Наемничья банда Рысь

Не прошло и минуты, как сквозь толпу посетителей к нам пробилась девушка разносчица. А еще спустя минут десять мы впятером, попивая местного эля, набивали изголодавшиеся животы различной вкусной снедью. Эль оказался весьма недурен, хотя и чувствовалось, что разбавлен немного. Но с этой проблемой местного мира я уже начал мириться. В любом случае он не стоил того чтобы из-за него портить спокойный вечер.

-... а затем этот кабан вылез из кустов и ка-а-ак припустил на нас! — Один из крестьян или подмастерьев по соседству надул щеки и выпячил глаза, в такт рассказу, чем добился заливистого смеха сестренок и продолжил. — Ну а мы с криками "да какая же это лисица!" понеслись все кто куда. Кабан, явно поняв, кто среди нас самый главный и сильный, погнался за мной. Он хотел сперва меня сбить, а после и остальными заняться...

— Да он просто самого объемного увидал, понял что наестся! — расхохотались кто-то из слушателей.

— Или самого страшного! — поддержал кто-то еще. — Кабаны человечиной то брезгуют, зато рожи терпеть не могут!

— Да типун на тебя! Все они жрут! Да еще как!

— Да где ж то все?..

— А ну тихо! — гаркнул рассказчик, и вновь дополняя речь активной жестикуляцией, продолжил. — Жрут — не жрут! Какая разница если на клыки насадить успеют? Вот то-то же! Но, слава Свету, ноги мои быстры были. Успел я добежать до какого-то дерева и заскочить на самую низкую ветку. И, значится, только ноги подтянул, как слышу "Бабах!" и дерево крениться начинает! Смотрю под ноги, а там этот кабанище по уши дерево пробил и застрял, выбраться не может! Дерево видать уже помирало, али еще чего, но бивни его в нем хорошо увязли. И смотрю я, четыре ноги землю елозят да глухой визг откуда-то из-за него слышится, а эту клыкастую бестию из себя дерево не пускает. Так что вот!

— И чего? — спросил кто-то из слушателей.

— А ничего, — усмехнулся в ответ рассказчик, довольно откидываясь. — Я себя знаком Птицы Света осенил, благодарность небу вознес да и прибил его, чтоб не мучился. Мясо его было, ммм... — он с наслаждением прикрыл глаза.

— Да брешишь ты все! — хмыкнул кто-то с другой стороны стола. — Это чтоб ты при таких телесах на ветку запрыгнул, так там все дерево бы моментально осело!

— Да я тогда был строен и могуч! В юности ж моей происходило неуч!

— Да ты кого неучем назвал! Да чтоб ты знал я вон пару лет назад...

Байки рассказывали все, кто мог. Много, повторяясь, но с задором и кучей эмоций. Это было местным телевизором, интернетом и футболом одновременно. Если бы не это, то кроме как пить совсем ничего бы и не осталось. Мы, как люди приезжие, тоже были вовлечены в это буйство историй, и тоже немного рассказали о своем путешествии с караваном. О бешеных горцах севера, о снегах и тишине в горах зимой, о ярмарках в прошлых городах, о нападении крестьян. Последнее особенно зацепило местных, учитывая, что дело происходило всего в неделе пути от сюда. Нет, чувства солидарности местных к "тем несчастным крестьянам, что были вынуждены на нас напасть", ни у кого не возникло. Вышли на дорогу с топорами — сами себе подписали повинную. Городские крестьяне были в этом далеки от селян, слишком многое для них зависело от различных торговцев и приезжих из окрестностей селян, чтобы одобрять хоть какой бы то ни было разбой на дорогах. Печально, но плохо!

К середине вечера что я, что девушки, наговорившись с местными мужиками, были в небольшом шоке. Обычные крестьяне, не злые, не добрые. Самые, что ни на есть обычные, простого городские. Городу же кто-то пропитание тоже должен добывать? На одних грядках, коих здесь внутри стен не много, с десяток другой тысяч местных целый год не прокормить. Другое дело, обрабатывая поля вокруг внешних стен, в центральной части Тюдора войны то не было уже весьма давно — растет, только и собирай. Но вот почему Мифал так сурово высказался, что здесь сплошные лжецы и воры, оставалось не понятно.

