— Откуда деньги?— Марций стоял уже, отдёрнув штору, глядел на неё сверху, беззащитную, убитую происходящим. Ацилия оторвала голову от подушки и полуобернулась на вопрос:

— Я продала свои серьги, те, что подарил отец на шестнадцать лет, а нож мне был нужен, чтобы отпороть подшивку, я зашила их в тунику...

— Ты продала драгоценности всего за сто пятьдесят сестерциев?— ужаснулся он, внутренне удивляясь её поступку.

— Вам нужны были деньги — вот и получите их, и какая разница...— она не договорила и отвернулась.

Марций ещё что-то сокрушался в атриуме по этому поводу, но Ацилия уже не слушала.

"Дура! Какая же я дура! И я посмела подумать, что люблю тебя?.. Да ты же предал мои чувства... Ты убил меня, разбил мне сердце...

Я ненавижу тебя!

Будь ты проклят!

Я уйду в Рим, уйду к Гаю... Он примет меня... Уйду из этого проклятого места!"

Она заснула и спала до следующего утра, во сне ей снились почему-то игральные кости, которые падали, падали откуда-то сверху и катились, катились по земле... Проснувшись, она не помнила этого сна, а в уголках её губ после пережитого дня появилась незнакомая сухая твёрдость.

* * *

Весь следующий день он не появлялся, пришёл только под вечер, хмурый и грязный. Ацилия уже давно нагрела воды, надо было только принести от кухонь. Она молча готовила всё, носила воду, отобрала чистую одежду, большое покрывало, чтобы воду вытереть. Марций тоже молчал и глядел исподлобья. Мылся он всегда один, а раньше ему помогал Гай. Ацилия ушла на улицу, проверить выстиранную за день одежду, долго собирала её с натянутых верёвок, смотрела, чтобы не перепутать с чужими.

Когда вернулась с целой кипой вещей, Марций, уже чистый, с мокрыми волосами и в свежей тунике, сидел за столом, где его ждал ужин. Ацилия молча выносила воду, всё убирала. Несколько раз ей показалось, что он хочет что-то сказать, но он молчал. И лишь когда она уже разбирала и складывала чистые вещи, Марций, наконец, заговорил:

— Я постараюсь найти деньги и выкупить у скупщика твои драгоценности.

Ацилия замерла, переведя на его лицо глаза, их взгляды скрестились:

— Зачем?

— Ну...— чуть растерялся,— Они же дороги для тебя, твой отец подарил их тебе...

Она усмехнулась, выбрала из кипы вещей тунику и стала складывать её, отвечая:

— Что ж, господин Марций, ничто человеческое вам не чуждо, вы даже умеете быть обязанным, похвально!— снова усмехнулась.

— К чему этот тон?— он обиделся, поджимая губы.

— А к чему вообще говорить об этом? Вы же прекрасно знаете, что денег вы не наберёте, и никто не вернёт вам эти драгоценности за те деньги, за которые они достались. Это же смешно! Зачем вообще говорить об этом?— она убрала тунику в стопку и взяла другую,— Проблему по поискам этих денег вы переложили на меня, так что, какая разница, где я их взяла? Украла бы я их, заработала бы проституцией или продала эти драгоценности? Вас это вообще не должно волновать. Вы отдали свой долг, а я отдала вам свой.— Она прямо посмотрела ему в глаза,— Вы же вытащили меня с Перевала...— добавила негромко,— Почему-то...

Марций смутился и отвернул голову, но Ацилия продолжила:

— Я не хочу всё это вспоминать. Нет их и не надо... Зачем вообще это упоминание о прошлом? У меня не осталось никого, ни отца, ни брата, ни их подарков. Вот и всё!

Марций даже не знал, что ответить на это. Необычный тон для неё, решительный и серьёзный, эта девушка действительно была дочерью сенатора, и тон, и голос у неё были под стать. Особенно сегодня.

— Эти деньги достались подлецу, который обманул всех...

Она перебила:

— Мне всё равно, кому они достались, хоть бы и выбросили вы их на дорогу!

Марций долго рассматривал её лицо, словно хотел ещё что-то сказать, но Ацилия не обращала на него внимания, и он махнул рукой, и вышел на улицу.

