Большие люди

— Гриша, а ты ничего не забыл мне сказать?

— Забыл? — он моргнул недоуменно. — Ну, я не знаю... Жить мы будем пока вот в той квартире, где я сейчас живу. Потом, как дела у нас в бизнесе более-менее нормально пойдут, я дом начну строить. Я участок хороший знаю, поближе к городу, место удобное, — он помолчал, будто собираясь с мыслями. — Машину я на тебя перепишу, отремонтирую и перепишу, я знаю, она тебе нравится. Это будет мой свадебный... хм... подарок. Что еще? Родным твоим будем помогать материально, я понимаю, что им без тебя будет... непросто. Собаку с собой заберем, на кой им этот крокодил — не справятся. Ну, вроде бы все... Ничего не забыл.

— Ты издеваешься?!

— Нет, — он и в самом деле растерян.

— Так, Свидерский! — она решительно упирает руки в бедра, а он вдруг понимает, что первый раз она его называет так, по фамилии. — Прекрати мне морочить голову всякой ерундой! Скажи — ты меня любишь?!

— А... ну, Люсь, зачем бы я стал это все делать...

— Откуда я знаю — зачем?!

— А так... непонятно?

— Непонятно!

Голос ее звучит громко, Люся почти кричит. А ведь в таком тоне она с ним говорит тоже впервые. А еще ему кажется, что глаза ее подозрительно блестят. Неужели, только из-за того, что он сразу не сказал... Да он просто предположить не мог, что это так важно... и что она не догадывается сама...

— Лютик, конечно. Конечно, люблю. Я не умею говорить красиво, ты же знаешь. Но я никому раньше... — он делает шаг к ней и едва не теряет равновесие, запнувшись о собаку. Дальше следуют по очереди витиеватые ругательства и рычание. — Да что же такое?! Вечно у меня все... Так, Монти, а ну-ка отпусти штаны, я кому сказал! Все, мое терпение лопнуло!

Григорий приседает на корточки, оказавшись нос к носу со скалящим зубы ротвейлером.

— Слушай меня, Пантелеймон! Это, — указательный палец утыкается в Люсино колено, — моя женщина. МОЯ, ты понял? И вообще, я тут теперь главный, ясно тебе, чудище зубастое?

Спустя несколько секунд Монти опускает голову, подставляя крутой лоб под широкую мужскую ладонь, признавая власть нового хозяина. Гриша легко треплет пса по ушам.

— То-то же... А теперь марш на место!

Что удивительно, Моня послушно уходит с кухни.

— Вот видишь, — Григорий снова стоит перед ней. — Вот вечно со мной так. Я даже сказать, что люблю, не могу нормально, меня в этот момент собака за ногу кусает. Но это не отменяет того факта, что я тебя люблю. Очень. А ты... ты любишь меня, Лютик?

А вот дальше все наконец-то идет по классическому сценарию, где после признания в любви и предложения руки и сердца девушка бросается мужчине на шею, шепчет "да" ему на ухо и даже плачет. Но уже — от счастья. Выглянувший было из-за угла Пантелеймон, поняв, что людям сейчас не до него, снова ушел в коридор.

____________

— Люсь, я правильно понял, что нас на час одних оставили?

— Да. Сериал до десяти двадцати идет.

— Отлично! — берет ее за руку. — Показывай свою комнату.

— Гриша! — до нее не сразу, но доходит. — Ты что... ты собрался... здесь... у нас дома?!

— Ага, — он подходит к входной двери и поворачивает внутреннюю защелку. Монти, строго:— Охраняй!

— Гриша!

— Не спорь со мной, женщина.

_________________

— По-моему, она нас двоих не выдержит.

— Так, может быть, и не стоит?..

Он садится на кровать, она жалобно скрипит под ним.

— Точно не выдержит, — игнорируя ее последний вопрос и стаскивая с кровати одеяло вместе с покрывалом.

— Гриша, ты сошел с ума!

— И кто в этом виноват? Но не переживай, — он улыбается ей. Он улыбается редко, и именно в этот момент она понимает, почему. Когда он улыбается, отказать ему невозможно, — я позволю тебе быть сверху. А лежать на мне удобно почти так же, как на кровати.

________________

— Господи, Люська, как я дошел до такой жизни...

