Скс Режим бога 1-я книга

Я же оказался среди кучки брежневских приближенных, где меня все поздравили с "первой добычей".

Примерно через час вся "охотничья команда" сидела за накрытым на природе столом, и обмывала богатые трофеи сегодняшнего дня. Но Леонид Ильич отдельно поднял тост за мой первый охотничий успех — ведь еще утром я успел ему выдать версию, что хоть на охоту я и ходил, но пострелять мне там не дали. Так что выпили за меня, а потом, разумеется, за моего "талантливого учителя и великолепного охотника — дорогого Леонида Ильича"!

Стол был очень простой: картошка, помидоры, зелень, огурцы, жаренные мясо и птица. Также стоял алкоголь, но пили все в меру. Я пил морс.

За столом я был абсолютным центром внимания — ну, после Брежнева, разумеется! Еще бы — друг друга они знали как облупленных, все темы сто раз уже переговорены — а тут такой новый персонаж, да к тому же со своей историей!

"Свою историю" я рассказывал буквально в лицах. Народ требовал подробностей, и он их получил! Заместитель министра внутренних дел, генерал-лейтенант Чурбанов изображал маньяка, и пытался одной рукой меня придушить, а второй, держащей ложку вместо ножа — зарезать. Мы так вошли в роль, что Чурбанов даже заработал предупредительное брежневское:

— Ты не задави его, Юра!

Где следовало, я напускал жути, а разок и голосом задрожал, "вспоминая". Короче, если поначалу остальные старики не поняли, зачем "Леня притащил ребенка", то теперь они простили мне мое неуместное присутствие, и вообще зачислили во "всеобщего сопливого любимчика"!

А за столом, надо сказать, присутствовали не последние люди — например, ближайший друг Генсека Черненко, секретарь ЦК по кадрам Капитонов, министр обороны Устинов, первый секретарь Московского горкома Гришин, и руководитель МИДа Громыко.

В конце моего "представления", Брежнев заинтересовался:

— А чего же ты милиции-то, гхм... не дождался? Да... и "Скорой"?

Я демонстративно "замялся", и оглянулся на Чурбанова.

— Ты, гхм... на Юру-то не озирайся... Говори, как есть! — насторожился Леонид Ильич.

— Там как получилось, Леонид Ильич... — неуверенно затянул я, — У меня друг есть, ну, старший товарищ — Алексей зовут, морским пехотинцем служил... На него двое пьяных рецидивистов напали, с ножами... Он одному челюсть сломал, а другому руку...

— Правильно сделал! — засмеялся Устинов, — Морские пехотинцы — ребята суровые!

Остальные товарищи за столом тоже одобрительно заулыбались.

— Правильно-то правильно... Только ему за это три года дали — хорошо, что условно... Еще адвокат хороший попался, а то бы посадили... — я сокрушенно покачал головой.

— Как три года? — изумился Брежнев, и вопросительно уставился на Чурбанова. Устинов же от неожиданности просто матернулся.

Юрий Михайлович, явно раздосадованный таким поворотом разговора, начал объяснять:

— Так и есть, Леонид Ильич — "тяжкие телесные", "превышение пределов необходимой самообороны". Прокуратура запросила четыре года колонии-поселения, суд дал минимальное наказание.

"А ты, голубчик, оказывается, все про Леху-то знаешь!" — удивленно мысленно констатировал я — и продолжил борьбу:

— Так они с ножами, и их двое, к тому же уголовники-рецидивисты — а он один и без оружия... — грустно промямлил я, — Вот и вспомнил тогда, как Леха в тюрьме оказался... У меня мама с ума бы сошла... Если б и меня...

Брежнев, недовольно сопя, из-под своих знаменитых бровей смотрел на Чурбанова. Остальные участники "посиделок" недоуменно стали тихо между собой переговариваться.

— Леонид Ильич, — быстро начал Чурбанов — это прокуратура и суд — МВД к этому отношения не имеет.

— Надо разобраться! — весомо сказал Брежнев, многозначительно глядя на замминистра МВД.