* * *

В тот вечер господин Марций и его друг центурион Фарсий допоздна засиделись у первого в гостях, немного выпили, перемалывая какие-то гарнизонные сплетни. Ацилия улеглась спать и, конечно же, не могла заснуть, слушала их, думая о чём-то своём.

Неужели она и в самом деле поверила в то, что влюбилась в него?

Ей показалось. Не зная этого чувства, она просто приняла то, что чувствует, за любовь. Ну разве не глупо?

Но почему сердце болит и душа рвётся куда-то? Да если бы он сам хоть что-то испытывал к ней, разве бы он даже помыслил продать её Лелию? Или выгнать на улицу — зарабатывать проституцией?..

Его можно, конечно, понять, он был в отчаянии. Но кто из нас не был в отчаянии? Кто решал проблемы свои за счёт других?

Мы в самом деле слишком разные.

Она вздохнула и поднялась, натягивая тунику через голову. Когда они уже угомонятся? Сколько можно, уже ночь на дворе?

Она долго пила, глотая прохладную воду. Краем уха слушала этих ночных дружков. О, они уже и кости игральные достали. Кости?

Её словно подбросило, словно она вдруг вспомнила что-то. Убрав ковш, она медленно обернулась и подошла к ним, встала рядом, глядя на стол. Сердце стучало частой дробью, как дождь по крыше. Что это с ней? Почему вдруг?

Фарсий захохотал, откидываясь назад, улыбался и без того большим ртом, восхищённо смотрел на Марция:

— Нет, ты только посмотри, пять бросков и все шестёрки! Поразительно! Ну и везучесть! Да ты бы мог такие деньги делать, а ты...

— Те, кто знает, со мной не играют. Надо выбираться в Рим, походить по кабакам, но...— усмехнулся Марций,— Я никогда так раньше не делал!

— А почему? Надо использовать своё везение. Боги не зря наградили тебя им... Эх-х, мне бы так...— улыбнулся,— Уж я бы точно знал, как это использовать!— Фарсий собрал разбросанные по столешнице кости, выбросил одну с накатом. Двойка!— Ну вот! Твоё везенье не заразное...

Марций усмехнулся, поднял голову, встретившись взглядом с Ацилией.

— Брось ещё раз!— предложил Фарсий.

— Хватит!— отрезал, поднимаясь на ноги,— Хватит на сегодня... Я уже устал... Пора уже...

И тут Ацилия предложила вдруг, сама от себя не ожидая, словно само провидение толкнуло нежданно-негаданно:

— А мне можно... можно с вами сыграть?

Они оба замерли: Фарсий и Марций, смотрели на неё удивлённо.

— Тебе?— нахмурился Марций,— Зачем?

Ацилия пожала плечами:

— Просто... Вы же со мной ни разу не играли...

— Я не играю с женщинами и рабами.

— Им нечего вам отдать?

Теперь уже он сам дёрнул подбородком в ответ, а Ацилия продолжила:

— Играете же вы в долг, я буду должна вам. Или вы боитесь, что не выиграете?

Марций усмехнулся под изумлённым взглядом Фарсия:

— Это безумие — играть с тобой. Что ты можешь поставить?

— Да ладно тебе, Марк!— вмешался центурион,— Какая разница? Три раза бросить кости, от тебя не убудет...

— Перестань, Гай, игра — есть игра, хочет играть, пусть всё будет по правилам. Пусть предложит свою ставку.

Ацилия растерялась лишь на мгновение, что-то двигало ею в этот момент, какое-то безумие судьбоносного характера:

— Позвольте мне написать письмо в Рим, письмо к брату?

— Х-х-х,— усмехнулся Марций,— Проиграешь! Что отдашь тогда?

— Я смирюсь, и больше никогда не попрошу об этом...— смотрела ему в глаза,— Или предложите свою ставку... Только не продавайте меня Лелию...

Он снова усмехнулся при упоминании о Лелие, переглянулся с Фарсием:

— Ладно. Мне всё равно. Садись.

Фарсий уступил Ацилии место, убрал всё лишнее со стола, вытряхнул капли вина из одного из кубков — стаканчика для игры не было.

