— А что означает имя "Анфея"? — спросил Тутмос.
— Цветок.
— Вот как? — фараон и Мерит-Ра переглянулись.
Фараон посмотрел на Анхнофрет.
— Это что, совпадение?
Та пожала плечами.
— Я не называла своё прозвище.
— Так говоришь, будто они прежде не слышали о Ядовитом Цветке Тростника, — хмыкнул фараон.
— Не слышали, Величайший. Ты забываешь, что им неизвестно ещё очень многое из того, что не является секретом для любого простолюдина на всём побережье от Бехдета до Киццувадны.
— Я смотрю, твою красоту оценили по достоинству, — сказал фараон странным голосом.
Мерит бросила настороженный взгляд на супруга и поспешила переменить тему.
— Так значит, царь, тот путешественник, побывавший в Та-Кем, в своих рассказах исказил наши обычаи?
— Он описал их великое множество, и где там истина, а где выдумка, я пока не берусь судить. Но вот в том, что касается ваших верований, он присочинил изрядно, как я теперь вижу. По его рассказам, вы верите в тех же богов, что и мы, только зовёте их иначе. Нашего Зевса он назвал Амоном...
— Аменом, — поправила Анхнофрет.
Царь кивнул.
— Аменом. А, к примеру, Диониса — Осирисом.
— Усером.
Александр засмеялся.
— Я думаю, в душе она считает, что проще научить правильно говорить дерево, чем избавить меня от привычек называть все на эллинский лад.
Анхнофрет тоже засмеялась, а Мерит улыбнулась. Фараон веселья не разделил и сохранил невозмутимое лицо.
— У вас много богов, так же, как у хатти? — спросил Тутмос.
— Да. Наши историки и философы считали, что у египтян богов ещё больше. Анхнофрет рассказала мне, что ваши Нетеру — существа иной природы.
— Это так, — подтвердила Мерит, — мы не считаем их богами. Есть лишь один Бог, Сокровенный Ра, единый в трёх ликах. На рассвете он — Хепри, в полдень — Амен, а позже — Атум, создатель заката. Нетеру — лишь его проявления, хотя высшие из них наделены собственной волей.
— Все это с трудом поддаётся осмыслению, — покачал головой Александр, — хотя некоторые из эллинских философов придерживаются схожих взглядов на природу богов.
— Вот как? — удивилась Мерит.
— Есть один Бог, меж богов и людей величайший. Так говорил Ксенофан Колофонский. Мой учитель полагал, что Ксенофан подразумевал под Единым Богом все сущее, Космос. Люди дают ему разные имена, отдаляясь друг от друга.
Букефалу не хотелось идти шагом, он снова нетерпеливо затанцевал, предлагая хозяину ускориться. Александр придержал его, ласково потрепал по шее и, подняв глаза на царственную чету, сказал:
— Мы с вами делаем шаг навстречу. Это небывалое событие. Никогда прежде чужеземцы не допускались для участия в Играх.
Мерит сказала осторожно:
— Все же только ремту ты пригласил на сии празднества, великий царь.
— Всему своё время, — ответил Александр, — Зевс наказал дарителя огня, но не отнял дар. Многие из моих людей не понимают меня, но всему своё время. Они поймут.
Александр ещё в начале зимы повелел выстроить в Саламине дворец. Уже тогда, после переговоров Птолемея, предполагалось, что фараон остановится здесь со своей свитой. Сам царь удовлетворился привычной походной палаткой. Когда в Александрию Киликийскую приехала Анхнофрет, она рассказала Александру, что Величайший тоже предпочёл бы обстановку военного лагеря. Действительно, узнав, где предлагает ему поселиться радушный хозяин, фараон вежливо отказался, сославшись на то, что не может злоупотреблять его гостеприимством, когда сам царь будет жить в шатре. Сошлись на том, что во дворце будут проводиться встречи и пиры.