— А еще Лешу из партии из-за этого исключили — он когда мне об этом рассказывал, даже заплакал! — мелодраматично врал я, — И сейчас переживает очень сильно...

Брежнев засопел совсем недовольно:

— Это что же гхм... получается? — тихо, как сам себе, проговорил Генсек, — Молодой парень гхм... Коммунист... Останавливает вооруженных бандитов гхм... И он же виноват? А потом другой, гхм ... наученный на его опыте... уже убегает от милиции? Мы, Советская власть, гхм... награждаем... А советский же суд таких сажает? — за столом установилась напряженная тишина.

— Леонид Ильич. — проявил своевременную инициативу Капитонов, — Может, стоит дать поручение Руденко?

— Дайте! — веско припечатал Брежнев, — Пусть Генеральная прокуратура гхм... разберется и доложит.

Впрочем, от испортившегося было настроения Брежнев отошел очень быстро — опять завязался оживленный разговор, а когда "пикник на воздухе" уже близился к завершению, я даже спел "свой" военный марш. У одного из брежневских егерей оказался с собой баян, а аккорды он подбирал не дольше ленинградского Бивиса. Кстати, мелодия и слова всем очень понравились — подвыпившие высокопоставленные охотники под конец даже стали подпевать. Министр обороны Устинов, при полном одобрении Брежнева, торжественно пообещал "двинуть марш в армию"!

— У тебя, Витюша, гхм... талант! — заявил Брежнев, — Не зарывай его... Красивые и правильные гхм... песни нужны людям... Как оно там: "Нам песня строить гхм... и жить помогает!"

Остальные товарищи поддержали своего Генсека одобрительными репликами.

— Ты, Юра, присматривай там за ним... — это Брежнев уже Чурбанову.

На что последний горячо заверил "дорого Леонида Ильича", что не даст мне сбиться с правильной дороги. Мысленно я поежился...

Я, в свою очередь, поблагодарил Брежнева за теплые слова, и похвастал, что одну мою песню уже собирается петь Сенчина, и возможно, та прозвучит в "Песне года". Брежнев одобрительно покивал, но, по-моему, фамилия Сенчиной ему ничего не сказала.

Дальше разговор за столом перешел на какие-то рабочие вопросы, и я благоразумно пошел с Кириллом "учиться" чистить ружья...

После "охоты" все разъехались по своим дачам, а мы с Чурбановым поехали в Москву. В машине Юрий Михайлович меня хвалил, но все же высказал недовольство за историю с Лешей:

— Понимаешь, Витя — Леонида Ильича нельзя расстраивать по пустякам. Он выполняет огромную, колоссальную работу по руководству страной и нашей партией — но отдельные негативные моменты очень близко принимает к сердцу, а оно у него уже не очень здоровое.

"Не очень здоровое — это ты мягко сформулировал..." — подумал я про себя, и уставший за этот день, как собака, брякнул:

— Дядя Юра, я к вам очень хорошо отношусь, и очень вам благодарен — и если у вас когда-нибудь что-нибудь случится в жизни плохое, я сделаю все что смогу, чтобы вам помочь.

Чурбанов явственно растерялся, затем криво усмехнулся, и спросил:

— Спасибо тебе, конечно... Но ты это к чему?

— А вот у Леши случилось...

Дальше некоторое время мы ехали молча. Я поймал в зеркало заднего вида одобрительный взгляд Чурбановского водителя Николая — молодого, широкоплечего парня лет двадцати пяти — впрочем, он тут же опять уставился на дорогу. Оно и немудрено — форсированная "Волга" летела по шоссе со скоростью, значительно выше 100 км в час.

Потом Чурбанов наконец насмешливо хмыкнул и потрепал меня по голове. Ну, простил типа, что ли!

* * *

В гостиницу мы приехали около восьми вечера, и Чурбанов лично пошел передавать меня с рук на руки переволновавшейся за целый день маме. Задержавшись в номере, он минут пятнадцать живописал маме мои успехи на охоте, и доброе отношение Леонида Ильича к "Витюше", а затем пригласил нас поужинать.