— Ты правила знаешь?— спросил Марций.

— Нет...

Усмехнулся пренебрежительно:

— И ты ещё села играть?

— Объясните...

Он положил перед ней одну из костей. Ацилия сглотнула, приглаживая волосы, убирая выбившиеся пряди за ухо, руки чуть-чуть дрожали.

— Смотри. Шесть граней. Шесть цифр, от одного до шести. Играем просто... Кидаем по три раза, по очереди, у кого в сумме больше, тот и победил. Понятно?

Она согласно качнула головой.

— Наверное, я сильно пьян, раз согласился на это...— Марций сам себе удивлялся.

— Объясни ей, как кости кидать, покажи.— Вмешался Фарсий,— Вот кубок...

Марций бросил две кости в кубок, закрыл ладонью, потряс и лёгким движением выбросил кости веером на поверхность стола.

— Попробуй сама.— Протянул ей кубок, собрал кости и вложил ей в дрожащие пальцы,— Не бойся... Ещё не поздно остановить это всё... Бред!

— Нет!— выпалила громко и тоже попробовала выбросить кости. Они покатились и замерли на цифрах "два" и "четыре". Фарсий вздохнул над ухом: у неё не было шансов, до этого, ещё не играя, Марций легко выбросил две "шестёрки".

— Легче рукой. Мягче... Чтоб катились дольше...— посоветовал Марций сопернице по игре.

— Ладно. Начали. Я считаю...— центурион Фарсий принимал это всё за игру, лёгкое развлечение, он-то не знал, как билось сердце в груди Ацилии,— Марций, ты не боишься? Говорят, новичкам везёт! Проиграешь... Первый раз в жизни.— Улыбался, подмигивая.

— Она не новичок, она — дилетант...— ответил сквозь зубы,— Сама захотела...

Первым бросал он. Красиво. Опытно. И руки у него не дрожали. Шестёрки. Обе!

Ацилия, поджимая губы, собрала со стола кости. Фарсий над ухом отметил:

— Двенадцать!— она бросила в свой черёд,— Двенадцать — шесть!

Она устало прикрыла глаза, ей выпали "пять" и "один".

Наверное, что-то всё-таки случилось, может, и правда, Марций был пьян. Во второй раз удача изменила ему — он выбросил две "двойки"; от изумления голос Фарсия дрогнул:

— Шестнадцать!— Ацилия бросила тоже,— Шестнадцать — шестнадцать!

На этот раз ей выпали "шесть" и "четыре".

Теперь всё решал последний бросок. Марций собрал кости и долго тряс их с сосредоточенным видом.

— Держись, Марк! Проиграешь...— Фарсий улыбался, глядя сверху.

— Не каркай!

Ацилия сидела тихо, стиснув пальцы в кулаки. Святой Юпитер, помоги...

Марций сбросил кости в последний раз. Они прокатились по столешнице и замерли. "Шестёрка". Вторая кость катилась дольше и остановилась на "единице". Ацилия выдохнула.

— Двадцать три!— подытожил Фарсий.— Теперь твоя очередь!— глянул на Ацилию. Она протянула руку, собирая кости, глядела словно со стороны, выбрасывала их и смотрела невидящими глазами, и ей казалось, что катятся они очень-очень медленно, как во сне. Одна остановилась быстро, как и у Марция. "Пятёрка!" Вторая катилась дольше, мелькая единицей, но в последний момент замерла, показывая всем пять ярких точек. "Пятёрка!" Вторая "пятёрка"!

— Двадцать шесть!— сложил в уме Фарсий, удивлённо глянул на Марция,— Двадцать шесть, Марк! Она выиграла у тебя на три очка! Три очка!— глянул на молчащую Ацилию,— Я же говорил, новичкам везёт...

— Лучше бы молчал.— Марций поднялся из-за стола.

— Ты проиграл...— прошептал Фарсий,— В первый раз на моих глазах, Овидий этого не видит... он бы рвал на себе волосы.— Глянул в лицо Ацилии,— Поздравляю с победой. Этой победой можно гордиться... Марция выиграть невозможно... Не может быть!— он до сих пор не верил, собрал кости в кубок,— Брось! Брось, пожалуйста! Ну, Марк...— попросил.