Египтяне разбили свой лагерь неподалёку от македонского, который был впятеро больше. Анхнасир высказал озабоченность по этому поводу:
— Их намного больше, чем нас, что если...
— Успокойся, — перебила его Мерит-Ра, — ты стал слишком мнителен. Нам ничто не угрожает. Александр не поступится своей честью. Я по глазам вижу — она для него важнее всего. А то, что эллинов много, вполне естественно, теперь они считают эту землю своей.
Анхнофрет, узнав об опасениях поверенного Ипи, объявила, что Игры священны для эллинов.
— Они чтят законы гостеприимства. Кроме того, здесь царит великое перемирие, они называют его — экехейрия. Ещё десять дней назад спондофоры торжественно объявили о его начале.
— Спондо... кто?
— Спондофоры, глашатаи. Мне рассказали, что однажды какой-то из эллинских городов отказался прекратить войну в дни Игр. Тогда на него наложили большой штраф и запретили участвовать в состязаниях[76]. Ещё был случай, когда из-за экехейрии эллины не собрали своевременно войско для отражения нашествия многотысячных ратей завоевателей. Врага встретил в каком-то ущелье небольшой отряд. Несколько дней горстка эллинов мужественно оборонялась, все они погибли. Великий подвиг.
[76] В 420 году до н.э. спартанцы вели боевые действия в Элиде и проигнорировали олимпийское перемирие.
— И что, так никто и не пришёл к ним на помощь? — спросил Анхнасир.
— Нет. Священный мир. Игры для них — не просто состязания мужей.
— Расскажи, как царь принял тебя, — попросила Мерит.
— Немало удивился, — усмехнулась Анхнофрет, — они не привыкли, чтобы женщина возглавляла посольство, да и вообще занимала государственные должности. Некоторые военачальники хмурились и взирали исподлобья.
— Он тоже так смотрел?
— Вот как раз он — нет. Я потом побеседовала с Птолемеем, и он рассказал мне про мать царя. Судя по всему, это очень властная женщина. Она уроженка Эпира, небольшой страны, граничащей с Македонией. Птолемей сказал, что в Эпире женщины могут наследовать престол наравне с мужчинами. В Македонии это невозможно. Более того, муж царской крови не может занять трон, пока его право не подтвердит собрание войска.
— А в остальных эллинских землях тоже так? Птолемей говорил, что единого государства у них нет.
— По-разному. В некоторых небольших государствах, расположенных там, где теперь находится западная граница царства хатти, правят женщины. Вернее, будут править, — поправилась Анхнофрет, — никак не могу привыкнуть к мысли, что очень многое из открывшегося мне, уже не имеет никакого значения.
— Имеет, — возразила Мерит-Ра, — разве забыли они своих отцов и обычаи предков?
— Я слишком мало ещё успела узнать их обычаев, чтобы судить о том. Но кое-что все же выяснила достаточно подробно. После первого приёма, на котором меня удивило поведение некоторых приближенных Александра, не сумевших скрыть негодования от того, что, по их мнению, Величайший оскорбил царя, прислав послом женщину, я подробно расспросила Птолемея об отношениях мужей и жён у эллинов.
— Птолемея?
— Александр поручил ему помочь мне скорее освоиться здесь. Птолемей рассказал, что замужние женщины у эллинов лишены всякой самостоятельности. Дни напролёт они проводят на женской половине дома, занимаясь хозяйством и воспитывая детей. Они редко выходят на улицу и всегда в сопровождении служанок. Эллины считают, что их жены должны вести себя так, чтобы о них нельзя было сказать ничего хорошего и ничего дурного. Они вообще не должны привлекать к себе внимания.
— Серые мыши, — покачал головой Анхнасир, — так относятся к своим женщинам презренные аму-овцеводы.