— А ты сам как думаешь? — хмыкнул Корал, когда я его "на ушко" спросил об этом. — Посмотри вокруг. Похож этот трактир на примерную городскую клоаку, обычно творящуюся у самых стен?

Мне оставалось только покачать головой.

— Вот то-то и оно! — он наставительно поднял палец и с важным видом закусил кусочком сыра.

— Корал, не сдержусь ведь, — демонстративно размял пальцы я.

— Ладно-ладно! — дал на попятную мой товарищ. — В темноте видно не было, но дома здесь не самые бедные, скорее даже пусть и простые, но весьма ухоженные. Я еще днем смотался разведывать что где и как вокруг. — Я хмыкнул, вспоминая строгий запрет в отлучке из лагеря самостоятельно, но про себя подумал, что скорее это я идиот, надо было самому разузнать, что за район и чего в нем ждать. Отмечу на будущее. — Так вот этот и еще два вокруг — кварталы селян и рыбаков. Они не зажиточны, но практически все выходцы из деревень в том или ином поколении. А крестьяне, как известно, народ упертый. Как жили отцы, так живут и дети. Сторонних людей, начинающих жить меж ними по другим правилам они не любят. От того и юстаньская шваль их и не трогает, ножи против вил еще поспорят, но вот покупка зерна у своих гораздо дешевле, чем у чужих. Так что вот так. — С самым важным видом он поднял кружку и сделал большой глоток. Мне оставалось лишь хмыкнуть. Из всего этого основным выходило только одно, местные крестьяне продавали еду дешевле и больше. Они были полностью городскими и скорее всего весьма зажиточными, раз жили в пределах стен. Да и, вроде как, домов вне стен я не видел...

Веселье продолжалось. Местные, приняв на грудь долю достаточную для выказывания вселенской храбрости, но еще слишком малую для мирового сна в тарелке, организовали музыкантов и небольшой хор. После пошли танцы и пляски. Некоторые даже порывались влезть на стол, но те, у кого там стояли кружки или снедь, быстро воспротивились, спустив народ под их намеченную сцену. В центре внимания практически сразу оказались две красавицы, одинаково красны лицом. На грудь принимали не только мужики, однако. По залу продолжил разноситься женский заливистый смех и подбадривющие выкрики. А в центре, слегка раздвинув столы, была организована площадка, на которой две сестренки что-то выплясывали вместе с Коралом и Ботлби. Позже к ним присоединился кто-то еще из местных, и пляски стало уже не остановить. Ни дать ни взять южные люди.

— А девки-то хороши! — раздался надо мной голос. — Беречь тебе их стоит паря.

Слева от меня приземлился уже не молодой по меркам этого мира смуглый парень. Его кудрявые черные волосы были завязаны в небольшой, пол ладони, хвостик, а в темно карих раскосых глазах плескался не очень трезвый озорной огонек. У нас этот парень сошел бы за грека или итальянца, возможно и с не малой примесью турецких кровей. Проследить же возможную генеалогию в этом мире было непосильной задачей.

— Хороши, не то слово, — улыбнулся я, приветственно поднимая кружку. Кто бы это ни был и с каким бы он мыслями не подходил, лучше всегда быть добродушным. Сперва. — А беречь их надо, если лишь им самим что в тягость становится. Да только того почти и не случается.

В этот момент раздался громкий стук, вскрик и одобрительный хохот. Одного налакавшегося мужика, не вовремя решившего агрессивно поухаживать, весьма сноровисто катнули в ближайшую стенку, прямо рядом со стойкой трактирщика. А тот мужик спокойный, не отрываясь от работы, припечатал страдальца кружкой по лбу. Массивной, керамической. Теперь ухажер спал. Хорошее устранение конфликта.

— Вон, видишь? — только и оставалось хмыкнуть мне, кивком указывая на беднягу.