К моему некоторому удивлению, мы никуда не поехали, а просто спустились на первый этаж, в ресторан гостиницы. Появление в ресторане замминистра вызвало у большинства присутствовавших шок, и явно отбило многим аппетит и желание расслабиться вечером в командировке.

Чурбанов, не обращая ни на кого внимания, галантно усадил маму за столик, и сделал заказ прибежавшему администратору. Пятнадцати минут мне хватило, чтобы понять, что Юрий Михайлович ненавязчиво "подбивает к маме клинья". Сначала я растерялся, не зная, как реагировать — а потом подумал, что моя "реакция" врядли кому нужна, включая меня самого, и просто сосредоточился на вкуснейшей солянке. Длительное пребывание на воздухе, нервы и калейдоскоп событий, вызвали в итоге просто зверский аппетит.

За соседним столиком ужинали водитель Коля и подъехавший подполковник — очередной помощник Чурбанова (я аж подивился такому демократизму нравов).

Количество посетителей ресторана на глазах сокращалось — видимо, многие "закруглились от греха". В зале включили музыку — негромко пел Джо Дассен, а через некоторое время появился и директор ресторана — наверное, подчиненные выдернули из дома телефонным звонком. Вместе с представившемся директором на столе появился французский коньяк и фрукты.

Коньяк был опять мимо меня, а апельсины и яблоки не пьянили... Во всем остальном вечер удался, и посидев в ресторане пару часов, мы стали прощаться. Помощник Чурбанова вручил маме билеты в Ленинград — так же на "Красную стрелу" — и отмеченный командировочный лист, на работу. Билеты были на завтрашний вечер, и Юрий Михайлович любезно предоставил нам на целый день служебную машину — "посмотреть Москву", как он выразился. Эх, хорошо иметь знакомого генерала в СССР — особенно если он замминистра внутренних дел! На этом и распрощались...

Однако сразу "посмотреть Москву" не получилось. Около десяти утра в номере раздался телефонный звонок — звонил Чурбанов с сообщением, что с моей персоной хочет встретиться министр внутренних дел СССР Николай Анисимович Щелоков, и просит назначить ему аудиенцию... Шучу!

Короче — у меня тридцать минут на "почистить зубы и нацепить штаны"!

Действительно, ровно через полчаса в дверь номера постучал очередной подполковник, а еще через полчаса я уже предстал перед самым преданным "силовиком" Брежнева.

Еще в Ленинграде я прочитал в интернете про Щелокова все, что было возможно. В соотношении девять к одному, написано про него было только хорошее. Удивил меня разве что Чурбанов, который в своих воспоминаниях "Мой тесть — Леонид Брежнев" отозвался о своем шефе очень сдержанно и с некоторой неприязнью. Впрочем, у меня была своя версия на сей счет. Я вообще был слегка удивлен, что министр внутренних дел меня полностью проигнорировал. Понятно, что "невелика цаца" — но все-таки сам Брежнев проявил внимание... Но все оказалось проще — пока шли к Щелокову, Юрий Михайлович рассказал, что его шеф только вчера вернулся из командировки в Венгрию. И уже сегодня захотел на меня посмотреть.

И вот сейчас я стоял перед невысоким, довольно приятным внешне мужчиной в стильном темно-синем костюме. Щелоков встал из-за стола, и с улыбкой пошел ко мне навстречу по своему огромному кабинету:

— Здравствуй, герой!

— Здравствуйте Николай Анисимович!

— Что, хотел уехать из Москвы, даже не познакомившись? — пошутил пока еще всесильный министр.

— Ну что вы, — начал дежурно отбрехиваться и льстить я, — для меня большая честь с Вами познакомиться! Много хорошего про Вас слышал.

— Это от кого? — заинтересовался Щелоков.

— У знакомого папа — милиционер, рассказывал как-то, насколько все изменилось к лучшему в милиции с Вашим приходом. — легко врал я. Кто будет проверять — а человеку приятно.