— Все это очень странно, — сказала Мерит с недоумением в голосе, — если жены эллинов заперты в четырёх стенах и все их предназначение — лишь прясть и рожать, то в этом они действительно подобны аму. Такой народ не способен к великим свершениям. Взять, к примеру, хатти. Их женщины свободны, и хатти, как ни какой другой народ на престоле Геба, близки к нам по духу. Я думала, что эллины подобны нам, теперь вижу, ошиблась.
— Не все тут так просто, — возразила Анхнофрет, — я тоже высказала своё недоумение Птолемею, и он уверил меня, что подобное отношение к женщинам характерно не для всех эллинов. Некоторые из них, он назвал их фиванцами и спартанцами, дают своим жёнам куда больше свободы. Он сказал, что фиванки выделялись среди других эллинок манерами, утончённостью, склонностью к поэзии. А спартанки укрепляют своё тело наравне с мужами, дабы рожать крепких и мужественных воинов.
— Ты сказала — "фиванки выделялись"...
— Ты, как всегда, очень наблюдательна и внимательна, царственная, — похвалила Анхнофрет, — здесь нет ошибки. Птолемей действительно сказал — "выделялись", а не "выделяются". При этом у него было странное выражение лица, но большего я от него ничего не добилась.
— Пока опустим это, продолжай.
— Наконец, есть среди эллинских жён такие, которые своей образованностью могут затмить многих мужей. Таких называют "подругами". Они независимы и вольны жить, как вздумается. Птолемей с печалью в голосе рассказал мне о своей оставшейся в том времени возлюбленной. Она как раз из таких женщин. Кстати, царственная, ты сказала, что вряд ли эллины отринули обычаи предков. Некоторые уже отринули. Зимой множество воинов Александра взяли в жены дочерей Киццувадны. По обычаям хатти.
— Царь торопится наплодить новых воинов, — фыркнул Анхнасир.
— Царь поступает мудро, — сказала Мерит-Ра.
— О, да, — согласилась Анхнофрет.
— Вижу, он понравился тебе?
— Он прекрасно образован, с ним приятно и интересно общаться. Ты знаешь, что среди чужестранцев мне приходилось иметь дело с мужами фенех, митанни. Они отличаются от Александра, как день и ночь.
— А другие эллины?
— Я пока мало с кем беседовала. В основном с Птолемеем, другие не слишком интересовались мной. Ещё несколько раз говорила со старшим над царскими писцами, Эвменом.
Мерит прищурилась. Благодаря рассказу Шинбаала, Дом Маат был хорошо осведомлён, что это за человек и чем занимается.
— И что ты можешь сказать о нём?
Анхнофрет задумалась.
— Человек на своём месте. Никто не зовёт его Хранителем Трона, но именно таковым он является, все время оставаясь в тени. Очень умён. Очень опасен. Как и Птолемей, сама любезность и обходительность. Возможно, Ипи и Величайший, побеседовав с военачальниками Александра, сочли бы серьёзными противниками кого-то из них, но я вижу то, что вижу.
— А сам царь?
Анхнофрет немного помолчала, потом негромко ответила.
— Та-Кем ещё не знала столь сильного противника. Думаю, ни поверженные Избавителем правители хаков, ни разгромленные Тутимосе цари Фенех, Яхмада и Нахарина, даже близко не могут сравниться с ним.
Наутро зрители, в число которых были допущены жившие на Кипре критяне и даже хурриты и хатти[77], начали стягиваться к месту состязаний. Стадион был устроен в долине между двумя длинными холмами, склоны которых специально подготовили — на всей их протяжённости сняли дёрн и устроили ступени для сидения. В дальнейшем предполагалось сделать их каменными.
[77] Варвары допускались в качестве зрителей на Олимпийские игры.
