посасываниями.

Ушли из таверны на утро, когда и большинство, приехавших на конклав, постояльцев. Опоенная нами монахиня долго говорила на прощание Глазкам, что утро это не забудет ни за что на свете, и, что, если она и пропустила такой интересный конклав, то уж не зря.

— И, слава Богам,— сказала она,— госпожа Фонарщик, что женщины не беременеют от женщин. Уж после такого-то удовольствия...

— Особа эта пребывает в предрассудке, что дама беременеет лишь тогда, когда получает удовольствие,— заметил я, когда Глазки пересказала мне этот разговор.

— Знаешь, Бес,— рассмеялась в ответ Денра,— думаю, если вы с Крикуном не слишком ее берегли, она в этом предрассудке еще больше укоренится.

Мне осталось только признать, что об обережении мы, как-то, не подумали.

Разговор о беременности пробудил-таки во мне некоторого рода любопытство. Поэтому, наказав своим товарищам идти дальше, я на некоторое время задержался у того трактира, где остановился в самом начале всех моих, связанных с магией, приключений.

Внутрь я заходить не стал, а зашел со стороны заднего двора, где сразу же увидел склонившуюся над корытом горячей воды, от которой исходил пар, широкозадую, обряженную в шубу особу. Стараясь не шуметь, я зашел немного сбоку, дабы не ошибиться и, увидевши достаточно молодое лицо, поздоровался:

— Как поживаешь ты, милая Найрена? Здорова ли твоя матушка?

Стирающая же особа разом подпрыгнула и, обернувшись, уставилась на меня в изумлении.

— 70 —

— Ах, ты — мерзкий и подлый развратник!-накинулась на меня трактирщицина дочка, когда первый испуг прошел.-Мало того, что сделал мне ребенка, так и матушку мою обрюхатил! Была я единственная дочь, а теперь еще младшая сестренка подрастает, с которой наследство пополам делить придется!

— Просто проведать зашел,— примирительно сказал я.-Узнать, все ли у вас в порядке.

— В порядке?-разъярилась она.-В порядке лишь потому, что мой дурак поверил, что я от него понесла! Постой-ка...

Найрена вдруг задумалась.

— А не ты ли, уйдя от нас, библиотекарем устроился в баронский замок?-спросила она после непродолжительного молчания.-А не ты ли?.. Ой, Боги, так не про тебя ли сейчас весь Заячий Зуб говорит!

— Знаешь, Найрена,— перепугавшись, что алчность ее возьмет свое, предупредил я.-Тебе за меня награду получать резона нет. Все ведь тогда откроется: и про горшок золотых, и про тебя, и про матушку...

— Так значит мой малютка — баронессиного сына брат и сестренка — тоже?-продолжила свои догадки Найрена.-Ты зачем сюда пришел, душегуб и вероотступник? Смерти моей хочешь?

— Не нужна мне ни твоя смерть, ни матушки твоей,— заверил я.-Живите с миром. Мимо проходил и решил проведать.

— Ладно, идем в сарай, получишь свое и сразу же уходи,— сказала она.-А то, ей-ей, выдам!

Зайдя в сарай она тут же задрала шубу вместе с платьем и сорочкой, а я, ощущая, что сил у меня никак не хватит, в поспешности полез в карман за травой.

— Ну, скоро ты? Я же мерзну!-прикрикнула она.

По счастью препарат мой действовал очень сильно.

— Вот же, охальник!-сказала Найрена, когда все повторилось два раза.-И через год мне покоя не даешь! Угораздило же меня с тобой, душегубом, связаться. А что, баронесса, и правду, была хороша?

— Ах, милая Найрена, ты — гораздо лучше!-сказал я, входя в нее напоследок.-Передай же привет своей милой матушке!

Расставшись с юной Найреной, я поспешно бросился нагонять своих товарищей. Быстрые Глазки, услышав мой рассказ, только затылок почесала.

— Не странно ли, Бес В Ребро? Считая тебя порядочным человеком, она бы в твою сторону и не посмотрела, а тут!-сказала она.

— Быть может, это следует из странностей женской логики?-предположил я.

— Пожалуйста,— сердито нахмурилась Глазки.-Не унижай при мне женщин. Ведь, все-таки, я одна из них.

— Иногда ты настолько на них не похожа,— пришлось признать мне.

— А я?-вмешалась миленькая маленькая Трина.

— А ты — мой маленький любезный дружок,— сказал я,— и слишком мала, чтобы считаться женщиной.

Шли мы не долго, а, пройдя всего шесть миль, остановились в том самом городке, где я, почти год назад, купил Трину, ибо девочка, и впрямь, соскучилась по своим родным, мы же посчитали, что будет слишком жестоко, находясь так близко от ее дома, в него не заглянуть.