Парень пораженно прицокнул, одобрительно покачивая головой. Кора же, исполнив сей номер, поправила не вовремя выпавшую светлую прядь и кинулась обратно танцевать. Лишь в последний момент она кинула на нас взгляд и весело улыбнулась.

— Ха! Твоя правда! — он расхохотался. Громко, заливисто и открыто. Прямо впору обстановке трактира. А когда успокоился, продолжил. — Твоя правда, однако ж. Вот я насмешил! А девы то все-таки хороши. Не часто увидишь такое успокоение, да еще и так исполненное. Можно сказать, снимаю шляпу! Я Даламар, работаю на побегушках у наемников.

— Рюрик. Тоже на побегушках, но у караванщиков, — улыбнулся я. Не похож ни он, ни я на мальчиков на побегушках. Комплекция не та. Да и взгляд явно иной. — А эти девушки мои сестры Кора и Мара. — Я решил не отходить от легенды, проблем меньше.

— Ох ты! — он картинно хлопнул себя по лбу. — Так вот почему они с тобой не танцуют! Ох и глупый же я человек! Значит зря и я к тебе пошел с такой просьбой. А так хотелось с девами познакомиться, да вином, что получше угостить! Но теперь нет! Смел спросить у брата из северных народов! Теперь я точно вынужден буду с извинениями откланиваться...

Как я и говорил, южные люди. Тонны слов и эмоций. И все они истинные. И все они ложные. Вот такая подсознательная система в них заложена. Импульсивность, эмоциональность, яркость. Нельзя не признать это очарование, но и тяжесть в общении с ними еще та. Я же, полностью соответствуя образу добродушного и спокойного северного человека, пропускал его рулады мимо ушей еще несколько минут, успев наслушаться и о его глупости, и о моем милосердии и сострадании, и о красоте сестренок, и так далее, и так далее. Виновницы же этих моих мучений продолжали от души веселиться и плясать, не обращая на нас внимания.

— Да-да-да, Даламар, — не выдержал я под конец, словно защищаясь, поднимая руки. — Я не против, если ты с ними познакомишься и угостишь их прекрасным вином, но лишь смиренно попрошу моего при том присутствия, дабы остановить моих неразумных сестер от излишнего употребления сего напитка.

— Ох, ну что ты уважаемый Рюрик! Да ни в коей мере! Тебе даже не придется беспокоиться!..

И так далее, и так далее. Разговор ни о чем сам собой перетек в обсуждение местных напитков и людей, а после музыка смолкла и под шум народа, танцоры сменились. Девушки, запыхавшиеся, но радостные, подошли к нам уже под звуки нового мотива, разыгрываемого музыкантами.

— Рюрик, в следующий раз танцуешь с нами! — с ходу ринулась в атаку Кора.

— Ты же знаешь, что я не умею танцевать,— усмехнулся я.

— Да уж! Те телодвижения, что ты нам иногда показывал, танцами мог бы назвать только умалишенный, — подтвердила ее сестра, вспоминать дрыгающуюся на дискотеках моего мира молодеешь и мне не хотелось. И правда умалишенные.

— О чем и речь! — наставительно указал я перстом в потолок.

— Кхм! — раздалось сбоку.

— Ах да, Кора, Мара, разрешите представить вам Даламара. Он крайне настаивал на выражении восхищения вашей красотой...

— Милые девы! — воскликнул упомянутый южанин тот же миг. — Как и сказал ваш брат, я просто вами очарован! Ваша красота подобна ярким переливам солнца на голубых волнах, что ласкают западное побережье Бальдина в солнечный сезон! Ваши глаза подобны бесценным жемчужинам, что поднимают в местах встречи двух морей! Столь обворожительных созданий Света я не встречал еще ни разу! Клянусь вам в том всеми благими и священными, что почитаются во всем южном Тюдоре! О прекрасные! Соблаговолите принять от меня чарку лучшего в местных трущобах вина и скрасить вечер с вами ласкающей слух беседой!

— Ой! — Кора прикрыла рот ладошками. — Что вы! Спасибо!