Марций выбросил кости на стол. "Шестёрки!" Бросил второй раз! Опять "шестёрки"! И ещё — два раза подряд!

Ацилия так и сидела за столом, заворожено глядя на кости, катящиеся перед ней по поверхности стола, глядела зачарованно. Потом медленно поднялась из-за стола, пошла к себе. Долго лежала, глядя перед собой, ничего не понимая, и уже не слышала никого из атриума палатки.

* * *

На следующий день она написала письмо, а Марций заклеил его, приложил печать легиона и отдал вестовому. А ещё через три дня приехал её брат — Гай Ацилий Минор. Ацилия долго смотрела ему в лицо и не могла поверить, и с места не двигалась. Свершилось! Неужели свершилось!

Он был сыном младшего брата её отца — Гая Ацилия Юстаса, да и то отец его был усыновлён ещё, когда был подростком. Он был дальним родственником из обедневшей ветви рода, когда его усыновили. Как ни странно, они, брат и сестра двоюродные, были похожи друг на друга, как родные. Он и любил её, как родную сестру, с детства приезжал с подарками.

Когда всё это в Нуманции перешло к открытому сопротивлению, и Рим объявил город вне закона, когда поспешил к нему Сципион Эмилиан с войсками, Гай Ацилий Минор пять лет не видел родственников, он и сейчас не думал уже, что кого-то увидит. Смотрел в лицо Ацилии удивлённо-растерянным взглядом.

Она! Конечно же, она!

Подросла. Вытянулась. Стала хорошенькой девушкой. Она и была с детства хорошенькой и должна была стать красавицей.

Как же она похожа на своего отца!

Глаза такие же, тёмные, быстрые, внимательно следит, словно в душу смотрит.

Что она пережила здесь? В плену? В рабстве? Чего хлебнула в руках этого декануса,— как его?— Марция? Что он делал с ней, если губы её теперь не улыбаются, а глаза не лучатся солнечным отблеском, как раньше?

— Ацилия...— прошептал он.

Она шагнула к нему, всё ещё не веря глазам, ничему не веря. Он преодолел расстояние между ними, сгрёб в объятья, прижимая к себе, уткнулся носом в макушку.

— Гай...— выдохнула растерянно со слезами в голосе.

— Почему? Почему?— шептал он чуть слышно, отрывая от себя, заглядывая в лицо, в огромные влажные глаза,— Почему раньше не сказали?.. Почему не сообщили?.. Как же так... Как же ты тут... Как смели...

Он собирался идти в политику, но влияние опального родственника довлело над ним, теперь ему надо было пройти самому все ступени служебной лестницы. Сейчас он был трибуном легиона, получая военный опыт, необходимый для дальнейшего продвижения в карьере.

И приехал он сюда по форме и с охраной из четырёх легионеров. И когда легат его встретил, лицо его недовольно вытянулось. Чего ещё натворил этот Марций?

— Почему, Ацилия? Почему не сказали раньше?

— Это...— она зашептала срывающимся голосом,— Это хозяин... Не давал... Не хотел...

— Так он знал?

— Да...— она закивала головой мелко, боясь поднять глаза,— Я сказала ему ещё сразу, ещё тогда... в первый день... Я просила написать тебе письмо... Он не позволял...— подняла глаза, поджимая дрожащие губы,— Я... Я выиграла у него в кости разрешение написать письмо... Я...— её голос сорвался.

— В кости?— трибун удивился, нахмуриваясь. Ацилия не ответила,— Я заберу тебя... Боги, Ацилия, я даже не знал, я и подумать не мог! Если бы хоть чем-то, хоть как-то, словом, хоть одним словом, если бы я знал...

— Гай!— она качнулась к нему на грудь, уткнулась лицом в кирасу, и он обнял её, прижимая к себе. Спросил мягко:

— Он обижал тебя?— она отрицательно покачала головой, кожа кирасы скрипнула,— Он тебя бил?— опять отрицание,— Он издевался над тобой?— снова еле слышный скрип кирасы,— Ацилия...— Гай осторожно взял её за плечи и оторвал от себя, заглянул в лицо,— Всё будет хорошо... Всё уже закончилось, я заберу тебя...