Участники Игр совершали моления и приносили жертвы тем богам, которых избрали в свои покровители. Чужестранцы на этих таинствах не присутствовали. Главное жертвоприношение по традиции должно было состояться после состязаний в беге, победитель которых получал право возжечь священный огонь в роще Альтиса. В окрестностях Саламина таковой, конечно, не было, потому ещё при подготовке к Играм, после долгих совещаний, ею была "назначена" одна из близлежащих рощ диких олив. Именно в ней предстояло срезать ветви для венков, которыми будут награждаться победители. Сделать это должен был мальчик, сын свободных родителей. Этой честью Александр наградил Гермолая, одного из "царских юношей"[78].
[78] "Царские юноши" — дети знатных македонян, состоявшие в свите царя и прислуживавшие ему, пажи. Гермолай известен, как организатор провалившегося "заговора пажей". Накануне Индийского похода он был обижен царём и планировал отомстить.
Едва встало солнце, а на стадионе уже было не протолкнуться. Египтянам сказали, что с оружием их на состязания не допустят. Хранителям и Щитоносцам это, разумеется, не понравилось. Особенно, когда они увидели воинов царской агемы в доспехах и со щитами. Но вскоре выяснилось, что никто не хотел египтян унизить или подвергнуть опасности жизнь охраняемых ими высокородных и царственных особ. Эллины и македоняне явились без оружия. Да, царские телохранители стояли в ограждении стадиона со щитами, в панцирях и шлемах, но без копий и мечей. Экехейрия.
Женщины на Игры не допускались, и, дабы успокоить эллинов, Александр загодя объявил, что Мерит-Ра и Анхнофрет — жрицы Деметры, которым позволялось присутствовать.
Появился царь с большой свитой, в которую входили полководцы. Все они, как и Александр, облачились в праздничные белоснежные гиматии, головы украсили лавровыми венками (атлеты-победители должны будут получить оливковые). Некоторые несли в руках пальмовые ветви.
Почётные гости заняли предназначенные им лучшие места, Александр поднялся на специально подготовленный помост и начал торжественную речь.
Он напомнил о традициях Игр, указал, что соблюдение обычаев, завещанных предками, поможет эллинам остаться в этом новом мире эллинами. Заметил, что Игры сии, хотя и являются наследницами Олимпийский, Пифийских, Немейских и Посейдоновых, все же будут отличаться и в первую очередь тем, что на них допускаются чужестранцы.
— Ибо всем вам, эллины и македоняне, хорошо известно, что основатель Игр в Олимпии, Геракл, ведёт свой род от царей аргосских, прародителем которых был Данай-египтянин!
Мерит-Ра и Анхнофрет удивлённо переглянулись.
— Что это за Данай? — спросила правительница.
— Не знаю, надо постараться выяснить.
Царь продолжал:
— Многие так же знают, что наиболее почитаемым в Египте богом является Аполлон, учредитель Пифийских Игр. Посему я и допустил для участия в нынешних состязаниях мужей из Египта, во главе которых приехал сам великий царь Тутмос, наш дорогой гость!
Александр указал рукой в ложу, где разместился фараон. Запели трубы. Тутмос, не зная, как ему следует поступить, встал, вызвав приветственный шум на склонах холмов. Хорошее начало.
Далее Александр напомнил, что состязания всегда проводились отдельно для мужей и юношей[79], но из-за того, что последних, не достигших ещё восемнадцати лет, в войске не так уж много, все атлеты будут разделены на две группы — мужи моложе и старше тридцати лет. Это было вторым существенным изменением традиций, но не стало новостью для собравшихся. Свои решения царь объявил за несколько месяцев до Игр и все недовольные своё уже отроптали.
[79] Не всегда. Состязания юношей проводились отдельно с 37-й Олимпиады (632 год до н.э.).
Александр и военачальники (среди высших стратегов отсутствовали Гефестион и Кратер, оставшиеся заправлять делами в Киликии) присоединились к высокородным египтянам. Потом спондофоры представили десять судей, элланодиков, одетых в пурпурные гиматии. Далее состоялась торжественная клятва атлетов и судей, они обещали состязаться честно и уверяли, что не запятнаны никакими преступлениями.