— До какой это такой? — расслабленным шепотом ему в шею, сейчас слишком хорошо, чтобы думать о чем-то.

— Мне осенью тридцать шесть исполнится, — он медленно перебирает ее волосы. — Уже седина на висках. Я директор и владелец собственного бизнеса, на меня не одна сотня человек работает. А я лежу тут голый на полу...

— И кто виноват? — как-то очень по-девичьи хихикнула Люся. — Не жалуйся теперь.

— А я не жалуюсь.

— И правильно. Слушай, Гриш... — нерешительным тоном произносит она, найдя на полу его руку и переплетя пальцы. — А ты же сегодня... ну... без...

— Людмила Михайловна, ты ведь взрослая женщина и медицинский работник к тому же. Почему ты не можешь выговорить это слово — презерватив?

— Я могу! Но ты же... без него... да?

— Да. Знаешь, начало дня как-то не предвещало, что он закончится вот так. Я не подготовился.

— Ну... просто... может же быть... — ее теплый выдох проходится по его груди.

— Может, — невозмутимо соглашается Григорий. — Я даже надеюсь, что это случится в ближайшем будущем. Я ребенка хочу. Даже двух, наверное. А ты разве не хочешь, Люсь?

— Хочу, — она счастливо зажмуривается и утыкается носом в его плечо.

А потом им все-таки приходится вставать, причем Гриша ворчит, что теперь она ему должна сеанс массажа, потому что у него затекла спина. А еще чуть позже они пьют чай с принесенным от Лидии Тимофеевны кексом. По-семейному, как говорит бабушка. Люсе ужасно непривычно от такого определения, от своего нового статуса. За Гришу тоже переживательно было, но, как оказалось — зря. Потому что выяснилось, что он два часа ждал ее у нее же дома. За это время успел полностью прояснить свои намерения маме и бабуле, рассказать краткую автобиографию, чуть ли не справку о доходах предоставить. Его даже борщом накормили. Ну и добро, разумеется, выдали. На сватовство.

Так что теперь Григорий чувствует себя, в отличие от нее, вполне комфортно, сидя за их кухонным столом, с Монькой, сложившим морду на его ноги. Гриша со вкусом пьет чай, отдавая должное соседскому кексу, и спокойно отвечает на расспросы Фаины Семеновны. Удивительно, что у них, спустя два часа перекрестного допроса, еще осталось что-то невыясненным. Хотя, зная неуемное любопытство этих двоих...

Ей было позволено в одиночку проводить его до двери — никто не вышел из кухни следом. Потому что она провожает... да неужели это правда?... своего жениха. "Люблю тебя" — говорят его глаза и беззвучно произносят губы. А потом он, скупо поцеловав ее в щеку, уходит. Но теперь она знает — совсем скоро они будут вместе навсегда.

________________

Чудеса продолжаются. Ей позволили переехать к Грише, несмотря на то, что до заветной печати в паспорте был еще месяц как минимум. Но ее отпустили "жить в грехе". Видимо, за те два часа, что он ждал ее, Григорий произвел неизгладимое впечатление на ее домашних. "Серьезный мужчина" — вынесла вердикт бабуля, "И положительный" — дополнила мама. Оставалось только сожалеть, что она не видела этот процесс укрощения ее персональных церберов хотя бы в замочную скважину. Но результат, тем не менее, впечатлял: ее отпустили жить к "во всех отношениях серьезному и положительному мужчине". К ее Гришке.

Даже сумки помогли собрать. Более того, выдали невесть откуда взявшееся приданое, о существовании которого Людмила и не подозревала. А тут из неведомых закромов Родины были извлечены комплекты постельного белья, полотенца, еще что-то. Все Люсины попытки возразить были столь решительным образом отметены, что Людмила почла за благо далее не спорить. А Григорий, оценив количество сумок и пакетов, удивленно хмыкнул: "Если бы я знал... я бы грузовик пригнал".

А потом, пока Гриша курсировал между машиной и квартирой, перетаскивая ее вещи, "церберши" неожиданно расплакались, причем обе. И тут Люся совсем растерялась.

— Мам... бабуль... Ну, вы чего? — обнимая по очереди то одну, то другую. — Сами же все хотели... чтобы я... а теперь плачете!