Действительно, министр довольно засмеялся, и приобняв меня, повел к большому окну, около которого стояли кресла и невысокий столик. Когда мы втроем уселись, в кабинет бесшумно вошла полненькая тетя в белом кружевном переднике, катившая столик на колесиках, улыбаясь расставила на столе чашки с чаем, конфеты, и не говоря ни слова, направилась к двери.

— Спасибо, Тонечка. — в спину ей сказал Щелоков.

— Приятного чаепития! — обернувшаяся толстушка "Тонечка" обаятельно всем улыбнулась.

Пока пили чай, министр подробно расспрашивал о моем "подвиге", интересовался здоровьем, и поручил Чурбанову отправить меня с родителями в ведомственный санаторий в Сочи — "поправить здоровье после больницы". Я искренне поблагодарил. Спросил Николай Анисимович и о том, куда я собираюсь поступать после школы. Минут пять расхваливал Высшую школу МВД — было понятно, что своим детищем он очень гордится.

Поговорили и о "моем творчестве". Зная из интернета, что Щелоков дружен со многими деятелями культуры, покровительствует им, и даже сам недурно рисует, я выдал:

— Хотел художником стать, но таланта нет — поэтому стал песни писать!

Щелоков рассмеялся, и ответил:

— Я тоже хотел рисовать, но таланта тоже нет — поэтому министром работаю! — мы все втроем посмеялись, а потом Чурбанов стал подробно рассказывать, какие замечательные пейзажи пишет Николай Анисимович. Тот не прерывал зама, только смущенно улыбался, слушая о своем увлечении.

— Я вот слышал, что ты военным хороший марш написал. А может, и для милиции песню напишешь? — наконец перевел разговор Щелоков на куда более интересную для меня тему.

— Напишу, Николай Анисимович. — я покладисто согласился, — Я вообще считаю, что люди, охраняющие наш ежедневный покой и получающие в мирное время боевые ордена, достойны только самых лучших песен.

Щелоков согласно закивал. Чурбанов одобрительно улыбался.

— Только я ведь в Ленинграде с мамой живу — как песню передать? — "включил" я дурачка.

— А ты позвонишь мне — и я приглашу тебя в Москву, в гости. — засмеялся министр.

— Хорошо, тогда я постараюсь написать как можно быстрее, чтобы десятого ноября уже можно было ее исполнить. — стал я "ковать, пока горячо".

— Главное не быстро, а хорошо! — нравоучительно сказал Щелоков.

— А плохо я постесняюсь писать... — заявил я с предельно серьезной моськой.

Все опять посмеялись.

На прощание Щелоков вручил мне свою визитку, подарил большой и красочный фотоальбом о милиции с дарственной надписью, и внесенную дежурным офицером здоровенную коробку с немецкой игрушечной железной дорогой!

Я изобразил на лице неземной восторг, запрыгал и полез обниматься со смеющимся и довольным Щелоковым. А когда он спросил, чего бы я еще хотел — я не постеснялся попросить вместе сфотографироваться на память.

— Эх. — посетовал министр, — А я не в мундире сегодня...

— А зачем мундир? — "не понял" я, — Я же с человеком хочу, а не с мундиром!

Щелоков с Чурбановым опять засмеялись, и появившийся через пять минут фотограф несколько раз "щелкнул" нас втроем в министерском кабинете...

... С Чурбановым я прощался у подъезда министерства. Юрий Михайлович вышел проводить меня до "Волги", в багажник которой упаковывали подарок министра. Чурбанов тоже не оставил меня без подарка, и вручил импортный кассетный магнитофон.

— Спасибо вам большое, Юрий Михайлович! — в отличие от бесполезной железной дороги, магнитофону я был на самом деле рад, но решил все переиначить, — И особенно за железную дорогу — всегда мечтал о такой!

— Ну, это подарок министра. — улыбнулся Чурбанов.

— Ага, конечно... — пробормотал я себе под нос, но так, чтобы Чурбанов услышал.

Тот и услышал — посмотрел на меня внимательно, засмеялся и погрозил пальцем. Но было видно, что моей догадливостью не только удивлен, но и искренне доволен.