— О, сударь, ваши пять серебряных монет, так помогли прожить нам этот год,— призналась вдова-башмачница.— Ах, Трина, моя милая Трина, ты так похорошела.

Действительно, мой милый дружок, которому пошел уже одиннадцатый год, на фоне своих худосочных сестер и братьев, смотрелась, как достаточно развитая, сытая, уверенная в себе девочка.

— Знаешь, Бес, как все хорошо получилось— тихо шепнула мне на ухо Глазки.— Я ведь понимаю, что, когда ты забирал нашу маленькую Трину отсюда, ты меньше всего думал о том, чтобы сделать доброе дело.

— Но причинить ей зло я тоже не хотел,— сердито ответил я.-Так ли уж плохи наши с ней игры?

— Ты спрашиваешь об этом меня?-усмехнулась Глазки.-Я была бы неправедным судьей.

Башмачницу я попросил постелить нам втроем: мне, Денре и Трине, однако спать нам вовсе не пришлось.

— Знаешь, папочка, а моя мама, хотела бы, чтобы ты подарил золотой моей старшей сестрице Дине,— сказала устраиваясь между нами наша невинная девочка.

— Трина, это почти те деньги, за которые Бес купил тебя, но ведь тебе было с нами не слишком плохо— шепнула Глазки.-Неужели ты хочешь, чтобы твоя сестра лишилась девства за деньги и осталась тут? Ведь не можем же мы забрать и ее с собой, коль скоро Бес мечтает идти на далекий север.

— Вам вовсе не обязательно идти со мной,— пришлось признать мне.

— Чем прикажешь заняться?-грустно спросила рыжеволосая плутовка.-Искать дурачков в Заячьем Зубе, чтобы выудить у них пару серебряков?

— Глазки, они живут так бедно,— еще тише сказала Трина.-Матушка уже водит домой мужчин за деньги. Скоро этим займется и сестрица.

— Будь проклято наше время!— рассердилась Глазки.-По крайности, золотой — совсем не плохая плата за девство. От себя я добавлю еще один, если никто не скажет слова против.

Никто из нас не сказал. Старшей сестрице Трины едва исполнилось тринадцать. Сначала она немного заробела, но присутствие сестры и то, что я не слишком торопил, помогли ей, даже, получить от любовных игр некоторое удовольствие.

Кроме этих двух золотых, мы подарили утром вдове-башмачнице еще один — за постой, и вновь отправились в путь.

— 71 —

Меж тем, финансовые дела наши пришли в окончательное расстройство и оставалось у нас, в совокупности с медью и серебром, никак не более двадцати золотых. Крикун непрестанно ворчал, что все это из-за моей неумеренной страсти к девственницам и из-за того, что дарю я им по золотому, Глазки же и милая Трина меня нисколько не упрекали.

— Послушай, мой верный товарищ,— сказала в одной из таверен, где мы ночевали Глазки.-Пред нами сейчас открывается две дороги. Одна из них идет по равнине, где умеренный климат, но она чрезвычайно длинна. Другая идет через горы, где царит лютый мороз, но и она имеет некоторые удобства.

В ответ на мои расспросы касательно этих удобств рыжеволосая плутовка ответила, что дорогу эту иначе, чем Дорогой Сорока Монастырей не зовут, ибо обители расположены там на каждом горном перевале, а всем праведным в вере путникам монахи и монахини охотно дают приют. Если же путник проявит и свою святость, то плата за постой и еду не взимается вовсе.

В ответ на мой резонный вопрос, нам-то как проявить свою святость, спутница моя только рассмеялась.

— Много ли ты видел персон, в святости своей, умеющих проявить такое чудо, как с первого же взгляда отличить девственницу от не девственницы?-спросила она.

После чего мы еще некоторое время обсуждали этот вопрос. Меня смущало, а ну, как не использую я, в таком случае, магию для плутовства? Глазки же резонно возражала, что способность моя различать сей факт, не приобретена моими магическими занятиями, а является целиком даром Инкуба, и могу я использовать оный по своему усмотрению.

После продолжительных обсуждений, немало убежденный разумностью ее доводов и скудостью нашего кошелька, я на данную роль согласился.

Сделался я тут же святой старец, именем Светоч, долгие годы пребывавший в отшельничестве, не вкушая ничего, кроме воды и хлеба, а спутники мои — паломниками, привязавшимися ко мне под воздействием моих проповедей. Следовали же мы в столицу Королевства, дабы посетить Храм Кадастра, где можно увидеть лики всех Богов, Духовным Советом нашего Королевства признанных добрыми. Посещать же решили исключительно женские монастыри, ибо в мужских от способности моей толку не было бы.