— А вы правда были на западных берегах? — вслед за ней восхитилась ее сестра.

— И видели Виссерский жемчуг?

— А море там и правда совершенно не похоже на срединное или северное?

— А какие там волны?

— А когда вы там бывали?..

Девушки в восторге от таких речей просто взорвались. На довольно улыбающегося Даламара буквально повалились десятки вопросов. Судя по легкому поклону головой и хитрому прищуру глаз, именно такой реакции он и ждал.

— О прекрасные! — вновь сказанное обращение теперь прозвучало отлично от предыдущего раза. Даже повторившись, не было ощущения, что южанин переходит определенные границы. — Прошу присоединиться ко мне в нашем уютном закутке, и мы, с моими компаньонами по нелегкому делу, поведаем вам о всех красотах моих родных и далеких земель! И самом собой мы будем рады разделить стол и с вашим братом.

— И позвольте еще с нами! — за спинами девушек из пустоты появился Корал. — Ведь не думаете вы, господин наемник, что мы отпустим наш прекрасный караванный жемчуг в неведомые воды.

— Пренепременнейше! — не растерялся южанин. — Но уголок наш хоть и тих, но довольно скромен, — он развел руками.

— Не переживайте вы так! Я и мой молчаливый друг не потесним вас ни на йоту. Зато разносить о вашем крае великие истории и прекрасные небылицы сможем гораздо лучше наших верных северных товарищей! — громко рассмеялся Корал. Судя по раскрасневшимся щекам и мокрым глазам, еще немного и он уже ни о чем, что громко обещает пересказывать, и вспомнить не сможет. И молчун Ботлби, крепко держащий его за плечо тому живое доказательство. Тоже с глазами в кучку.

Лишь на мгновение жесткая складка покрыла переносицу Даламара. Затем же вновь на лице его была улыбка:

— Это веская причина. Тогда прошу к нам наверх!

Отгородившись от общего зала перилами и разросшимся на них плющом, за столом наемников расположились трое. Один из них, с черными волосами и черными же глазами, посмотрел на поднимающуюся компанию с легкой полуулыбкой на лице. Другой, лысый и крупный, с яростью отрывал у третьей, судя по объедкам, курицы одну из ножек, и потому мы его совершенно не заинтересовали. Одеты они были по простому: темные от времени и долгого отсутствия рук прачки жилеты с простыми металлическими пуговицами, под них серые рубахи с широкими загнутыми воротами и закатанными рукавами, плащи, сейчас висящие на гвоздях, крючках в местных заведениях, просторные штаны, едва виднеющиеся из-под стола. Простые путешественники, не более. На вид. Третьим был человек, одетый в отличие от своих соседей в черную хламиду и с выстриженной макушкой — монах, судя по виду. И как монах, ел он лишь простой хлеб да овощную похлебку. Глаза его были в закрыты, а губы, меж каждой ложкой, что-то беззвучно шептали.

— Разрешите представить! — громко объявил Даламар. — Мои друзья и соратники в нелегком бранном деле.

— Бога в соратники по войне не записывай, Даламар! Он, моими руками лишь старается спасти ваши души, — оторвался от своих дел монах.

— Пф! И это говорит человек, проведший полжизни в сражениях! — пробасил лысый, оторвавшись от раздираемой птицы. — Не смеши людей Хаинкель!

— Вот именно! Полжизни я отнимал чужие жизни! И теперь пришла пора раскаяться! И мне, через монашество, и вам через меня!

— Да-да, святой отец, — рассмеялся Даламар. — Ну что ж, это отец Хаинкель. Он странствует с нами и всегда готов исповедать да отпеть

— Или же приложить. Да чем потяжелее! — расхохотался здоровяк.

— Квинт! Неверие твое, тебе и воздастся! — воскликнул, но как-то без огонька отец Хаинкель.

— А это Квинт, наш главный знаток всех корчм и таверен на две сотни лиг вокруг..

— И еще отличный воин! — громыхнул он.

— С этим поспорить могут лишь твои враги.