— Так потому и плачем, — очень понятное объяснение! Бабушка вытирает глаза уголком передника. — Ладно, нечего мокроту разводить. И вправду — хорошо ведь все. Будь счастлива, Люсенька, — бабуля притягивает ее к себе, вынуждая наклонить голову, целует в макушку. — Молиться за вас буду.

Потом ее обнимает мать, крепко-крепко.

— Я все, — от двери слышится немного смущенный Гришин голос.

— Ну, езжайте тогда с Богом, — решительно произносит Фаина Семеновна.

__________

— Люсь, тебе неудобно?

— Наоборот, — прижимаясь щекой к его плечу. — Очень удобно.

— Почему не спишь тогда? Устала же, день сегодня суматошный. А завтра вставать рано.

— Понимаешь... — так и не объяснишь сразу. Непросто это — уснуть на новом месте. Она и за городом тогда не смогла сразу уснуть, хотя там предыдущие события как раз способствовали быстрому отходу ко сну. А сегодня даже этого нет, и причина — в ней. Менструация началась два дня назад. А ведь она даже помечтать успела чуть-чуть — а вдруг? Ну, а вдруг вот прямо так сразу и случится? — Непривычно просто, — наконец-то подбирает слово Люся.

— Да матрас вроде бы хороший, ортопедический. Мне нравится.

— Не в матрасе дело.

— А в чем?

— В тебе.

— Отпустить тебя? — со вздохом разжимает руки.

— Не отпускай! — перехватывает его за локоть. — Обнимай, давай. Гриш... А ты, правда, этого хочешь?

— Очень хочу. Но тебе же нельзя.

— Что? Ты о чем?.. Гриша! Я про другое!

— Какое такое другое?

— Ты действительно... хочешь жениться... на мне?

— Людмила Михайловна... — он преувеличенно громко, демонстративно вздыхает. — А не вы ли со мной намедни в ЗАГСе были, заявление подавали? Или это я с кем-то другим там был? Запамятовал...

— Перестань! — он получает шутливый тычок в бок. — Я серьезно. Ты же раньше никогда до этого...

— И что теперь — крест на мне ставить?

— Гриша!

— Ладно, я понял, о чем ты, — он обнимает ее крепче. Какое-то время молчит, видимо, собираясь с мыслями. — Я сначала работал очень много, Люсь. Вот, правда.... Пахал так, что не до женитьбы было. Знаешь, я так уставал, что у меня даже иногда по несколько месяцев не бывало... женщины. Не до них было, — тут он хмыкнул, как ей показалось, смущенно. — В общем, пока сам на ноги встал, пока Гошку поднял... Мать умерла потом. А когда у нас дело пошло... когда деньги появились... Вот говорят — жить для себя. И мне захотелось пожить для себя. Мы всегда с мамой жили скромно, детство и юность у меня были... спартанские. А тут возможности появились. Машины менял каждый год, если не чаще, квадрик купил, снегоход. Игрушки для больших мальчишек, — усмехается. — Поездил немного, места интересные посмотрел, какие хотел. Ну, так, у нас больше, но и за границей тоже. И как-то вот даже мыслей не возникало — про жену, детей. Да еще Лариса... — тут он осекся, почувствовав, как напряглась Люся под его руками. — Ладно, про нее не буду. А потом с Гошкой беда случилась и... и следом я встретил тебя.

— И?

— И... вот.

— Гриша!

— И влюбился, — капитулирует он со вздохом. — Первый раз в жизни, наверное. Если по-настоящему... Довольна?

— Очень, — трется носом о его щеку.

— Тогда спи, — усмехается. — Спокойной ночи... любимая.

Она словно ждала этих слов, и спустя минуту шею ему греет ее теплое мерное дыхание. Люся заснула. Впрочем, он тоже почти тут же засыпает.

_________________

Она сладостно привыкает к тому, что живет с мужчиной. Все вновь, все непривычно. И очень ей нравится. Ей даже нравится гладить его рубашки. Наверное, потом она привыкнет, и это станет просто обычной домашней работой. А сейчас нравится — и все тут!

А еще, может быть, это выглядит со стороны смешно, но она иногда в ванной комнате снимает колпачок с его пены для бритья и подносит к лицу. Это его запах, который ей теперь так знаком. И этот запах ей нравится до головокружения.

А еще ей нравится смотреть на него спящего, особенно по утрам. Она иногда просыпается до звонка будильника и смотрит. Говорят, тот, кто любит жену, бреется с вечера, а кто любит начальника — с утра. Вряд ли кто-то может сказать про Григория Свидерского, что тот любит начальника, тем более, что начальника у Григория Сергеевича нет. А если бы спросили самого господина Свидерского, то он бы сказал, что никого не любит так, как свою Людмилу. Но бриться по утрам — это многолетняя привычка, которой он не изменяет. И теперь, в тусклом предрассветном сумраке, отчетливо видно пробивающуюся темную щетину. Люся легко проводит по щеке, хотя точно знает, какая она на ощупь. И каждая тонкая ниточка морщин возле глаз ей тоже знакома. Взгляд ее опускается вниз. Широченные плечи и грудь с темными волосами. Она уже привыкла к его телу, но все равно не может не любоваться. Тем, какой он большой и такой... настоящий. Рядом с ним Люся чувствует себя женщиной — хрупкой и имеющей право на слабость. Только рядом с ним она такая. Потому что он — ее любимый, единственный, самый-самый.

_________________

— Люся, не смей идти у него на поводу! — негодует Георгий.

— Гош, — Люся смущенно улыбается. — Да я тоже не особенно хочу. Это наше общее решение.

— Чушь! — Георгий безапелляционен. — У каждой женщины в жизни должны быть белое платье, фата, букет, лимузин и что там еще положено!

— Слышу прямо слова эксперта, — вмешивается в дискуссию Гриша.

— А ты вообще молчи! Раз в жизни женишься, мог бы как надо все сделать.

— Гошенька, — Люся пытается урезонить брата будущего мужа. — Ну, зачем нам все это? Честное слово, не хочу — ни платье белое, ни лимузин. Я, наверное, — она усмехается, — вышла из этого возраста.

— Жениться никогда не рано и никому не поздно, — парирует Гоша киноклассикой. — Ну, должна же у вас остаться память какая-то об этом событии? Или что — приехали, расписались и домой — пельменями обедать? А медовый месяц? А свадебное путешествие?

— Жорка, ну ты же прекрасно знаешь, что я сейчас не могу никуда ехать, — на помощь жене приходит Григорий. — Вот летом мы обязательно... если получится.

— Я так и знал, что это твои гнилые инициативы, и ты Люсю сбиваешь с пути истинного! Я буду жаловаться!

— Прокурору? — усмехается Гриша.

— Фаине Семеновне! И Антонине Вячеславовне!

— А они, между прочим, с нами согласны, — смеется Люся.

— Боже мой... — Георгий демонстративно закатывает глаза. — Ни на кого надежды нет! Когда регистрация?

— Через две недели, в субботу. В девять утра.

— Только ты, Свидерский, можешь жениться, когда все нормальные люди спят! Так, ресторан я закажу часов на пять вечера. Вы двое, я, Фаина Семеновна, Антонина Вячеславовна. Лютик, пара симпатичных подружек невесты будет?

Григорий громко раскатисто хохочет. А после, отсмеявшись:

— А я-то думал, из-за чего весь этот сыр-бор со свадьбой...

______________

Невеста была невозможно хороша в жемчужно-сером кружевном платье на шанжановом чехле. Просто убранная назад парой красивых заколок копна волос, перламутровый браслет на запястье и туфельки с серыми атласными ленточками на щиколотках. Жених был сверх обыкновения молчалив, но выглядел чрезвычайно внушительно в классическом черном костюме с белоснежной рубашкой и белой же атласной бабочкой. Общее впечатление портила только пара порезов на свежевыбритых щеках и легкая испарина на лбу. А еще пальцы у Григория отчего-то дрожали так, что Люсе пришлось ему помогать надеть ей кольцо на палец. И расслабился он уже совсем после, когда они с молодой женой вышли, наконец, в холл ЗАГСа, и он залпом выпил бокал холодного шампанского. Вот тогда его, наконец-то, отпустило. А уж когда они оказались на улице и подошли к машине, то тут Гриша просто согнулся пополам от хохота. Потом спохватился — не обиделась ли Люся. Людмила рядом с его братом чуть ли не плачет от смеха. Перед ними его "Тундра", на которой рядом с Шреком пририсована принцесса Фиона в свадебном платье. А рядом с машиной стоят, сияя, как две галогеновых фары, Палыч с Леонидом.